– Да нет же, – сказала Улия на удивление спокойно. – Он пишет, чтобы мы прочитали. Посмотри же…
Тинар отошёл ко входу, встал рядом с девушкой, и как бы он ни хотел, чтобы она ошибалась, слово явно блестело свежей кровью. И слово это было: «крах».
– Ну, – сказал он, стараясь казаться уверенным. – Скорее всего, зверь жалуется, что стены храма разваливаются. Кому бы понравилось, что его фасад совсем пополз, а крыша пошла трещинами? А тут ещё и законно положенный ему заяц прямо из зубов, можно сказать, утёк. Заплачешь тут…
Он с изрядной долей деланного снисхождения потрепал Улию по плечу, старательно пряча за спину руку, измазанную кровью жертвенного камня.
– Тут в двух шагах есть ещё относительно целая казарма, в которой обычно и ночуют после посещения храма паломники. Я надеюсь, что она ещё сохранилась…
Тинар сделал шаг за порог, но тут же заскочил обратно. Снаружи дул ветер, и казалось, что в темноте кто-то ходит большими, тяжёлыми ногами, гулко ударяя в стены. Грум мог поклясться: там точно кто-то шляется. Он вспомнил разбитый барельеф на входных колоннах. С силой захлопнул тяжёлую дверь.
– Я вымотался, – пожаловался он. – И больше не могу ступить ни шагу. Даже под угрозой выворотника – не могу. Я не в состоянии дойти до казармы.
– Но камень… – сказала Улия.
– Ну и что?
Уставший (и тщательно скрывающий испуг) грум – концентрированное упрямство. Это знают все.
– Храм, жалующийся на то, что ему плохо живётся. Подумаешь, невидаль. А кому сейчас легко? Переждём тут. Это моё последнее слово.
Он сел прямо на пол, обозначив незыблемость своих намерений.
– Там кто-то есть? – догадалась Улия. – Снаружи?
Шаги то удалялись, то приближались. В конце концов, зверя Ниберу Тинар практически знал. И когда-то даже преподнёс ему в жертву зайца. А того, кто ходил там, за стенами, – нет. Из двух зол Тинар выбрал зверя, надеясь, что по старой памяти тот его защитит. И Улию. Раз она оказалась рядом, что тут поделаешь?
Аликорн опустилась на пол рядом с ним. Они сначала вздрагивали от каждого шороха, но усталость взяла своё. Тинар и Улия задремали, облокотившись друг о друга. Тинар сквозь зыбкую дрёму чувствовал нежное тепло, и ему казалось спросонья, что это Эль, как и прежде, сопровождает его в исследовательских вылазках. Они опять были подростками, и впереди их ожидали только захватывающие приключения и прекрасные чудеса необъятного мира.
Она смотрела на него золотыми, лучистыми глазами и улыбалась так, как может улыбаться только Эль.
Улия чувствовала глубокое, ровное дыхание Тинара.
– Эль, Эль… – он вдруг всхлипнул и заметался в тревоге. – Мы не пойдём смотреть жикоров, Эль, не нужно нам… Не ходи, не ходи, я не хочу…
Улия, обернувшись, погладила грума по голове. Случайно дотронулась до щеки и почувствовала, что она влажная. Тинар, как и жертвенный камень, оплакивал какой-то крах. Неведомая аликорну трагедия словно связала грума и зверя Ниберу.
– Не пойду, – тихо прошептала она ему. – Сдались нам эти… жикоры… И без них хорошо.
Он под её ладонью успокоился, опять задышал размеренно и затих до утра.
Когда она, на минутку сомкнув глаза под его сонное дыхание, открыла их, грум был уже на ногах. Улия кинула быстрый взгляд на жертвенник и обнаружила, что на нём осталась только трещина. Лужи высохли, да так основательно, что пятна вокруг камня выглядели делом давным-давно минувших солнц. Или даже лет. Никаких слов и в помине не читалось. Просто потемневшие от времени участки каменного пола.
– Давай-ка скорее убираться отсюда, – сказал Тинар, радостно отмечая, что из-за холма вываливается такой долгожданный рассвет. – Я голоден, но тут мне кусок в горло не полезет.
– Но… – Улия всем своим аликорном чувствовала, что опасность, сгущающаяся ночью под стенами храма, сейчас отступила, но всё ещё боялась. Пролонгированным страхом.
– Тогда оставайся, – предложил Тинар. – Я посмотрю, и крикну тебе, что там происходит. Если всё в порядке, ты выйдешь.
– Не боишься? – Улия глянула на него исподлобья с большим подозрением.
– Боюсь, – вздохнул грум. – Только есть мне хочется сильнее, чем я боюсь. И, кроме того, мы же не можем сидеть тут до скончания века. Как в ловушке.
Прошло несколько томительных минут, когда застывшую в тревоге тишину прорезал весёлый голос грума, звучащий откуда-то издалека:
– Эй, выходи! Тут всё спокойно.
И Улия, прижимая к груди уснувшего Сёму, вышла на свет и тут же зажмурилась. День занимался пасмурный, солнце еле пробивалось свозь пелену облаков, что ещё с вечера заволокли небо, но после полумрака храма его рассеянное сияние казалось нестерпимо резким.
– Иди сюда, – крик Тинара раздался уже из-за наваленных сбоку от входа камней. Улия выпустила Сёму «размять лапки» и полезла через гладкие до скользкости булыжники.
Когда она, преодолев преграду, увидела грума, оказалось, что он не один. Рядом с ним, согнувшись в три погибели, стояло какое-то существо. Из всех щелей замызганной холщовой рубахи пригнутого к земле незнакомца лезла мягкая рыжая шерсть. Руки он держал прижатыми к груди, но Улии показалось, что даже на ладонях у него пробивается нежный пушок солнечной рыжины.
– Улия! – Тинар улыбнулся и помахал рукой, – это бар. И он может разговаривать на понятном языке!
– Бывший, – еле произнесло существо.
Голос был потухший, словно из него выжали все звуки. Какой-то шелест, а не голос.
– Вот скажешь, – хохотнул Тинар, – разве может быть бывшим, например, грум? Пока он не перейдёт на ту сторону, всё равно остаётся грумом. Да и там…
Моу махнул рукой в неопределённом направлении. Видимо при свете дня Тинар мог без опасения называть потусторонние вещи.
– И там он, скорее всего, останется грумом. Так ведь?
Он подмигнул рыжему бару.
– Улия, он говорит, что смотрит тут за порядком. Представляешь, следит за порядком этих руин. Кто-то его определил смотрителем.
– Извините, – сказала девушка бару, стараясь вложить в голос всё сочувствие, на которое была способна. – Я как раз о порядке… Там, в Храме, камень раскололся сегодня ночью. Починить нужно…
Это рыжее существо всё время прятало взгляд, Улия никак не могла посмотреть ему в глаза, и от этого становилось неуютно.
– Как вы думаете, дождь будет? – вдруг тихо спросил рыжий смотритель.
– Что?! – Тинар оглянулся на белёсое небо. Улия тоже непроизвольно задрала голову к затянувшим высь облакам.
– Хорошо бы, если дождь пойдёт, – пояснил бар.
Он вдруг повернулся к ним спиной и с медленной скорбью отошёл к одной из распластавшихся по земле стен.
– Он странный, – растерянно сказал Тинар, глядя, как бар зачем-то поправляет давным-давно обрушенные камни. Наводит какой-то непонятный, кроме него самого, порядок. – Ты видела этой взгляд?
Улия покачала головой.
– У баров взгляд такой всегда… Злой, но открытый. Явно предупреждающий. А у этого глаза совсем потухшие. Какой-то он… Словно в нём что-то сломалось. Как будто тело бара надели на кого-то совершенно другого. И без хозяина. Я никогда не видел бара без хозяина. Говорит, что ничего ночью не слышал. И меня слушать не захотел. Он явно знает, кто ходил ночью вокруг храма. И что случилось с жертвенником. И…
Тинар побледнел об одной только мысли, внезапно вспомнив: