– Лично я так не считаю! Люди деревенские по себе судят, а они кто? Свекла с редькой. Буду я еще ботву какую слушать…
И не успела вздор свой договорить, как крикнет от боли. Это Павлина Куприяновна от такого нахальства девичьего опешила, потому привстала и, не дожидаясь окончания чепухи, ложкой деревянной по башке как дала Таньке-то. Хрясь!
– Молчать, когда старшие разговаривают! – возмутилась хозяйка, глазами серыми сверкая. – Верно-то люди заметили – БЕС-ТОЛ-КО-ВАЯ! – и кулаком по столу деревянному ударила в сердцах. – Да ты хоть понимаешь, балда, что ты семью свою позоришь! После твоих бредней, недомыслия, что вперед отца с матерью лезешь, землю нашу позорить собралась на чужбине – никто серьезный и стоящий тебя замуж не позовет. Кому скудоумие с дуростью в дом нужны?! Говорят тебе, сиди да помалкивай, слушай больше, рот не разевай, раз сказать путного нечего.
И отпив чайку горячего, кипя да краснея, словно самовар, продолжала:
– Так вот, уважаемые соседи, не зря народ-то подметил, что бестолковая дочь ваша, – и грозно глазюками своими серыми в середину стола воззрилась, – люди просто так не скажут! А что значит бестолковая? Это значит, без толку, то бишь без цели верной живет. А от того мается и вас мучает. Всю гордость, тщеславие, желчь, своеволие и сумасбродство рода Танька на себя взяла. И Боги правные ее за это одарили силушкой богатырской. И если этим качествам дорогу верную подобрать, ума вложить, правильно наладить – цены Таньке вашей не будет, – и только хотела вздохнуть премудрая Павлина Куприяновна, как Танька опять свои пять копеек успела вставить.
– Что я, телега, что ли, меня настраивать надо?!
И во второй раз в лоб ложкой получила, что вторая шишка образовалася. Хрясь!
– Ох, Матушка Владычица Святая Богородица! Бестолочь! – рассердилась уважаемая женщина. Отец с матерью лишь повздыхали печально, привыкли к плохому воспитанию детинки своей неразумной.
– Ну, так вот вам мой совет. Есть у тебя, Танька, три пути с этого места. Прям как у Ильи Муромца. Направо пойдешь – ничего не потеряешь. Так и будешь дальше жить старой девой придурастой, со временем в злыдню превратишься, а после смерти родителей на подаяние и доброту соседей выживать станешь, судьбу проклиная, пока не помрешь, никому ненужная.
Мать рукой за сердце схватилась. Ну и советы!
– Это мне не подходит! – сразу кинула Танька.
– Налево пойдешь – придется тебе потрудиться. Ибо разумными не рождаются, а становятся, горбом своим здравомыслие зарабатывая. Китаезы, к примеру, славятся большими мудрецами, так вот они, чтоб хоть на шаг один приблизиться к основам мироздания, первые десять лет храмы свои подметают лишь, а потом их уже к книгам священным допускают. И нет никому поблажки! Вот и ты приходи на служение. Найдем тебе работу: за больными и проказными ухаживать, горшки выносить за престарелыми, подметать места отхожие и так далее. Десять лет это, конечно, многовато будет, мы все-таки не китаезы аскетические, что кузнечиков почем зря едят. А лет пять с тебя хватит, пожалуй. Проснется разум-то от трудов благих. Обязательно проснется! Да не одна ты такая будешь: пятеро таких премудрых в служниках ходят. Так что веселее будет. Авось повстречаешь свояка в компании такой: найдет коса на камень, и будете жить молния с грозой всю жизнь. Ничего, и такая любовь бывает.
От второго совета матушка другой рукой за голову схватилась.
– Не для того я наукам обучалась, чтобы горшки ночные выносить… – начала было Танька, да примолкла, боязно шею втягивая, ибо в третий раз ложка над ней взлетела, но в воздухе висеть так и повисла.
– Дура ты, Танька… Да только не стану я тебя ложкой больше колошматить, пусть жизнь тебя научит, что тебе мои щелбаны колыбельной покажутся. Хотя поверь тетке опытной – и года не пройдет, придешь ко мне в избу в ногах прощения просить да жаловаться, что зря я тебя сейчас не стукнула от души. Может быть, щелчок этот перевернул бы в твоей башке безглуздой малек что-то, и по-другому бы ты на мир взглянула. Да не стану… – серьезно и где-то грустно молвила тетенька, на место усаживаясь. – Вот тебе третье решение. Собирайся на войну. Там с тебя толк будет, – и глазом наметанным сверкнула, на девку-богатыря глядючи.
А от третьего совета матушка и вовсе дух потеряла, со скамьи на пол падая калачом. А Танька, наоборот, заинтересовалась таким поворотом.
– У тебя, Танька, какие мечты по жизни имеются? – допрашивала спокойно Павлина Куприяновна.
Закатила Танька глаза:
– Хочу прославиться: дело какое-нибудь важное совершить или еще как-то доказать свою значимость. Чтоб зауважал меня народ! Преклонялся передо мною и моими талантами.
– Все будет тебе: и подвиги, и преклонения на войне; как раз сейчас одна такая нарисовалась, аккурат для тебя. Силы в тебе – пруд пруди. Отваги и упрямости – с гору навалило. Живыми руками не возьмешь. Одним словом, туда тебе и дорога. Можешь применить себя там со всеми талантами, например помочь справедливость навести; люди твое имя каждый день вспоминать станут. А коли выслужишься, так и вовсе в генеральши войдешь, тут уж целая армия тебе коленом преклонится. А в деревне жить с таким характером, сама знаешь, что свиньям бисер метать.
– Кто воюет сейчас? Кто с кем бьется?
– Наши против чужих.
– А мне с кем?
– Дойдешь до поля битвы, там и решишь, – похлопала по плечу девицу Павлина.
Задумалась Танька: а что, не так уж и глупа тетенька эта оказалась. На том и порешили. Уходила Танька довольная, а плачущим родителям Павлина Куприяновна на прощание шепнула, чтоб не беспокоились: во-первых, на войну девиц не пускают драться, лишь сестрами милосердия – научится Танька врачеванию, что всегда полезно для бабы; во-вторых, насмотрится, чего жизнь человеческая стоит, авось и вправду проснется от бестолковости разум; в-третьих, боги дураков любят, а значит, с девчонкой все хорошо будет, урок на пользу пойдет.
Успокоила называется…
А Танька бестолковая, долго не думая, сразу же котомку с припасами собрала, саблю батюшкину со стены скрала, сапоги резиновые да ножечек грибной с собой прихватила и в полночь, родителей многострадальных не будя, на войну отправилась.
За славой, за победой, за генеральством и уважением!
***
Долго ли, коротко ли, а шла Танька, себе под нос песни девичьи напевая, и дошла до рощи березовой, где встретила вояку сурового, что своей острой саблей березе молодой ветки грубо рубил. Умирало дерево, ни в чем неповинное, тишиной крича.
– Эй, служивый, а где тут война идет? – спросила Танька.
– Вон там, – показал вдаль своей саблей истязатель.
– А наши где? – продолжала вопрошать девушка.
Хмуро, исподлобья, глянул на деревенщину вояка, разглядывая, и молча указал налево.
– Спасибо, дяденька, – поблагодарила девушка. – Только зря ты дерево вырубаешь почем зря, примета, говорят, плохая – с войны безногим вернешься, – и пошла туда, куда указывали.
А дядька долго еще ей вслед смотрел, про березу позабыв.
***
Давным-давно эти края дивные, куда Танька забрела, уважение разыскивая, славилась природой могучей и людьми честными да сильными. Если на юг за невестами чернобровыми ходили, то сюда, на север, – за женихами знатными светло-русыми. Богат край был на умельцев. Однако пришла девушка в места, где, окромя мусора и развалин, ничего больше не осталось.
И сидели на этом пепелище грязные мужики, до зубов саблями и пистолетами вооруженные. Глянули на Таньку, что огурцом свежим супротив них чумазых переливалась, и ухмыльнулись нехорошо.
– Здрасьте, вояки, – начала разговор девушка. – Здесь ли война проклятая идет?
– Здесь! А ты зачем пришла? Воевать, что ли? – рассмеялись озлобленно мужики, чьи морды в оскале на волчьи да кабаньи стали похожи.
– Воевать и справедливость налаживать. А вы, чай, наши? – расспрашивала Танька храбро.
Опять рассмеялись мужики, башками сальными крутя. Танька толком не понимала резон для смеху, поэтому серьезно продолжала себя вести. Все-таки война.
– Мы – сволочи, дура! – уж в третий раз зло расхохотались трое.
Тут Таньке совсем смеяться расхотелось. Нахмурилась она, вглядываясь в серые небритые рожи. На вид мужики как мужики, только что грязные и хамоватые.
– А почему вы сволочи-то? – не угомонялась удивленная девушка.
– Нас так все кличут вокруг, – просто ответили они.
– А что вы делаете?
– Воюем: дома рушим, людей обижаем, скот бьем, чтоб все в пыль вокруг превратить. Кошкам разным хвосты отрезаем, чтоб неповадно было… Ха-ха-ха!
– А зачем в пыль-то? Люди, небось, строили-старались не для того, чтоб другие рушили, – удивлялась Танька.