Сталину никто не пишет. Новогодняя история

Встал, умылся в биде, посмотрелся в нераспакованное зеркало, с радостью заметив, что сегодня выглядит на так уж плохо. Спустился по винтовой лестнице вниз, довольно подмечая, какой всё-таки хороший он строитель и хозяин. Каждая деталь на месте и глаз радует. Добротно, с умом, на долгие года построено. Или, как дед говорил: на семь поколений вперёд. Живи да радуйся!

А жить Андрей хотел. Прям от души хотел каждый лучик декабрьского солнца в себя впитать, восхититься природой, белым чистым снегом, снегирями, что клювиками царапали его стекло белорусское трёхслойное, потому что там какие-то семечки с осени прилипли.

– Идите прочь, – помахал на них Андрей и засмеялся от души. – Божьи мерзавцы.

Залез в холодильник, обнаружив там недопитую бутылку виски и конфеты, которые лежали ещё с осени.

Поняв, что жить хочет так, что в желудке органы устраивают забастовку и просят пропитания в виде плотного завтрака, Андрей взял первый попавшийся пластиковый пакет и пешком, размахивая им как флагом, отправился в ближайший магазинчик, где отоваривались в основном трудяги и работяги. Сам же он предпочитал ездить на своем джипе в супермаркет эко-продуктов или заказывал еду с доставкой на дом. Но сегодня, в это чудесное морозное утро, в пять часов 30 минут по Гринвичу Андрей хотел прогуляться пешком, подышать свежим воздухом.

Пели птицы. Он посвистывал им в унисон. На душе было так хорошо и светло, что все проблемы не казались такими уж неразрешимыми, какими представлялись ещё вчера. И потянув дверцу маленького зашарпанного магазинчика на себя, Андрей обнаружил его закрытым. Правда, открылось маленькое оконце, в которое высунулось хмурое, но красивое лицо женщины, точно как у вчерашней Мадонны:

– Что? – не поздоровавшись, грудным женским голосом спросило красивое лицо.

– А откройте, пожалуйста, – попросил Андрей, всматриваясь в прореху, откуда всё больше валило теплом и приятными женскими духами. Мадонна, в свою очередь, тоже всмотрелась и, завидев блином лицо с двумя косыми глазами, отшатнулась.

– Время – 5:30. Мы открываемся в девять. А сейчас только через окно.

– Ладно, – легко согласился покупатель, соображая, за чем пришёл. Но мысли путались. И спутывал их облик продавщицы, который прямо манил к себе. Он видел её и раньше. Женщина работала в этом шалаше с протухшими продуктами уже давно.

Он помнил, что «ларьковая мадонна» была маленького роста, буквально дышала ему в пресс, точнее в место, где раньше жили шоколадные кубики, накаченные в элитном спортклубе и поджаренные в лучшем солярии города. Весила она не меньше Андрея с отметкой «прежнего спортивного». Круглые бока и груди выпирали даже через нутриевую шубку, плотно облегающую фигурку. Но лицо! Образ! Были незабываемыми. Настоящая Мадонна руки художников Ренессанса. Большая и располагающая, как мать Земли Гея.

– Я не могу так сосредоточиться, – честно признался смущённый покупатель. – Я вижу только вас. А чтобы выбрать продукты, я должен видеть продукты.

На той стороне маленького оконца минуты две соображали по поводу услышанного. Потом стальная, утеплённая дверь со скрежетом открылась. За ней показалась небольшая фигурка, обвязанная, как мумия Египта, в широких красивых круглых местах оренбургским платком.

Красивой белой рукой продавец указала на витрину с колбасами и кефирами.

– Пять яиц, – пытался не смотреть на Мадонну Андрей, – три куска хлеба… с отрубями… и… кефир нежирный… и сыр, лучше швейцарский… и…

Продавщица пожалела, что открыла стальную дверь в пять часов утра, когда все нормальные богатеи спали. Трудяги закупились ещё в обед. Алкашня прибывала за желаемым продуктом по нормативу до 22:00. Оставались неотоваренными, похоже, только умалишённые или просто сумасшедшие.

– Пять яиц продать не могу… Они по шесть штук идут, – решила быть вежливой женщина, чтоб побыстрее отпустить чудика домой.

Но Андрей вдруг окончательно оторопел. До него неожиданно дошло, почему с утра ему так хорошо, когда вчера вечером он хотел повеситься от безнадёги.

– Мадонна! – шёпотом воскликнул он и прям всем телом ощутил благодать, которая просачивалась через каждую деталь, каждую вещь в интерьере. Серые от гари люминесцентные лампы на сером низком потолке поманили бриллиантовым свечением. Ароматы в душном пространстве заблаговоняли розами и ландышами. От вида продавщицы Андрею почему-то захотелось плакать. Глаза защипало от нежданных слёз, и он их прикрыл, почесывая, чтоб не выдать расшалившиеся чувства.

– Вы будете что-то брать? – не выдержала продавец, глядя, как невыспавшийся богач всё телится с завтраком. Конечно, он припёрся сюда, в круглосуточный ларёк, ведь все нормальные буржуйские магазины и супермаркеты с дорогущими товарами ещё закрыты. И ломает здесь комедию.

– Творог свежий. Творог возьмите. Я детишкам беру. Он хороший. От местного колхозника. Без нефти и ГМО, – сжалилась женщина над нерасторопным покупателем, решив как-то поторопить процесс.

– Вы меня извините, пожалуйста, – вдруг произнёс Андрей. – Как вас зовут?

Ирина тоже посмотрела на серый потолок, куда только что смотрел косой в дорогущей дублёнке нараспашку и со старым измызганным пакетом в руке.

– Ирина меня зовут, – ответила она и опустила взгляд на облупившиеся ногти. Никак нет времени привести руки в божеский вид. То дети, то работа. То вот дед захворал, надо было ухаживать. А скоро Новый год. Нравится – не нравится, а всякая женщина должна выглядеть опрятно на праздниках. Подавать пример детям. Тем более, когда есть дочки.

– А меня вы знаете, как зовут? – зачем-то поинтересовался Андрей, намекая на шапочное трехлетнее соседство, когда знаешь в лицо, но не знаешь имени.

Ирина стала вспоминать, куда спрятала биту, которую принес её старший сын на пожарный случай. Потом прикинула свои силы, взвесив глазом пышную массу двинутого психа, поняв, что финт с битой точно не пройдёт. Огнестрельное или газовый балончик надо бы.

– Сталин, – продолжила странный разговор Ирина, поглядев теперь на настенные часы. Сменщица придёт только через два часа. Есть надежда, что кто-то из ранних трудяг забудет хлеб или молоко для завтрака. Иначе придётся развлекать разговорчиками психа целых два часа.

– Брежнев, – поправил её Андрей. – Меня зовут Андрей Брежнев. Андрей Андреевич.

– Очень приятно, – решив быть до конца вежливой, кивнула Ирина.

– Ирина, я… я… в общем, хотел вас пригласить на свидание. Вы мне очень нравитесь. И я давно за вами слежу. Вы… я.., – Андрей слышал чужой голос, который вырывался из его рта, приглашая незнакомую женщину на свидание. Поняв, что лишается рассудка поминутно, мужчина хотел дать дёру, но ватные ноги, тоже ставшие чужими, приросли к полу. – Сегодня вечером, например.

Ирина молчала, повторив траекторию движения взгляда: на серый потолок, неопрятный маникюр, одержимого богатея, часы. И потом опять на маникюр.

Ирина Дедялкова, 42 лет от роду в своей жизни часто влюблялась. И как назло всё не в тех. Красивые, фартовые, ласковые мужики ей попадались, но неблагополучные. Ни дома, ни двора, ни сада. А этого хмыря по кличке Сталин знал весь посёлок под названием «Рай». Сумасшедший диктатор отбабахал домину на человек 40. А оставшиеся сотки засадил вишнёвым садом тоже в промышленных масштабах. Прозвали косого собственника «Сталином» за сумасбродный характер и жадность. Ни одна бригада с ним ужиться не могла. Ходил за каждым работягой по пятам. Экономил каждую копейку. Сам ездил, мастерил, помогал разгружать. Короче, Сталин.

Пока Ира думала, Андрей метался в душе, не зная, за каким голосом пойти. За внутренним, который рыдал навзрыд, умоляя немедленно убраться и забыть это утро, как страшный сон. Ведь Андрей, несмотря на то что был уродом, любил и подмечал красоту. А красивая женщина – это длинные ноги, упругая попка, стоящая морковкой грудь, тронутые поволокой глаза и длинные волосы. Но никак 150 в прыжке, 80 кг с талией, обозначенной оренбургским платком.

Другой, чужой, настаивал, что любовь – это не ноги или сиськи, это состояние души. И сейчас это состояние было не в стоянии, а в полёте. Андрей летал, парил, внимал, дышал моментом. Такого он не испытывал давно, если не сказать никогда. Он превратился в слух, нюх, взгляд, которые желали услышать ответ женщины, пахнущей ландышами.

– Вечером не могу. Уроки с детьми надо делать. Завтра могу, – просто ответила Ира, решая, что 40 лет – это тот возраст, когда хватит бегать за нерадивыми самцами, а пора уже взяться за голову и выбрать того, кто может дать больше, чем увесистый шлепок по заднице и масляно-жирный комплимент.

– Завтра нет. Завтра поздно… Сегодня. Может, обед? Ланч? Полдник? – забоялся Андрей, что если упустит момент, то пропадёт благолепие, подаренное вчера Пречистой. А вместе с пропажей вернутся жуткое отчаяние и одиночество.

– Я сдаю смену через два часа. Сегодня могу только на завтрак на свидание. В обед обед надо готовить, – торговалась Ирина, забывая про бессонную ночь, усталость, неопрятный маникюр.

– Всё! Замётано! Через один час 45 минут жду у порога, – стал заикаться Андрей, не веря в своё счастье.

– А покупать что-нибудь будете? – вспомнила Ирина, отметив, что косой богатей ещё и заика. «Всё-таки строг Боженька», – в душе пожалела женщина бедолагу в дублёнке, отмечая, что деньги – это хорошо, но здоровье как ни старайся ни золотом, ни серебром не купишь, на глаза не намажешь, на язык не намотаешь, мозги не выпрямишь.

«Так-то он симпатичный. Хоть и странный. Но какой-то добрый. По глазам видно. Только непонятно, как умудряется деньги сколачивать с такими мозгами?», – хозяйничала Ирина по ларьку, в душе радуясь, что пойдёт на настоящее свидание.

Андрей прискакал домой и первым делом отправился в душ. Целый час он провёл в горячих освежающих струях, напевая любимую нетленную песню своей молодости «Прости, поверь, и я тебе открою дверь. За всё прощу и никуда не отпущу…».

Андрей знал, что не красавец, так же знал, что полностью лишен слуха и голоса, поэтому старался не петь на публике, хотя с приятелями частенько заваливался в караоке. Там легко было подцепить разных голосистых длинноногих красоток, ловящих продюссеров на живца. Но сегодня его душа пела. Пела и танцевала. Поэтому к песне он прибавил танцы и с грохотом упал на кафель, ударившись больно о нераспакованные банные аксессуары.

Прямо на лбу образовался порез, и чтобы не появился синяк, Андрей быстро приложил холодный кран итальянской фабрики, который ещё не успел установить на дополнительной раковине, предназначенной для супруги.

– Как Гарри Поттер, – не расстраивался Брежнев, видя в порезе знак свыше, который должен был совершить чудо с его личной жизнью, как это произошло с сиротой со шрамом на лбу.

Ира никогда не ездила в машине, которая внутри была чуть больше её личной спальни, в тысячу раз красивее, в миллион раз удобнее, в секстиллион раз чудеснее.

Джип цвета чистого снега и с такого же цвета удобными, приятно пахнущими сиденьями бесшумно, словно карета принцессы, рванул вперёд и остановился у первого же цветочного ларька, откуда через пять минут появился с букетом розовых роз её чистовыбритый, надухаренный ухажёр со шрамом на лбу.

– Папа будет смеяться, – смущённо принимая цветы, подумала Ира, стараясь не глядеть в растроганные раскосые глаза. – А какая отцу разница? Ему что ль с косым целоваться? Ему что ль букеты цветов нюхать? Наш дом цветы последний раз видел только, когда тетя Нюра померла.

Позавтракать со свиданием оказалось проблематично. Встречались только придорожные кафе с грузными, одетыми в телогрейки хмурыми дальнобойщиками или несимпатичные куцые кафешки при заправках. Но так как других вариантов не было, уселись на высокие стулья за железный столик бензоколонки, где обычно заправлял свой джип Андрей, выбирая элитные неразбавленные сорта бензина по неадекватно завышенной цене. Хотя все водители в округе её объезжали, зная, что здесь трудяги разбавляют больше остальных. Но богатеи об этом не догадывались и были довольны.

Разговор не клеился, пока речь не зашла о семье и детях. Ира рассказала, что несколько лет назад её бросил муж, водитель-международник, осев то ли в Румынии, то ли в Венгрии с краденым грузом краденого грузовика и любовницей из тех краев. Теперь Ирине приходилось крутиться за двоих, воспитывая троих детей одной.

– И никто не помогает? – удивился Андрей, у которого улыбка не слезала с лица. Ему нравилось буквально всё: обстановка, запах разогретых позавчерашних круассанов, железные неудобные стулья, на которых не умещалась его большая мускулистая пятая точка, разговоры с Ириной, её жалобы на жизнь и, главное, она сама. Такая настоящая, истинная женщина.