Непредсказуемый Анимоха

Уже известно, что он презирал чувство страха, высшее из чувств, и только смех еще пользовался у него каким-то уважением. Так что, понятное дело, в основном ему приходилось спать. Реальность вселяла в него безумный ужас и смех, то же и со снами. Не могу определиться, – говорил он, где хуже – там или тут! Сложно сказать, и там и там тот еще содом, – и заваливался на боковую.

Сентиментальных людей он терпеть не мог, наивных втайне побаивался. Что же ему снилось? Ужасные картины собственного детства! Он считал, что детство – самое худшее время жизни.

–Несмотря на участившиеся приступы паники и провалы в памяти, в целом с годами мне становится как-то легче. Хуже детства нет ничего. Я не шучу и не пытаюсь никого шокировать: детство мое было черным; и ответственность за мое детство несу я сам. Все знают мое пристрастие к романам воспитания. Это пришло из юности: если бы не романы воспитания, которые я читал с 17 по 35 лет периодически, черт знает, продолжал бы я еще тут общаться с вами, или уже присоединился бы к тем, кто на данный момент числятся как мертвые.

Надолго ли хватит его собеседника? Да нет, вот он уже уныло бредет прочь.

–Страшно посмотреть в самого себя, – говорит Анимоха где-нибудь на массовом празднике, и горожане мчатся наутек.

–Что это такое с ними,– недоумевает Падишах.

–Как надоела мне эта вечная фальшь, эта пустопорожняя болтовня. Неужели вы до сих пор так глупы? Да этого и быть не может! Люди становятся все тупее и тупее: конечно же, меня это не устраивает. Любой, кто не понимает, сразу старается установить какое-то субъективное отношение – хорошее или плохое, и делает через это вид что понял – позор. Хотя кто меня спрашивает. Быть может, прогулка пойдет мне на пользу, – говорит Анимоха, и вдруг вспоминает, что находится в темнице: беседует с невидимым во тьме Падишахом.

–Много я тебе наговорил? Льстил, небось?– говорит Анимоха

–А что льстил? У тебя ведь, пока я тут, именно льстивые мысли на уме. Я знаю, какой ты двуличный: даже перед самим собой научился притворяться бунтарем. Эх ты, я-то по крайней мере открытый конформист! Не смеши меня!

–Чего? – взбесился Анимоха. Что угодно, но мой священный цинизм не трогай!

–Вот тебя и задели за живое! Да ты дошел уже до того, что возвел цинизм в ранг ценности! Да, я, конечно, всякое видел, но всему должен быть предел. Где твой вкус? Брат, ты сплоховал.

–Ты думаешь, если разоблачишь меня, я стану неинтересен?

–Ну да, конечно. Ведь все наши тайны и позоры настолько банальны, что кто узнал бы их, тот по-любому потерял бы к ним интерес.

–Да, все-таки, нас может привлекать и познанное. Ну, давай порассуждаем, раз уж пришлось встретиться в такой обстановке! Как притягивает нас непознанное: как тайна и страх, как новое и требующее напряжения. Как притягивает нас познанное: как что-то известное и мирное, безопасное, как покой. При прохождении уже известного приятно вспоминать – это требует определенного умеренного усилия. Только полнейшее однообразие вызывает скуку. А однообразное изменение? Оно, наверно, разовьет тоску по покою.

–Да, я тоже так думаю, – встрепенулся заслушавшийся Падишах, – если вечный странник вдруг устанет, и где-то осядет, до конца жизни ему будет плохо. Или нет?

–Молодой никогда не придет к согласию со стариком. Я не состарился смолоду, и в 75, если здоровье позволит, собираюсь продолжать гнуть ту же линию.

–Почему ты опять переводишь стрелки на себя?

–Потому что единственный образец поведения для меня, а если честно и для всех вас – я сам. Вспомни наш прошлый разговор, что ты мне тогда сообщил?

–Понятья не имею.

Наступила тишина. Мы должны, как можем, помочь друзьям. Чем длиннее, полнее и детальнее наша хронология, тем для них лучше. Наши слова делают наших персонажей все более и более реальными. Анимоха потом подсчитает, кому сколько материала (энергии, времени) посвящено. Мы не пытаемся создать достоверные в логическом смысле картины, отвечающие требованиям так называемого реализма. Мы думаем сегодня о другом. Нам важно создать объемные, хотя и не рельефные, изображения. Рельеф нечто устойчивое, наши модели персонажей подвижны и расплывчаты, потому и более жизненны.

Короче, продолжим.

–Кто в тюрьме отвечает за безопасность заключенных?

–Никто.

–А если я здесь что-нибудь с собой сделаю?

–А вот это уж твое дело.

–А кто из нас ищет поддержки извне?

–Тот, кто живет наудачу.

–А кто ждет поддержки изнутри?

–Тот, кто живет ради счастья.

–Ваше превосходительство, я всегда жил наудачу! Я всегда рисковал – сам не знаю чем! Никогда не мог понять, чего я хочу, никогда ни к чему не стремился, по крайней мере, не стремился к чему-то определенному. Моя жизнь всегда была крайне разнообразна.

На улице Анимоха наконец понял, почему время отняло у него все романтические иллюзии. Даже огонь его больше не завораживал, воду он воспринимал больше как раствор или гигиеническое средство. Может, на самом деле его интересует только запредельное? И поэтому преступное! Да, тот, кто живет наудачу – в наше время всегда преступник! А чего он ждет от жизни? Пора и делом заняться! Ты живешь как преступник, ты продаешь неосязаемое – по крайней мере, ты это утверждаешь: какую же МАТЕРИАЛЬНУЮ ценность имеет такой занимающий много места предмет как книга?

А что тогда означают отгораживающие стенки шкафа, чего стоит их толщина? Толщина стенок мебели должна быть как можно меньше, вообще предметы должны даже толщиной своей занимать как можно меньше пространства. И конечно как можно больше пространства должно быть внутри. Стены должны быть прочными, но тонкими. И вообще, Анимоха был известным ненавистником вещей.

У него дома всех поражал аскетизм. Никакой почти мебели: только стол и кровать. Кровать необычно высокая: "С детства ненавидел спать на полу: чем выше, тем лучше, лишь бы, конечно, не "пальма". Огромные окна: "Чем больше света, тем лучше, хотя меня, братцы, даже свет вгоняет в депрессию".

Но не подумайте, что он был вегетарианцем. Чувствую, эта тема не пострадает от недостатка внимания, как это иногда случается с очень важными и интересными мыслями в наше время. Анимоха не особо высоко ставил вегетарианцев. Конечно, он был против убийства животных, но при этом:

–Прежде чем перейти на растительный рацион, попробуйте перейти на первобытный или хотя бы охотничий образ жизни, – говорил он. – Черт подери, да какая собственно разница. Погибают звери? Они так и так будут погибать. Даже экология, если подумать, в конечном счете, ерунда. Не хочу прослыть мракобесом, но мне порой даже кажется, что, по крайней мере, сегодняшняя экология – ерунда. Она поставлена на научную почву, что ее, я думаю, и подводит. Экология должна стать частью воспитания, а не отвлеченными разговорами. Черт его знает, некоторые вещи в школе действительно объясняют неправильно.

Мало что Анимоха ненавидел так сильно, как школу. Школа, после рождения, пожалуй, втрое внешнее зло в жизни, иногда ему так кажется. Хотя ему ещё повезло с родителями – как же живет тот, кто прячется от родителей в школе? Это конечно ненормально, но за то, что происходит в школах ему стыдно.

–Черт побери, а сколько среди нас малограмотных?

Проклятие, добродушная чушь меня вообще выводит из себя. Я неспособен умиляться даже над живым котенком, чего это я буду умиляться над изображением младенца? Какими родителями вы будете своим детям? Ужасно, никакой наивности, один лед в моем сердце. Мне действительно уже впору стать циником и злым шутом. Проклятие, никакой любви. Разве я имею право себя так вести? О, как ужасно жить без этих иллюзий. С меня словно кожу сняли!

Несчастный Анимоха продолжает свои завывания, мы же полными ужаса глазами снова заглянем в книгу его жизни. Мы смеем надеяться, что не сильно испугали читателя своими замечаниями. Ему-то и в правду…

Разоблачения Анимохи

-Кто? Где мы находимся? О, черт, неужели так оно и есть, неужели и вы знаете эти чувства? Я не могу говорить с вами всерьез. Мне все время то тошно, то смешно, то страшно. Да не будь мне так дурно, разве я спал бы так много? О, конечно же, нет! Я должен рассказать вам о тех, чьими именами вы прикрываетесь, очень многое! Я вижу их как людей, и это меня пугает. Я вижу, что управляет этими словами, именами. Некий невидимый общий смысл, так это назвать, что ли? Как мал диапазон наших чувств и ощущений! Как этого недостаточно. Мой организм искал новый выход; нашел же его в безумии. Можете сказать, что это наказание. Смотря, на чей вкус, что, по-вашему, хуже, безумие или смерть? Я не хочу предоставлять никому те чувства, которых у меня нет. Хуже всего то, что современный человек, пожалуй, не имеет и сентиментальных чувств – мне придется предположить, что он их только симулирует. Или нет? Ответить трудно. Да, все, на что я способен – это сентиментальность. Никого я не презираю как самого себя, и именно за эту сентиментальность. Не знаю уж, что мне мешает презирать и окружающих, причем больше самого себя, да, не знаю, что это мне мешает. Да, видимо, и не мешает, раз я об этом заговорил.

Да, мы рискуем оскорбить общественность! Мы понимаем, что Анимоха выражается очень неполитично. Тот, кто показывает всегда торжество зла, тот сам, в итоге, скорее всего за зло.

–Желать зла – вот это я еще понимаю. Всегда болеешь в тайне за плохих. А как могут показывать плохого, как не в виде автомата? Это в комедии нет хороших и плохих. А смерть не должна сопровождаться смехом.

–Опять ты ломаешь комедию, злосчастный, где твоя совесть.

Расскажем еще немного про Анимоху. Что именно вас может заинтересовать? Не делая предположений, заявим сразу, что юридически особой властью он не обладал. Однако фактически его прорицания действовали на народ завораживающе: почище любой рекламы. С ним и держались как с оракулом.

Он жил в уединении и имел очень маленький круг общения. По городу он боялся передвигаться: все места казались ему напоминаниями о каких-то детских травмах. Он боялся своего детства и снов. Детские воспоминания мучили его всю жизнь. Он записывал собственные сны и тут же сжигал написанное, если не терял. Записям он не придавал никакого значения. Так говорили все – это была его черта.

Работать руками он ненавидел, но иногда ни с того ни с сего брался за тяжелую и грубую работу и работал с остервенелым удовольствием. Но, получив деньги, быстро терял к работе интерес. Вообще-то, у него был какой-то достаток, иногда у него вдруг появлялось помногу, и он тратил, не глядя.

Но невозможно было бы представить Анимоху за рулем автомобиля. История о попытке устроиться водителем – ошибка или заведомая инсинуация. Он и на велосипеде-то ездить побаивался. Стоять в очереди ненавидел, заходить в магазины – тоже.

Сегодня он не мог обсуждать некоторые вопросы всерьез. Чего обсуждать, когда нужно действовать. Хотя молчание и бездействие выше всего. Действие, связанное со словом, если оно не сакрально, является безнравственным. Тот, кто говорит сам с собой – лицемер, кто на людях – негодяй; тот, кто говорит сам с собой, но внешне делает вид, что говорит с собеседником, то есть, отвечает на свои же вопросы – преступник и подлежит заключению под стражу.

Ты накапливаешь стаж безделья; кстати, пожалуй, не разбогатев, но, не спившись и не уработавшись, ты сохранишь свежесть восприятия и остроту глаза до старости. Это было бы здорово, доживем ли вот только мы до старости?