Занимательное артуроведение

Честно говоря, из ужасных криков, испускаемых кузнецом, мы поняли только одно – нас, и, в частности, меня, принимают за кого-то не того. Но на все наши наводящие вопросы кузнец – он оказался заодно и старостой деревни – просто отвечал, что это не его дело, но государственной важности, и что в столице разберутся. А его дело маленькое – по наковальне стучать и за крестьянами приглядывать.

Все же мне удалось кое-что вытянуть. К примеру, я узнал, что здешнее удельное княжество называется Леголэнд, по имени почившего в бозе князя Лего. У него был единственный сын, которого подлые оппозиционеры украли много лет назад. Безутешный отец в срочном порядке казнил всю оппозицию, но сына так и не нашел, вследствие чего вскоре и скончался от чрезмерного чревоугодия. И от чрезмерного горя, разумеется.

Опуская ненужные подробности, скажу, что радостный кузнец сразу повел нас на постоялый двор, и даже Штуше нашлось место в конюшне, куда ему распорядились принести великое множество еды в честь праздника. Мы перекусили и отправились смотреть комнаты, которые, впрочем, оказались не так уж плохи для деревенского постоялого двора. Причард, помахав ушами, сказал, что ему нужно спешно идти по делу, и выскользнул за дверь, а мы с Тильдой стали ждать Орешка, который пошел за рюкзаком с Асьмушкой, спрятанный под крыльцом от греха. Чтобы скоротать время, я стал в подробностях рассказывать сестре обо всем, что узнал.

– Точно тебе говорю – ошибка, – заключил я свой рассказ.

– А что за пророчество он упоминал? – поинтересовалась Тильда.

– Дойдя до пророчества, староста так разволновался, что сбежал от меня в шинок и упился там до бесчувствия. И потом – он же сказал, что в столице разберутся.

– А вдруг они разберутся и решат, что мы – оппозиционеры?

– Не решат, сказал я. – Мы же из Фарамора, могут послать гонцов и выяснить, что мы за птицы. Скорее всего, тут какое-то недоразумение. Не будут же нас вешать за недоразумение?

– Были прецеденты, – проворчала Тиль.

– Да и потом, – продолжал я, – политика – дело тонкое. В стране сейчас правит, как я понял, Главный Развлекатель.

– А звать как его?

– Да простое какое-то имя. То ли Шаман, то ли Шуман. Похоже, сакс.

– А что за Шуман? – спросил Орех, входя в комнату и опуская на кровать туго набитый рюкзак.

– Я же говорю – Главный Развлекатель. Любимый слуга покойного князя. Тот, будучи еще в здоровом теле и при здоровом духе, в кубики обожал играть. Ну, у каждого свои недостатки, – развел руками я, глядя, как сморщилось лицо Тильды. Конечно, она-то в игрушки никогда играть не любила. Был у нее один дареный пупс, назвала она его «Партнер» и в угол усадила, чтобы не мешал и в глаза не бросался.

– Так вот, – продолжал я, – и чего они только с Развлекателем из этих кубиков не понастроили! И Королевский Замок, и Пиратский Корабль, и Безлошадную Карету, и вообще Бог знает что еще. А теперь Шуман скучает, создает проекты, воплотить кои никто не решается. Что деревенские, что столичные – еще те строители! Да еще из кубиков.

– Все равно, что-то я не пойму, почему же нас повесить-то не должны? – уперлась Матильда.

– Если хочешь, я схожу, договорюсь, – рассердился я.

– Да ладно вам злиться, – с укором сказал Орешек. – Могу вам радостную новость сообщить: нас завтра под почетным конвоем в столицу отправляют.

– Это приятно. А где ушастый?

– Он за кузнецом увязался, – сообщил словоохотливый Орех. – Сидят теперь в шинке, нагружаются. Прич, как обычно, заливает: «Я с Мерлином на дружеской ноге! Зайдешь, бывало к нему, спросишь: «Ну, как, брат Мерлин?» «Так», – отвечает, – как-то все…". А эти лопухи и уши развесили! Хотя Причардовым и в подметки не годятся.

– Так как же он завтра поедет? – возмутился я.

– Понятия не имею, – отозвалась Матильда. – Твой оруженосец – твои проблемы.

– Меня волнует одна вещь, – медленно сказал Орех. – Асьмушка растет. Местные косятся – в котомке шевелится кто-то. Подозрительно. А он не хочет вылезать, стесняется. Как вы думаете, можно мне с вами в город не ходить, а в лесу обождать? Тем более, я бы вас выручил, если б случилось что.

– Ну, – задумался я, – как-то неудобно тебя бросать.

– Вы только не подумайте, что я испугался или сбежать хочу, – торопливо сказал парень. – С вами интересно. Мне за дружбана обидно.

Он погладил мешок, который заурчал и потянулся. Орешек сунул в него кусочек купленного в деревне свежего сыра. Мешок зачавкал.

– Тогда лучше сейчас иди, – решил я. – Завтра из-под конвоя не удерешь.

– Если будут спрашивать, скажем, что ты был не с нами, а просто по дороге прибился. Приключений решил поискать, – поддержала Матильда.

– Хорошо, – кивнул парень, встал и закинул за плечи обиженно запищавший рюкзак. – Дорогу к столице я найду. В лесу переночую, мне не привыкать. Сыр и хлеб у меня есть. Асьмушку в лесу спрячу, а сам буду в город наведываться, узнавать, как и что. Если все нормально будет – узнаем дорогу в Камелот и дальше пойдем.

Мы кивнули. Орех коротко попрощался и бесшумно вышел. Я подошел к двери и прислушался. Судя по крикам и песням, несущимся из шинка, его ухода в ближайшее время никто не заметит и в погоню не кинется. Я отошел от двери и поглядел на Матильду. Та была мрачна, как смертный грех.

– Думаешь… – начал, было, я.

– Конечно, – сухо сказала сестра. – Замыслил что-то.

– Знаешь, я так не думаю…

– Почуял, что дело пахнет керосином.

– Чем-чем?

– Ну, жареным. И смылся. И удрал. И смазал пятки. И навострил лыжи. И..

– Что-что?

– Ладно, я пошла спать, – и Тильда прошла к выходу. Приостановившись у двери, она обернулась.

– История рассудит нас, – сказала она с достоинством, откинула с лица рыжие волосы и царственно удалилась.

Слава Богу, в эту ночь спать нам никто не мешал. Причард вместе со своим храпом и тревожным хлопаньем ушей ночевал у старосты, с которым, кажется, почти породнился (в хорошем смысле этого слова).

Наутро мы оседлали Вада и Кутю, и, провожаемые почетными жителями деревни, двинулись в столицу. Тут только мы узнали, что еще с вечера туда был отправлен гонец на самой резвой лошади. Причарда по старой доброй привычке приторочили к седлу Бозо, который плелся за нами, оттопырив нижнюю губу и оставляя за собой клейкую дорожку слюны. Староста, свежий, как огурчик и, ради такого случая, умытый, сидел на телеге, нагруженной собранными на дорожку припасами и подарками. Но спустя полдня он выкопал со дна телеги бочонок с известным содержимым, в три глотка осушил его и решил одарить нас развеселой песней. «У вас там таких, небось. не поют!», горделиво заявил он и, сыграв на губах вступление, начал:

– Жил-был стрелец, удалой молодец!

И была у него жена – любительница пшена!

Потому что была она птицею —

То ли журавлем, то ли синицею!

Эх, синицею! Ох, синицею!

И эта синица – вот, мля! —

Удрала от короля!

А король тот, от огорченья

Пожрал прокисшего варенья,