Наблюдатель. Женщина-Vamp: вампирская трилогия

На его месте кто угодно трясся бы от страха. Само превращение – уже тяжкое испытание: невозможно вкратце описать, как много оно меняет, какой шквал чувств наваливается на молодого вампира и как болезненно непривычное богатство ощущений, обилие цветов и запахов, избыток сил, обостренность восприятия, которые должны бы казаться признаками новой жизни, смешивается с полной опустошенностью – с ощущением потери себя. Ты должен бы радоваться обновлению – но на самом деле ты четко осознаешь, что жизнь кончена. Тебя, прежнего, уже нет. Ты умер, и все, что будет дальше, будет уже не с тобой – не с тем человеком, которым ты был еще вчера. На то, чтобы вновь обрести себя, поверить, что твоя личность не изменилась, что в измененном теле функционирует тот же мозг, та же… душа, что и раньше – на это у многих вампиров уходят годы. И это самые тяжкие годы нашей вечной жизни – время, когда нет никакого ориентира, ни внешнего, ни внутреннего. Время, когда в жизни нет смысла. В обычной-то жизни не видеть смысла тяжело. Не видеть его в вечной жизни может быть просто невыносимо… И именно с этим сейчас приходится разбираться Леве – и я могу себе представить, как ему тяжело: у него, по-моему, и в человеческой ипостаси были некоторые проблемы с самоопределением, он всегда был довольно дерганным и каким-то, несмотря на весь свой богемный лоск, внутренне печальным.

А к этой потере себя нужно еще прибавить жажду крови – странную, непривычную и на первых порах пугающую.

А к жажде крови и дезориентации надо еще прибавить переплет, в котором Лева оказался, – убийство, которого он явно не хотел и которое его потрясло, и теперь путешествие в неизвестность в компании старых знакомых, которые оказались вампирами и которые непонятно что собираются с ним делать.

Дома я постаралась взять себя в руки. Как-никак, у меня были гости, хотя и странные. Я всех рассадила. Я налила всем выпить: нам – крови, Владу – вина. Постаралась создать приятную обстановку, чтобы все чуть-чуть успокоились и расспросы Серхио увенчались успехом.

И вот тут выяснилось наконец самое странное.

Лева понятия не имеет, кто его обратил.

Он был на какой-то вечеринке – начали в «Детях ночи», потом поехали к кому-то на квартиру, он не помнит, потому что был очень пьян. Он столько всего пил, что не знает – среди десятка непонятных коктейлей вполне могла быть чья-то кровь. Он с кем-то целовался – с разными людьми, там были и мужчины, и женщины, Лева никогда не отказывал ни тем, ни другим. Возможно, кто-то из них мог прокусить ему губу… Он ничего не помнит наверняка – все эти допущения он выдавил из себя под градом настойчивых расспросов Серхио, которому пришлось напрячь всю свою шпионскую логику, чтобы восстановить вероятную картину событий по отрывочным признаниям Левы… Наверняка Лева помнит только, что отключился, потому что почувствовал себя очень, очень больным. Это понятно и логично – обращение может происходить по-разному, но в целом похоже на тяжелый грипп.

Очнулся Лева у себя в квартире, один. Он не знает, сколько прошло времени. Не знает, как попал домой. Он знает только, что пришел в себя измененным, зная, что с ним случилось что-то непоправимое, но понятия не имея, что именно.

На тумбочке возле кровати его ждал пакет с донорской кровью и записка: «Не выходи на открытое солнце. Все остальное – миф». Он понятия не имеет, кто оставил ему записку – почерк был незнакомый.

Он выпил кровь, потому что сопротивляться жажде было невозможно. Думал, что его стошнит, но вместо этого почувствовал огромную радость – словно жизнь вернулась к нему. Жизнь, про которую он еще даже не успел понять, что она окончена.

С недопитым пакетом крови в руках Лева случайно бросил на себя взгляд в зеркало – и увидел красные глаза и клыки. И снова потерял сознание – на этот раз просто от страха.

Когда он в следующий раз пришел в себя, была уже ночь. Лева решился выйти на улицу, потому что был очень голоден. Он поймал на помойке бродячую собаку. Он никогда в жизни не чувствовал себя так странно и так мерзко, но кровь оказалась вкусная.

Потом он забился обратно в квартиру и сидел там, дрожа от страха и не понимая, что с ним происходит.

Так он провел несколько дней. Он никого не убивал – только животных. Он решил, что у него хватит сил выйти к людям – попробовать хоть что-то из своей разрушенной жизни собрать воедино.

Едва дотронувшись до руки Серхио, он понял: они одинаковые. Существа одной физической природы.

Я знаю, о чем он: мы в самом деле определяем «своих» по одному прикосновению.

Дальнейшее мы знали: он прошел в зал, и там самообладание покинуло его. Он даже не заметил, как убил девушку – все произошло будто само собой.

В этом месте Серхио, который вертелся на диване со все возрастающим раздражением, куря сигареты одну за другой, хмыкнул и сказал:

– Кстати, твое первое убийство о многом говорит. Например о том, что ты в глубине души никогда не был настоящим геем. Мы не можем устоять только перед тем, чего действительно хотим. Был бы ты геем – убил бы какого-нибудь парня.

Влад, слушавший их беседу сидя в кресле у окна, в этот момент бросил на Серхио взгляд из тех, что теоретически могли бы убивать. Я хорошо его понимаю – иногда мой старый друг переходит все границы в своем цинизме.

Лева посмотрел на Серхио глазами влажными и печальными, как будто хотел намекнуть, что сексуальная ориентация теперь – самая малая из его проблем.

А потом спросил едва слышно:

– Что со мной теперь будет? Вы убьете меня?

Я поспешила вмешаться, перед тем как Серхио успел сказать еще что-нибудь ободряющее и тактичное:

– Конечно, нет. За что? Если ты не заметил, мы много усилий потратили, чтобы скрыть твое преступление.

Серхио добавил с досадой:

– Кроме того, кретин, тебя нельзя теперь убить.

Мне показалось, или он сделал странную паузу – словно заминку – в этой фразе?

Мне показалось, или Влад настороженно поднял голову, услышав эту фразу?

Наверное, показалось.

Я знаю, что Серхио лжет – убить одного из нас можно, мы с ним убивали себе подобных… Одного из нас. И я знаю, что Владу это тоже известно. Но я также знаю, что Серхио не мог всерьез об этом думать, – и знаю, что Влад понятия не имеет, в чем способ заключается. Но с чего бы моему возлюбленному интересоваться этим? Его не должны касаться все эти ужасы…

Серхио меж тем сделал над собой усилие и подавил раздражение. Он с минуту оценивающе смотрел на Леву, который уныло созерцал мой пушистый светло-серый ковер, и произнес раздумчиво:

– Что с тобой теперь будет – вопрос… Мне совершенно не нравится история с твоим обращением – в ней есть что-то некрасивое, непорядочное и… злонамеренное. По-хорошему, тебя надо отправить к Старшим – да, у нашего народа тоже есть некоторое начальство, – чтобы они решили твою судьбу. Но мне не хочется этого делать. Они ребята равнодушные и не смогут тебе помочь. А тебе нужна помощь, потому что тебя, как мне кажется, подставили. Ты мне всегда был симпатичен. Ты нужен нам для работы – эту дурацкую затею с балетом никто не отменял… К черту Старших – я сам о тебе позабочусь. Тебе нужен учитель, если уж твой создатель бросил тебя на произвол судьбы. Я тебя обучу, а там разберемся, что дальше делать.

Я знаю, что вампиры могут плакать – сама научилась этому, когда едва не потеряла Влада. Но Лева еще не знает этого. Если бы знал – думаю, заплакал бы, настолько его проняла неожиданная доброта Серхио. Меня она тоже глубоко тронула – я забываю иногда, на какие широкие жесты способен мой друг. Все-таки испанский гранд – не пустое понятие. Интересно, случалось ли ему сражаться с ветряными мельницами?

Страх отпустил Тихомирова, он явно расслабился, и сразу стало очевидно, насколько он устал – он буквально еле сидел. Я отправила его спать в гостевую комнату.

Когда он стоял на пороге, Серхио неожиданно окликнул его и сказал, указывая глазами на Влада, – сказал так тихо, что смертные уши не могли бы разобрать слов:

– Урок номер один. Ты видишь с нами Влада. Он смертный, но он знает нашу тайну и принят в наш круг. Он – свой, и мы защищаем его. Если ты его тронешь, она, – Серхио кивнул в мою сторону, – оторвет тебе голову, а я – остальные конечности. Ясно? Держи себя в руках. Еще раз сорвешься – лишишься моей защиты.

Лева склонил голову и поплелся в отведенную ему комнату.

А мы – все трое, два вампира и смертный, – не сговариваясь, извлекли из бара бутылку рома и отправились на террасу.

Где и сидим теперь, в предрассветной мгле, пьяные, усталые и растерянные.

Серхио жестом показывает мне, что хотел бы получить обратно бутылку. Влад, который сидит у его ног на полу, прислонясь спиной к парапету террасы и утомленно откинув голову, перехватывает бутылку, делает глоток, и лишь потом передает ее Серхио.

Испанец шутливо толкает его в плечо:

– Совсем обнаглел, смертный!..

Влад вскидывает на него глаза:

– Молчи уж… нянька вампирская.

Я вздыхаю:

– Мальчики, не ссорьтесь. И без вас тошно.

Серхио ловит мой взгляд – глаза его серьезны, но спокойны:

– Не переживай и не волнуйся. Что, в сущности, произошло? Какой-то кретин пошалил в нашем городе. Пока что нет причин для беспокойства – нет оснований думать, что за этим кроется что-то важное.

Я молча качаю головой. Понимаю, что он хочет меня успокоить, но получается у него не очень. Потому что мы оба знаем, как болезненно я отношусь к обращениям и как тревожно на самом деле произошедшее. Если в Москве объявился какой-то отморозок, который шутки ради обращает людей, а потом бросает на произвол судьбы, – это плохо. Это очень опасно – для нашей тайны, для безопасности семьи… И для безопасности Влада, о которой я, конечно, думаю в первую очередь. Серхио это знает, и Влад тоже, и именно поэтому оба они теперь хотели бы меня отвлечь от панических мыслей. Что если неизвестный создатель не остановится? Что если следующим ему попадется Влад?