Колька, Сенька, Ермошка и Шестое Царство

Как-то поутру, только-только рассвело, добрячки, окружив Сеньку и Ядвигу, звонко галдели у клуба да посматривали в сторону едва вставшего солнышка. Оттуда, то есть не со светила, а с восточного края селения вот-вот должны появиться Юра и Марк. Девочки, кто с рюкзаком, кто с лукошком – все готовы двинуться на поляны да болотца черемшу собирать. Вот только без охотников ходу нет: оголодавшие с зимы медведи черемшой, известное дело, лакомиться горазды не меньше, чем люди. Над витаминами и пользой никто из добряков особенно не задумывается, но пирожки с мелко нарубленными сочными стеблями, спросите у Кольки, – заветное весеннее лакомство у них. Что думают по поводу вкуса и пользы пахучих побегов медведи ребята не знают, не спрашивали: им вместе на полянах не ужиться никак. Особенно злые после зимней голодухи хозяева тайги обычно отступают неохотно. Рычат, наскакивают, клыки грозно скалят – да только крутой нрав добряцких лесовиков-охотников им хорошо известен: те и шкуру, если что, могут спустить. Оттого-то отощавшие после спячки звери обычно порычат, побесятся, да и отбудут подобру-поздорову на дальние угодья от греха подальше.

Кто не знает, как славно бежать вприпрыжку по весеннему лесу! Сенька-то знает это прекрасно, поэтому ей невмоготу послушно топать вслед за солидно вышагивающим во главе колонны Юрой-Ура-Ура. Она время от времени выскакивает вперед, несётся, подпрыгивая поочередно то на левой, то на правой ноге, размахивая при этом лукошком над головой. А как здорово бывает ещё, если бежать спиной вперёд и улыбаться идущим за тобой друзьям. Они, то есть друзья-добряки, тоже улыбаются в ответ. Пахнет березовым соком, весеннее солнышко ласково улыбается сквозь негустые пока кроны деревьев.

Тропинка, петляющая меж дубами и разнолесьем уже подсохла, а выше, где на склонах гор поселились сосны и ёлочки, и вовсе вытоптана до скалистой основы. Трава вдоль тропы ярко-зеленая, крошечные листочки на ветках деревьев как салатики.

Погуляв по хвое между золотистыми стволами сосен, тропка покатилась в низину, поближе к речке, влажным лугам с сочной зеленью трав. Скоро и цель похода – болотца с изумрудными кочками, где уже выстрелили вверх перья душистой черемши.

Юра впереди замедлил шаг, стал вглядываться в прогалы меж деревьями, прислушиваться. Сенька послушно вернулась в строй и стала вопросительно смотреть в спину бондаря: разве можно услышать отсюда чавкающего медведя? А лучше бы и вовсе подшуметь, чтоб не напугать косолапых внезапным появлением – захваченный врасплох медведь часто переходит от испуга в буйство.

Юра, подняв руку, дал знак остановиться и замереть. Замер сам, приложив ладонь к уху, и стал внимательно слушать. Сенька тоже приложила ладошку: так положено, если желаешь услышать побольше звуков. Девчонки на тропе за спиной у кудрявой подружки замерли, приложили ковшики ладоней к голове и сделались серьёзными. Вслушивались. А как же.

Есения быстро поняла то, что и без ладошки у уха было понятным: над долиной, по-над лесом висел гулкий, свистящий шум. И это не было чмоканьем лакомящихся черемшой медведей. Не только Сенька и Юра, но и вся ватага на тропе очень быстро распознала, что за гул рушил ласковое птичье разноголосье утреннего леса. С таким звуком режет воздух реактивное помело – излюбленное средство передвижения баб-яг. Можно сказать и бабояг и ведьмучек, но дела это не меняет: беда подкрадывается к Дубраве.

Юра наконец убрал руку от уха и, переместив её к затылку, задумчиво его почесал. Не сказать, что делал он это испуганно, отметила про себя наблюдательная Есения, но встревоженно – это точно.

– Что делать будем? – Юра обвёл внимательным взглядом лица друзей и остановился на сияющей улыбке стоящей сразу за ним кудрявой добрячки. То есть Сеньки. Понимающе вздохнул и разыскал взглядом Мишку-Кедрову Шишку.

– Бежать? – с готовностью встрепенулся лесовик.

– Куда? А черемша! – нахмурила смоляную бровь Есения.

Юра неожиданно рассмеялся, покачал головой и, сквозь смех, вымолвил:

– Мишка просто побежит предупредить ребят в Дубраве.

Вожак, не понаслышке знакомый с Сенькиной тягой к опасным приключениям и её бесстрашием, вопрос девчонки оценил. Остальные оживились, и, хоть и было им немного не по себе, но черемшу собирать решились. Ничего удивительного в таком единодушии не было: всем известно, что добряки, мальчишки и девчонки, – все не робкого десятка. А наоборот.

Между тем широкая, влажная луговина, что открылась взгляду ребят, ступившим сторожко на её край, ничем неожиданным не удивила. Как ни вглядывался Юра вдаль с высоты своего роста, как ни всматривалась и вслушивалась Сенька, выскочив на несколько шагов вперед на открытое место, – ни медведей, ни аистов, ни ревущего пламени реактивных моторов. Тихо, даже птичьего щебетания на слыхать. Солнышко, голубое небо, зелень травы, лёгкие облачка на небе, ни ветерка. Ни звука, даже комары притихли. И до этого было тревожно, а тут вдруг душно стало враз. Нерадостно, как бы и не весна вовсе вокруг, а хмурая осень перед снегом. Даже Сенька смутилась: вроде добрая битва намечалась, а вместо – скука стылая, тишь гнетущая.

Первым спохватился Юра-бондарь: прекратил озираться, затем прошёлся по густой траве, рассматривая что-то под ногами. Добряки, сгрудившись растерянно в сени деревьев, сперва не решались шагнуть вперёд и лишь молча переглядывались. Тишину разбудил звонкий Сенькин вопрос: «А Марк-то где?»

Все разом встрепенулись, как будто ждали и гадали, а Марк-то где. Добрячки оживились, затараторили – оно и понятно: с Марком повеселей, понадёжней. И действительно, куда он пропал? В лес и луга полетели звонкие разрозненные голоса «Марк! Марк!». Потом все хором: «Марк! Марк!»

Юра нахмурился, но к молчанию призывать не стал, лишь вглядывался в небо, посматривал на верхушки деревьев, прищурился на дальний край поляны. Сенька не удержалась и ускакала по лугу туда, где открывались кочки с заветной черемшой. «Ну что с ней поделаешь», – молча покачал головой бондарь, а вслух, переждав дружные кричалки добрячек, позвал громче обычного: «Ребята, запамятовали зачем пришли? Айда в поле! Марк найдет: услыхал уж, поди!»

Договорились, что, если вдруг загудит в небе, то всем тикать дружно в лес под деревья. А пока дружная компания шустро взялась за сбор дикого лука.

Сенька враз набрела на бугорок, густо поросший пахучими листьями, и не удержалась – едва вырвав из земли корешок, впилась зубами в сочную, хрустящую мякоть. Легкий запах чеснока, горчинка, кислинка, сладость – вот такая на вкус весна для добряка. Не переставая хрустеть, девочка оглянулась вокруг, и с улыбкой обнаружила своих подружек и ребят, дружно грызущих зелень. «Как зайчишки», – подумала Сенька и продолжила жевать и улыбаться не занятой половинкой рта. Только она нагнулась за лукошком, как откуда ни возьмись появился Марк, шагнул к Сенькиной плетенке и свалил туда добрый пук черемши. Клюшка, как меч, торчала у него за спиной. Он подмигнул добрячке и продолжил сноровисто дергать стебли, медленно удаляясь в сторону других ребят. Сенька опешила поначалу, затем собралась спросить что-то, потом передумала: придёт время, сам скажет.

Когда солнышко изрядно поднялось над лесом и даже стало припекать, Юра разогнул спину и оглянулся. Добряки разбрелись по всей поляне, из травы там и сям, как полевые цветы, краснели, белели, желтели и голубели косынки, банданы и бейсболки. Добряк прищурился на солнце, опустил взгляд на свой забитый под край зеленью короб, снова обвёл взглядом луговину. Неподалёку, улыбаясь, глядела на небо Есения. Лукошко у неё было полным, и гляделось это красиво: янтарная посудина, полная изумрудных листьев. Сеньке, похоже, картина тоже нравилась, потому что она смотрела на свой урожай не переставая улыбаться. На дальнем краю поляны разогнулась долговязая красноголовая фигура Марка. «Го-го-го! Э-ге-е-е-й!» – одновременно закричали и замахали руками и Юра, и Есения. На крик, как по команде, из травы повставали все добряки и стали смотреть в их сторону. Юра скрестил вверху руки и затем, как регулировщик на перекрёстке, взмахнул ими несколько раз в сторону пригорка у кромки леса. Все понятно: так и договаривались на случай перерыва или общего сбора. Добряки, взвалив на плечи поклажу с собранной черемшой, потянулись со всех концов поляны к пригорку.

Сенька, поставив свое полное лукошко в тень у смолистого ствола развесистой сосны, обежала подружек, заглянув в каждое лукошко. Оказалось, девчонки поработали на славу: короба, корзинки, туеса были плотно набиты сочными пучками. У Марка никакой посудины с собой не было – он просто помогал тем, кто оказался поблизости, – поэтому он молча сидел, прислонившись спиной к стволу берёзы и не задавался. Просто сидел, посматривал на друзей и улыбался. Сенька улыбнулась в ответ, и Марк расплылся в такой улыбке, широкой и открытой, что Юрка только рассмеялся, глядя на счастливое конопатое лицо друга. Есения слегка смутилась от вполне ожидаемого результата, слегка нахмурилась и, выждав немного, деловито обратилась к рыжеволосому разведчику:

– Марк, ку-ку! Можно спросить, ты видел что-то оттуда? – Сенька показала пальцем на верхушки деревьев. – Девчонки напуганы были.

– Это правду Есения бает, – посерьёзнел Юра, – хоть больно мы легки на память: за черемшой-от и про ворога запамятовали.

Добряки и добрячки подсели поближе к Марку, устроились полукругом – кто прилёг, кто присел на короб, кто на травку-муравку, обхватив колени руками. Смотрели ожидающе, лица серьёзные.

– Я тут гораздо раньше вашего оказался, – смахнул комара со лба разведчик, – застал ещё двух медведей. Паслись они. Один прямо с нашего краю. Вот здеся, – махнул рукой в сторону ближнего бугра Марк. – Другой на середине обретался. Так грызли лук без памяти, что меня и не услыхали и не учуяли. Я, правда, сверху заскочил.

Все слушали, затаив дыхание, только Юра для солидности осведомился про «который час и какой-от шум окрест не слыхать ли было».

– Не-е. Довольно тихо было поначалу. Гул далековато, а так – обычное дело: комары пищат, пчёлы жужжат, птички чирикают.

– Медведи чавкают, – вставила невинно Сенька.

Марк недоверчиво глянул на девчонку – неужели шутит? – и продолжил, слегка подумав, серьёзно рассуждать:

– Я не слышал, далековато было, но знаю точно – чавкали. Потому как увлеклись сильно очень и не слышали ничего. Меня-то ладно, я по верхушкам подскакал тихонечко, а вот когда помела вдали загудели, зверю, да не услыхать – это надо чавкать оглушительно. Хоть. Привыкли может, если давно гудят бабы эти.

Марк чуть усмехнулся в сторону Есении, согнал со лба очередного комара, хлопнул ладонью по коленке, клюшку отложил в сторону. «Сейчас будет размахивать руками», – прикинула Сенька, – к интересному подошёл». Добряки оживились: кто не знает привычку Марка краснеть и бурно жестикулировать, когда увлекается.

Улыбки, однако, и смешинки в глазах слушателей быстро исчезли, когда разведчик продолжил рассказ.

– Гудение-то я загодя услышал, только от Дубравы всего-ничего и отскочил, а ведьмучек-то не сразу увидел. Поначалу здесь только медведи и были. Аисты ещё. Потом как засвистит, забуранит кругом! – Марк вскочил на ноги, раскраснелся ещё больше лицом и замахал энергично руками. – Их не одна была. Одна, а потом ещё две. Давай сразу на косолапых налетать! У тех шерсть задымилась. Который здесь поближе был, в лес утёк по-быстрому. Который посерёд поляны пасся, на задние лапы встал. Огрызаться стал, рычать. Так они, яги эти, собрались все трое гуртом – и в одночасье на него. Поджигать, правда не стали. Пугали что ли.

– Упражнялись! – убежденно вставил Юра-Ура-Ура.

Марк смолк, успокоил руки и в раздумье посмотрел на верхушки деревьев. Затем перевел взгляд на друга.

– Точно, тренировались будто.

Уж на что – как не раз говорено было – добряки не робкого десятка, а и им, гляди, неуютно стало. Вся нега от весеннего денёчка да радостной, доброй работы укатилась куда-то. У одной Сеньки глаза засветились ещё ярче обычного. Она вскочила на ноги, кулачки сжаты. Про лукошко забыла, стала крепко на небо смотреть да оглядываться.

Погода между тем нахмурилась: потемневшие облака затянули солнце, а потом и вовсе пахнуло дождём холодным. Все засобирались домой, в Дубраву.

Глава 2

Посевы и нашествие

Как ты к битвам и сражениям ни готовься, а трудиться, однако, надо. Уж подоспела пора сеять овес – это Сенькина забота. Колькина тоже, потому что техника на нём да на Кайдане-Держи Кардане ещё. Конечно, девчонки помогут, лесовики поддержат, но голова полна забот у Сеньки первой: семена проверить, провеять, просушить, подлечить от болезней – это раз. Земля должна быть влажной в самую меру – не грязь, но и не такая, чтоб пылью вилась по ветру. Вот и бегает Сенька по несколько раз в день на поле. Сделает ямку, понюхает, пальчиком потрогает землицу, разотрёт между ладонями сероватый комок, присядет на корточки и долго смотрит на небо, ловит носиком весенний ветерок. Ветер, если с моря, а там зюйд – юг, то теплый и влажный, пахнет, дело ясное, морем, солью. Если не с моря, – то распустившейся листвой, хвоей, болотцем. Так про себя примеряла запахи Сенька и улыбалась сама не зная чему. Улыбаясь, она ещё раз понюхала шматок земли на ладони и сморщила нос: у почвы был устойчивый душок тухлой рыбы. Добрячка отряхнула руки и легко вскочила на ноги. Запах рыбы, подумалось Сеньке, – отголосок доброй путины в прошлом году, изобилия отходов от разделки рыбы. Все они пошли в дело, запаханы, чтоб землю подкормить, толкнуть всходы овса вверх, к небу. «На радость мне. И вонизм не мешает», – так про себя усмехнулась Сеня. Прикрыв, ладонь козырьком, глаза от солнца, она ещё раз оглядела поле, вдохнула глубоко тёплый пар, идущий от весенней земли, и сорвалась к дому. Скок-скок на левой ноге, скок-скок на правой. Как обычно.

Знаменитые, когда-то розовые, а теперь выгоревшие, в пятнах от машинного масла шорты выглядывают из-под откинутого капота трака. А внизу, под кабиной можно разглядеть покрытые синяками и ссадинами худые коленки и разбитые, неопределенного цвета кроссовки. Это Колька, над мотором, и Кайдан, под машиной, готовят технику к посевной. А может оказаться и к войне – эвон яги разлетались. Поспеть бы хоть овёс посеять, проверить ветродуи, поднять их наверх, на деревья. Площадки под них на верхушках самых мощных дубов лесовики уж заканчивают ладить.

Колька довольно захлопнул капот: дело сделано, трак готов к труду и обороне. Ядвига так любит говорить. Присев на подножку, Водилкин стал вытирать тряпицей, ветошь называется, измызганные маслом и копотью руки, поглядывая вниз на истертые подошвы приятеля. Снизу, из-за колёс были слышны пыхтенье и чертыханья Кайдана-Держи Кардана. Одной ногой тот упирался в колесо, а второй активно брыкал воздух. Некоторое время Колька терпеливо наблюдал и слушал, затем вздохнул, отложил замасленную тряпку и полез под машину.

Что правда, то правда: гайка на рулевой тяге, что колёса поворачивает, спряталась между железок так, что дотянуться до неё гаечным ключом было непросто. Колька сразу прикинул – в одном положении гайку видно, но не дотянуться, в другом – дотянуться можно, но детальку не разглядеть. Все кувырки и елозанья Кайдана были направлены на то, чтоб совместить обзор и доступ к хитрой гайке. Водилкину сразу пришло в голову, что сюда бы Юрку или Марка с их длиннющими руками, так как ни ему, ни Кайдану с коварной закруткой в одиночку не справиться. Коля некоторое время лежал на прохладной траве рядом с приятелем, разглядывал железо наверху и соображал. Кайдан перестал метаться, умолк и вопросительно хлопал ресницами, глядя на друга. Колька забрал из рук напарника ключ, отодвинулся в сторону, приподнялся и накинул ключ на гайку. «Тяни», – просипел он, скосив глаза на Кайдана и кивнул в сторону свободного конца гаечного ключа.

Дело дальше пошло успешно, и приятели уж собрались выкарабкиваться на белый свет из-под машины, как Колька разглядел в просвет между колёсами загорелые, исцарапанные коленки, носочки в полоску и красные туфельки. «Вовремя поспели», – прикинул Коля, перекатился на живот и стал пятиться ботинками вперёд навстречу поджидающей его сестрёнке.

Строго говоря, и пахали, и боронили, и сеяли Коля с Кайданом на тракторе, но без трака было не обойтись: и семена, удобрения подвезти, борону ту же. А девчонок, лесовиков на поле – с поля подвести – всё трак. Добряки забрасывали сколоченную Юркой из толстых досок многорядную лавку в кузов – и вот тебе автобус. Что до трактора, то он попал в Колькины руки когда-то в жалком состоянии. Его обменяли на пять бочек солёной рыбы, когда поняли, что Амуниция – лошадь Охотника Жеки – не может по причине солидного возраста всё перепахать и всех перевезти. Волшебник тогда здорово помог сторговаться. А ещё он запчастей подкинул. Остальное – дело рук Водилкина и Держи Кардана. Правда, и Ермоша, и Юрка, и Марк тоже здорово помогли. А как добрякам зимой без трактора, когда снегом заваливает по самые уши!

Сенька терпеливо ожидала, переступала с ноги на ногу, не роняя при этом ни слова. Ждала, когда брат закончит с размышлениями, воспоминаниями, вытрет бывшим полотенцем руки и сосредоточится. Меж тем Колька долго глядел рассеянным взглядом куда-то вдаль, в поле, сквозь леса, сквозь Есению, потом встряхнул головой и как бы неожиданно обнаружил стоящую перед ним сестрёнку.

– Пахать?

– Нет, пирожки кушать, – прыснула в кулачок Сенька, но тут же деловито добавила: – Лучше с утра, с утречка самого. Просто узнать прибежала – готово ли.