За обедом друзья поведали повару о том, что с ними случилось в Серпенте. Висмут же рассказал, что корабль в одну из ночей пытались угнать какие-то пьяницы, но так и не смогли взойти на борт, постоянно наталкиваясь на невидимую преграду. Повезло, что они были пьяны в стельку, и очевидцы просто смеялись над их попытками, которые закончились падением хулиганов в воду. Благодаря этому никто не заподозрил, что корабль заколдован, и Висмут вздохнул спокойно.
После обеда капитан велел Шуту отправляться вниз, а Еве сказал приготовить все для перевязки. Ева вошла в каюту Цербера, неся перед собой небольшой ящик-аптечку и бинты. Шут встал возле кушетки, подставив раненый бок под свет канделябра, а Стром осторожно начал снимать повязку, комментируя для Евы свои действия. Важно было не повредить свежие корочки, которые успели образоваться вокруг ранения.
– Заживает неплохо, – отметил капитан, – действительно, как на собаке.
– А я говорил, что на мне все быстро затягивается, – улыбнулся Килан.
Ева внимательно наблюдала за действиями капитана, своевременно подавая ему чистые тряпицы.
– Готово, – сказал Стром, закончив с промыванием.
– Как это готово? – удивилась Ева. – А мазь? А повязка?
– А вот это все сделаешь ты, – невозмутимо ответил капитан, – ведь ты уже это умеешь. Все, я пошел. Дела!
С этими словами капитан забрал початую бутыль виски и кастрюлю с кипятком и вышел из каюты, осторожно захлопнув за собой дверь.
Ева занервничала. Килан, стройный и загорелый, стоял перед ней с оголенным торсом, и ей казалось, что он улыбался, глядя на нее. Сама она не смела поднять на него взгляд, опасаясь снова покраснеть и выглядеть глупо.
– Что ж, начнем, – вздохнула Ева и принялась складывать бинты слоями, чтобы нанести на них мазь.
Она больше не делала попыток сблизиться с Киланом. В силу своей неопытности она до сих пор не смогла понять его истинного к ней отношения, которое для остальных было очевидно. Получив от него отказ дважды, Ева меньше всего хотела быть отвергнутой снова. Он это чувствовал, и теперь, когда девушка все-таки поверила в то, что она для него всего лишь друг, Шут едва сдерживался, чтобы не закричать: «Забудь мои выходки! Ты нужна мне!»
Килан же волновался не меньше самой Евы, и, если бы не кровь, стучавшая у нее в висках, она бы услышала, как гулко в этот момент билось его сердце.
Она приложила бинт с мазью к ране и принялась плотно ее перевязывать. Чтобы не ходить вокруг Килана, ей приходилось перехватывать бинт руками за его спиной. Он чувствовал ее дыхание на своей коже и легкие, бережные прикосновения, когда она снова и снова, словно обнимая его, перехватывала за спиной бинт. По коже от этого то и дело пробегали мурашки.
– Так хорошо? – нарушила напряженную тишину Ева. – Не давит?
– Все хорошо, – хрипло ответил Шут и тут же откашлялся, – я бы даже сказал, идеально.
Дрожащими руками Ева перекинула бинт через плечи пациента, как учил ее Стром, чтобы повязка не съезжала, и зафиксировала его узелком.
– Готово, – сказала она и, сделав шаг назад, чтобы посмотреть на свою работу, окинула Шута внимательным взглядом.
– Даже не знаю, как отблагодарить тебя, – улыбнулся он.
– Век не расплатишься! – отшутилась Ева.
Теперь, когда они были не так близко друг к другу, она смогла смело посмотреть в его глаза. В них отражались огоньки свечей.
– Есть один способ… расплатиться, – сказал Килан и взял Еву за руку.
Он притянул ее поближе, обнял за талию и, прижав к себе, поцеловал. Ева, несмотря на неожиданность, не испугалась и не растерялась, а обняла Килана, целуя его в ответ. Не один раз она прокручивала этот момент в своих девичьих мечтах, и он оказался именно таким, каким она его себе представляла. Его легкая щетина покалывала лицо Евы, а руки нежно обнимали ее стройный стан. Первый поцелуй с любимым мужчиной отозвался жаром в груди и легким головокружением. Килан же, ощущая ее руки на своих плечах и шее, буквально сходил с ума от ощущений. Поцелуй длился всего лишь несколько секунд, но влюбленным показалось, что прошла целая вечность.
Разрушив сей трепетный момент, в каюту ворвался Висмут. Хватая ртом воздух, он остановился в дверях. Ева вздрогнула, отпрянув от Килана, торопливо схватила аптечку и, минуя кока, выскочила из каюты. Шут даже не повернулся. Не обращая на соперника внимания, он надел рубашку и принялся неторопливо застегивать пуговицы. Висмут тем временем уже закрыл дверь и, еле скрывая злость, глядел на Цербера.
– Ты что-то хотел? – улыбнулся Шут.
– Ты! – прошипел Висмут. – Как ты смеешь так вести себя с ней?
– Тебя что-то смущает? – лукаво прищурился Килан и присел на кровать.
– Ты калека! Во всех смыслах! – Висмута трясло. – Ты ничего не сможешь ей дать, Шут. Ничего, кроме боли. У тебя даже собственного тела нет!
– Ну, допустим.
– Признаешь? Тогда ты должен оставить ее в покое, а не влюблять в себя еще сильнее. Если любишь ее, отступи!
– Люблю, – без тени улыбки ответил Шут. – И не отступлю именно поэтому. Хочешь бороться, Висмут? Борись! Но и я буду.
С этими словами Килан встал, потушил свечи и вышел из каюты, оставив Висмута одного в полной темноте.
– Помешал вам мальчишка? – не глядя на друга, спросил Стром.
Он курил, стоя на марсе: там, где обычно они с Киланом вели беседы.
– Нет, – ответил Шут, – он пришел как раз вовремя. Иначе я окончательно потерял бы над собой контроль.
Стром повернулся, вопросительно взглянув на друга.
– Я позволил себе немного лишнего, – ответил Шут.
– Так я ведь нарочно вас двоих наедине оставил, – пропыхтел капитан. – Висмут же как узнал, что Ева там тебе перевязку делает, тут же бросил свои кастрюли и вниз рванул. Я даже поймать его не успел. Где он, кстати?
– Там же, переваривает наш с ним разговор.
– О как. И о чем говорили?
– О том, что я ей не пара.
Капитан хмыкнул.
– Он, конечно, во многом прав, – признал Шут, – но я не стал говорить ему, что мы с тобой разделили камни. И что Раснария теперь вместе со мной готовится к Эмпорию.
– Почему?
– А для чего ему знать о моих намерениях? Я привык делать, а не болтать.
Капитан одобряюще кивнул.
Ева торопливо зашла в свою каюту и, закрывшись изнутри, прислонилась к двери спиной. Сами собой зажглись свечи в канделябре. Ева повернулась к источнику возгорания.
– Я думала ты на палубе, – сказала она Дарию, сидящему на тумбе.
– Хотел побыть один.
– Тебя ведь все равно никто не видит, – не поняла Ева. – Там, где нет меня, ты всегда один.