Занимательное артуроведение

Доехав до ближайшего леска, я не без труда спешился (попросту вывалился из седла), стащил храпящего Причарда и попытался занять его место. Согласитесь, что рыцарю более пристало скакать на роскошной лошади. Впрочем, попытка стала настоящей пыткой: Громобой с маниакальным упорством сбрасывал меня на землю. Промучившись некое время, я с помощью ножа и ловкости рук избавился от доспехов, спрятал их в кустах и, закинув обратно Прича и усевшись на Бозо, двинулся дальше. Хотя эта бестолочь – я имею в виду Бозо – и славилась непроходимой тупостью, ехать на нем легкой рысью было одно удовольствие! На более же сложный для его разумения аллюр Бозо уже не хватало, он нервничал и начинал спотыкаться на каждом шагу.

Пересекая границу Фарамора, я уже был в прекрасном расположении духа. Никто не издевается, не смеется, не мешает читать стихи и петь песни! Все это хотелось выразить одним словом, но я его пока не находил.

Да и некогда было. Дорога впереди растраивалась, и я расстроился: куда ехать-то? И указателя нет… В тягостных раздумьях нас застиг прохожий – высокий старик в белоснежной бороде и сером дорожном плаще с капюшоном. Он быстро шел, опираясь на посох, и вскоре, поравнявшись с нами, прошел мимо…

– Сэр! – крикнул я ему вслед. – Не подскажете ли благородным путникам, как тут к Камелоту проехать?

Старец обернулся, кинул настороженный взгляд из-под белых, клочкастых бровей, но дорогу показал – махнул посохом в сторону левой дороги. Сам же он свернул направо. Я пришпорил Бозо. Конь с удивлением помахал ушами, но прыти не прибавил. Я сказал ему четко и раздельно все, что о нем думаю, затем взял под узцы Громобоя и, двинув влево, глянул вслед таинственному спасителю. Но тот как будто растворился в воздухе, оставив на придорожном камне какие-то кривоватые руны, вычерченные остроконечным посохом. Я попытался прочесть их, но, как назло, ничего не получалось – глаза все время разъезжались, а начертанная писанина никак не складывалась в слова. И тут я придумал, кто может прочесть расплывающуюся надпись! Только тот, у кого с глазами не все в порядке!

– Прич, – сказал я, – ты любишь читать, прочти, что написано на этом камне?

Мой сонный оруженосец приподнял голову с седла.

– Ла… Би… Ринт! – напрягая зрение, прочел он.

– Какое интересное слово! – восхитился я. – Хотелось бы знать, что оно означает?

– А мне не интересен лабиринт, – вяло сказал Причард. – Я хочу есть.

С этими словами он вновь уронил голову на седло и захрапел. Я же, дернув поводья влево, повернул на указанный старцем путь. Громобой со свисающим наездником двинулся вслед за мной. Как хорошо, что мы сразу нашли нужную дорогу! И как плохо, что мне приходится ехать на столь омерзительном коне…

ГЛАВА 4

«Хитрый гад!»

(Из народного же театра)

Нет, ну как же противно ездить на Бозо! Мало того, что он останавливается, когда ему заблагорассудится, так еще и ржет в самое неподходящее время! Я чуть не вывалился из седла, когда это копытоногое чудовище завопило во всю глотку. А вот Причу – хоть бы хны! Собственно, зачем ему хна? Чтобы быть похожим на Матильду? От рыжего Причарда я бы убежал, оставив ему и коней, и меч – такого позора мне не перенести…

Нет, он еще и храпит! Развалился поперек Громобоя, волочится ушами по земле и знай наяривает в две дырки!

– Прич! – потряс я его за плечо. – Приииич! Вставааай! Мне нужен твой совееет! Алееооо!

– Хра, – отозвался этот негодяй. – Храа.

– Я не уверен, правильно ли мы пошлиии! Эй! Глухня!

– Храаа.

И тут в кустах бузины по правой стороне дороги что-то зашелестело. Мне стало не по себе. Даже Прич замолчал и тихо-тихо засвистел носом.

– Кто там? – осторожно спросил я.

В ответ из-за куста раздался рык. Даже не просто рык, а РЫК – как будто из-под носа у двенадцати здоровенных львов вытаскивают дохлую антилопу.

Уж про кого-кого, а про львов мне прекрасно известно. Они живут далеко-далеко, за морями-океанами, в землях арапских. Один из этих самых львов однажды настолько обнаглел, что, прихвативши доску, пересек на ней один океан, потом через Баб-Эль-Мандебский (или еще какой-то там – с географией у меня всегда были проблемы) пролив попал в другой океан, и уже по нему добрался до наших земель. Он долгое время скитался, питаясь одинокими путниками, и однажды, больной и голодный (видать, путники попадались редко), пришел к нам. Мы его выходили и поселили в нашем зверятнике, а за все его подвиги и смелость дали ему свирепое арабское прозвище – Скалозуб. Вы уж простите, что я так разболтался: пытаюсь приглушить воспоминания об ужасном рычании, послышавшемся из кустов. Вот таком: «РРРРООООААААРРРРР!!!»

– ОГО! – и Причард слетел с седла. Мигом забившись в барсучью нору, он немилосердно заорал: «Не ешь меня, я невкусный! Не ешь меня!». А я… Ну что мне оставалось делать?

На ватных ногах, пошатываясь от тяжести отцовского меча, я пошел к бузине и, изо-всех-сил-не-дрожащим голосом, крикнул:

– А ну-ка, выходи, чудище невиданное! Я сражусь с тобой и… э…

Нет, я не забыл, что нужно говорить в подобных случаях. Просто чудище изволило показаться. Оно выползло из-за кустов и сразу же переплюнуло все мои представления о драконах. У нее (или у него?) был большой хвост. Огромный. Извивающийся. По огромности он был равен нашей конюшне, а по извилистости – нашим подвалам. Но у драконов на хвосте есть специальный костяной гребень, а у этого существа был просто хвост – как у змеи, безо всяких гребешков. Следующее, что мне бросилось в глаза – ноги. Целых шесть коротких тумбообразных ног! У драконов всегда было по четыре ноги. Откуда взялись еще две? Подозрительно. На лапах прочно сидело массивное тулово, на котором, однако, я не разглядел ни малейших признаков крыльев. Да и вообще, неправильно его драконом называть! Ну, какой это дракон? Гребешка на хвосте нету, шесть лап, бескрылый какой-то! Еще и мохнатый! Да, я же не сказал. Все его тулово было покрыто серо-полосатой шерстью, как у моего кота Базилия. Не я его так назвал, а Матильда, с нее и спрос. Кстати, о Матильде. У чудища была такая голова, что в страшном сне не приснится! А причем тут Тильда? Ах, да. Я однажды видел очень страшный сон: будто бы Тиль выходит замуж за Причарда, а я несу сзади ее фату, разбрасываю монетки и, время от времени, стреляю в воздух из огнелука – такой штуки, которую сладил наш придворный изобретатель Ванстоун, и из которой можно запускать в небо разноцветные сполохи. Это еще что! На мне, кроме всего прочего, был надет омерзительный черный бархатный костюм! Тьфу!

Но я отвлекся. Что у нас дальше? На морде существа, дракон оно там или нет, было все, что полагается каждому приличному дракону: огромная пасть, длинный, кроваво-красный язык, острые зубы и горящие глаза… Да, какие же они, к черту, горящие? Нимало не свирепые – даже милые… круглые… голубые… – глазищи разглядывали меня больше с добродушным любопытством, нежели с желанием откусить мне поскорее голову и поглядеть, чего там внутри. Но все же, я чтил рыцарский кодекс и посему счел нужным предупредить:

– Остерегись, о зловредный дракон, и взгляни-ка…

Продолжить я не смог – чудище внезапно затряслось от хохота.

– О-хо-хо! – смеялось оно. – А-ха-ха! Дракон! Это я-то? Ой, не могу! Остерегись! Ой, мама!

– Но-но, – сказал несколько обескураженный я. – Смеется над конем тот, кто не осмеливается смеяться над его хозяином!

– А я не над конем смеюсь, – остановилось чудо – юдо. – А над тобой. Э-хе-хе!

– Сейчас я с тобой разберусь, – пообещал я. – Как мужчина с… с… В общем, защищайся, кровожадный крокодилус!

Уж про кого – кого, а про крокодилусов мне тоже все прекрасно известно! Вслед за львом по нашему Фарамору пробежал маленький старичок с большим носом и в странной треугольной шапке, а за ним гнался огромный зеленый гад о четырех лапах и ужасной пасти. Гада мы изловили и посадили в зверятник, а в книгах стародавних нашли ответ, что гад этот зовется крокодилусом, и что живет он далеко-далеко, за морями-океанами, в землях арапских. Так я выяснил сразу три вещи: что такое есть львы, что такое есть крокодилусы, и что арапы это – не огромные черные люди с кольцами в носу, а маленькие старички с большими носами и со смешными шляпами на головах.

От последних моих слов чудище прошиб такой смех, что оно запрокинулось на спину, сломав пару-тройку осин.

– Ох, ох, – стонало от смеха голохвостое. – Перестань! Как сказал? Кровожадный? Умора!

– Не смей смеяться! – вскипел я. – Я оскорблен твоим гадким смехом.

– Ну и ладно, – махнул лапой зверь. – Мне-то что? Мне-то смешно ведь. Дай отдышаться.

Но я не стал давать ему отдышаться. Сколько раз я слышал рассказы бывалых рыцарей о том, что им удавалось победить разных страшил только потому, что они успевали словить момент, когда те были слишком уставшими после битвы. Я кинулся на голубоглазую тварь, вытаскивая на ходу меч и, стремясь поразить гадину в самое сердце…

Нет предела человеческой глупости. Разве чудище позволило бы себе смеяться над героем с мечом, если бы не было уверено в конечной победе? Мое оружие только дзинькнуло по шкуре, оказавшейся на поверку крепче камня, и переломилось пополам. Меня же так дернуло, что я повалился, как свинья, лицом в пыль, а бессовестное животное закатилось еще пуще.

– Может, хватит? – рассердился я. – Я тебя все равно убью. Не мытьем, так катаньем.

– Я тебя катать не собираюсь, – пожало плечами чудище. – Это в смысле, если ты меня собрался уморить, заездив до смерти. А вот мытьем… Ну, попробуй, может, получится. Тем более, что я не купанный давно.

– Значит, ты меня не боишься, – задумался я. – А вдруг, ты меня сожрешь?

– Что в тебе есть-то? – жалостливо сказал голубоглаз. – Ты же тощ.

– Ну, это как посмотреть, – приосанился я.

– Слушай, я чего-то не пойму. Ты что же – хочешь, чтобы я тебя съел?

– Да Боже упаси! – перепугался я. – Меньше всего мне нравится, когда меня едят. Это ты не так меня понял. Не надо меня есть.

– А меня убивать не надо, – серьезно сказало существо. – Я редкий. Зачем меня убивать?