Изображая зло. Книга первая

– Вы тоже слишком хорошо меня знаете, Морреаф, – вздохнул детектив.

– Скажите это, Кроули. Вынесите свой вердикт.

– Пожалуйста. Я считаю, Вероника Вэйн страдает раздвоением личности.

– Даже так? – усмехнулась Виктория. – Жду доказательств!

– Скажите, есть ли имя у Гнева? Есть ли имя у Зла, обитающего в душе каждого из нас? В гневе Вероника подвесила собаку за хвост, в гневе на собственное бессилие сожгла дерево, потом изуродовала бывшую одноклассницу (я видел её личное дело). Но легче свалить вину на кого-нибудь другого, нежели признаться в злодеянии. Я уверен, она начала бояться саму себя. Теракт, смерть матери, гибель десятков людей, их окровавленные тела и оторванные конечности преследовали Веронику во снах. Разум девочки помутился. Террористка Меропа Эджворт ассоциировалась со вселенским злом, убийца матери превратилась во «врага номер один». Вероника не хотела быть плохой. Не хотела, чтобы её боялись и ненавидели – а именно такие чувства девочка вызывала у сверстников. Они считали её чокнутой, издевались, смеялись над ней. Словом, получали удовольствие от её мучений. А потом получала удовольствие она. Думаю, не стоит рассказывать, как Вероника обошлась с ненавистными одноклассниками… Волею несчастного случая школа сгорела. Ха, неудивительно, что Вероника не имела привычки заводить друзей. Но методы отмщения пугали её саму. Знаете, когда ребёнка ругаешь за разбитую сахарницу, он признаётся, что общается с неким воображаемым другом, который из вредности ломает вещи. Но ведь мы понимаем, никакого воображаемого друга не существует, сахарницу разбил ребёнок, просто в сознании он создал альтернативную реальность, где властвует Питер Пэн. Однако Вероника находилась не в том возрасте, чтобы сочинять сказки про вредных друзей, а ей жизненно необходимо было снять с себя ответственность… Вот так и родилась в сознании девочки Меропа Эджворт. Воплощение гнева. Олицетворение зла. «Я не убивала собаку, это сделала Меропа Эджворт!» «Я не причиняла вреда мисс Уокер, это сделала Меропа Эджворт!» Вероника теряла память, а после с ужасом узнавала о своих подвигах. Но это случалось столь редко, что позволяло ей вести обычную жизнь, заниматься делами, учиться и работать. Пока сектанты не подвергли девушку сильнейшему гипнозу. Вот тогда в сознании произошёл разрыв. Как ножницами отстригли голову Вероники от головы страшного альтер-эго. Меропа превратилась в отдельную самостоятельную личность со своими желаниями и потребностями. Она – порождение худшего человеческого начала. Она есть безумие.

– Интересная теория, – ответила Виктория, с улыбкой наблюдая, как детектив переводит дух. Александр и сам не подозревал, насколько складно получится.

– Гнев очень сильное чувство, фрау. В гневе люди способны убить своих близких. Он считается страшнейшим пороком в любой религии. Меропа Эджворт – само его воплощение. Это чувство помогло девушке выжить, но сделало одержимой.

– Кое-что вы упустили, Кроули. Мне не дают покоя два вопроса… Но вы вряд ли сможете на них ответить. Владела ли Вероника даром гипноза? Я не верю в его спонтанное появление. В раздвоение личности – да, но не в это. Скорее всего, Вероника всегда обладала сильным гипнотическим воздействием. И применять она его могла только когда что-то выходило из-под контроля; это вызывало гнев и, соответственно, возможность повлиять на ситуацию силой. Поэтому окружающие её боялись. Не из-за того, что она была чокнутой, а потому что она была сильнее других. Люди всегда чувствуют опасность неосознанно, и им легче избрать тактику массового нападения. Отсюда и постоянные издевательства, которые только усугубляли положение.

– А второй вопрос?

– Почему Алан ничего нам не сказал о её способностях? Он всё время жил бок о бок с сестрой, и раз уж заметил изменения в поведении, неужели бы не заметил остальное?

– Сейчас Алан отказывается говорить о сестре. Он думает, её загипнотизировали и заставили изображать ясновидящую. Я ездил к нему вчера. Алан выглядит довольно плохо. Почти не выходит из дома, – детектив прочистил горло остывшим кофе. – Затравленное поведение братца тоже наводит на кое-какие мысли.

– Почему он отказывается бороться за сестру? – женщина задумчиво прикусила губу. – Почему не сотрудничает ни с нами, ни с полицией? Почему бездействует? Ведь Алан не просто её брат, он близнец. Эти двое должны быть как части целого.

– Но он же прибежал в «Walpurgis adherents», – возразил Александр. – Значит, парню не всё равно.

– Прибежал и тут же убежал.

– Здесь мы истину не узнаем. Нам придётся снова встретиться с Аланом.

Кроули откинулся на спинку стула и погладил затёкшую шею. Виктория допивала кофе, стараясь не нарушать воцарившегося молчания. В зале играла медленная музыка. Взгляд женщины скользил по незнакомым лицам посетителей, торопившимся официантам, брошенному в пепельницу окурку. По оконному стеклу снова задолбил дождь. Бесцветные капли стекали вниз, напоминая слёзы.

– Истина, – прошептала Виктория. – А может, и нет никакой истины? Я живу более семисот лет, но всё, что чувствую – это смертельную усталость.

– Вините английскую погоду, – Александр кивнул в сторону окна. – Вы явно не дитя Альбиона.

– Я немка.

– Вот именно.

Атмосфера начала постепенно разряжаться.

Виктория знала, что «железный детектив» бывает милым, когда спит, особенно если спит на её диване. Но и здесь, в полумраке паба он выглядел мило. За минувшие дни Александр сильно набегался. Под глазами залегли тени, напряжённые руки подрагивали, спину ломило. Наблюдая за ним с этой стороны, Виктория понимала, что язык отказывался назвать Кроули соперником, пусть даже и в шахматах. Шахматы вообще были ни при чём. Они просто не хотели уступать друг другу, хотя прошло уже более десяти лет со дня их знакомства. Привыкли спорить, отпускать колкости, тыкать на ошибки и играть в кошки-мышки. Но Виктория верила, что за всем этим фасадом кроется нечто совсем другое, нетронутое: забота, осторожность… нежность… Должен же существовать в мире хоть один человек, который бы сумел укротить жестокость и холодность Александра Кроули? И всё-таки бессмертная фрау Морреаф кое-в-чём была солидарна с детективом – в страхе оказаться поставленным на колени. В страхе, что кто-то другой сожмёт окровавленное сердце и разорвёт на куски. В страхе, что не станешь противостоять чужой воле, поскольку всё ещё… любишь.

Любовь гораздо более опасное чувство, нежели гнев.

Виктория пристально рассматривала уставшего, но не потерявшего настойчивости детектива и признавалась: лучше видеть его таким, чем лицезреть крах, терзаться жалостью и отвращением к павшей личности, когда-то сильной, а теперь ничтожеству.