Прозрение Эль

Прозрение Эль
Евгения Райнеш

Эль наконец-то попадает на родину, в круг друзей и близких. Но расслабиться и отдохнуть не получится: на мир Таифа и Тумалы надвигается огромная тень. От девушки ждут помощи в спасении мира, но главная опасность для неё даже не в грядущей битве. Эль предстоит лицом к лицу предстать перед тем, чем она на самом деле является.

Евгения Райнеш

Прозрение Эль

Пролог. Джус узнаёт цену свободы

Это была третья бессонная ночь Джуса. Ему оставалось терпеть этот ужас ещё семнадцать суток. Он скорчился на подстилке, что мать кинула в угол сарая, и старался дышать глубоко и свободно, прогоняя боль. Мальчик шарил опухшими руками вокруг себя в поисках чего-нибудь прохладного, того, что может остудить невыносимое жжение от кончиков пальцев до локтя, но страдание не прекращалось.

И это всего лишь третья бессонная ночь. Джус заскулил, желая, чтобы она наконец-то закончилась и в то же время: длилась вечно. Он знал: новый день принесёт новую боль.

Единственное, что ненадолго отвлекало от мучений, это резкий вой, время от времени доносившийся издалека. Рычание, переходящее в плач, а затем – опять в рычание. И сразу же стихающее.

Что это? Начиналась буря, посылающая порывы ветра? Уже давно прошли осенние дожди, воздух становился всё более холодным. Влагу сменило ледяное дыхание зимы. Незадолго до этой ночи Джус ходил на далёкий пруд и видел, что плавающие на поверхности цветы почернели, превратились в бурую вязкую массу. Теперь, наверное, они по ночам вмерзают в постепенно нарастающую ледяную корку. Зимой никто не ходит к дальнему пруду полюбоваться на цветы…

Вот опять! Джус прислушался к короткому порыву, прозвучавшему с другой стороны деревни. А может, это и не ветер вовсе, а кто-то из баров, недавно прошедших закрепление. Джус знал, что в первые дни подписанного кровью договора тоска по хозяину приносит невыносимую муку. Особенно острую, потому что она впервые падает на бара всеми ощущениями сразу.

Джус терпит сейчас эту невыносимую физическую боль, чтобы никогда не испытывать те страдания, которые причиняет бару закрепление.

– Ты будешь свободным, – несколько раз повторил Верн. – Что такое эта боль по сравнению со свободой?

Деревня по каким-то необъяснимым ощущениям казалась не свободной, но опустевшей, хотя Джус не видел, чтобы в Барвилль кто-то приезжал последнее время выбрать щенка. Но он мог просто не знать, так Джус был занят эти несколько дней. Никогда в жизни до этого он не оказывался так занят.

Он ходил с Верном и другими мальчиками собирать жуков-пуль. Говорили, что если укусит даже один разъярённый жук, то испытываешь такую боль, будто в тебя попала самая настоящая стрела.

Двух из спутников Джус знал довольно близко, они пару раз вместе ныряли за рыбой в цветочный пруд, и высокий – Гекс – оказался очень хорошим рыболовом. Не сказать, чтобы они так уж близки, ни к чему барам испытывать что-то больше, чем расположение друг к другу, но Джусу нравилось то время, что они проводили вместе. Третьего мальчика он несколько раз видел издалека, но встречал редко – кажется, тот жил на дальнем краю деревни.

Это несколько неловко, но почему-то Джус всё никак не мог заставить себя не смотреть на него с настороженным любопытством.

И чего, спрашивается, он хотел увидеть на этом покрытом, как и у всех баров, рыжим пушком лице? Оно такое же, как и у самого Джуса, и даже пушок был ещё таким же нежным и мягким. Джус начинал беспокоиться, у большинства его ровесников пух уже уплотнялся, становился жёстким, а у него всё ещё не лицо мужчины, а какое-то детское недоразумение.

– Джус, – прикрикнул Верн, и все трое вздрогнули от неожиданности. – Прекрати! Немедленно!

Кажется, он неосознанно принялся поглаживать СЕБЯ по лицу, что являлось любованием и стыдом. Бар не должен любить себя. И никого, кроме хозяина. Но так было до недавнего времени, теперь же всё должно измениться. Они изменят сложившийся порядок вещей. Так говорил Верт, но почему же он сейчас рассердился?

Конечно, Джус не стал спрашивать наставника. Только наклонил голову низко-низко в знак раскаянья и поспешил следом. Кто-то из мальчиков насмешливо хмыкнул ему в спину. Джусу так стыдно, и хотелось зарыться под землю, ставшую сейчас белой. Снег запорошил и тропинку, и всё поле вокруг. Жуки, наверняка, погрузились в спячку, их будет легко собирать. Верт умный, это он хорошо придумал. Наверное, такой умный, потому что в своё время сильно болел и не прошёл закрепление. Единственный старый самец, оставшийся в Барвилле.

Наставник сделал знак рукой, и мальчики остановились. Верт показывал на небольшую кучу нанесённого ветрами валежника, остановленную кустами. Если пули и залегли в спячку, то вероятнее всего – именно там.

Джус отошёл от остальных подальше, ещё было стыдно, что они заметили, как он гладит себя по щеке, и присел на корточки перед заметённым сухостоем. Верн дал каждому из них по небольшой торбочке с плотно прилегающей крышкой – в самый раз, чтобы собранные пули не сбежали. Они, конечно, сейчас сонные, но кто знает, как поведут себя, когда их так бесцеремонно разбудят. Джус тоже не любил, когда его внезапно вырывают из сна.

Он приподнял кусок почерневшего бруска, одним концом увязнувшего в земле, и под ним увидел много ржавых пятнышек.

– Я тоже…

Это раздалось за его спиной очень тихо, но Джус вздрогнул. Он обернулся и увидел весёлые глаза с оранжевыми крапинками вокруг зрачка. Тот самый мальчик, почти незнакомый, присел рядом и сейчас смотрел прямо на него. Радостно и открыто. Он совсем не осуждал Джуса, а как-то даже наоборот: показывал свою симпатию.

– Я тоже иногда делаю ЭТО…

Джус смутился. Мальчик явно имел в виду недавний инцидент. Когда они все заметили, что он ЛЮБИТ СЕБЯ. Джус отвернулся и засопел, осторожно подгоняя веточкой неподвижных пуль к горлу торбы.

– Меня зовут Грей.

Рядом с веточкой Джуса появилась ещё одна. Она какое-то время робко елозила в стороне, не приближаясь к «джусовым» пулям, но радиус её захвата становился всё ощутимей. Прямо на глазах она погребала всё больше жуков к торбе Грея. Джус пару раз отпихнул чужую веточку, и она, вроде, на какой-то момент отступила, но тут же возобновила свою диверсию.

Джус, решив раз и навсегда положить конец пиханиям палочек, с нажимом провёл полосу по влажной от гниющего дерева земле, честно разделив территорию.

Но, кажется, ветке противника не было знакомо понятие «честно». Она на несколько мучительных мгновений застыла в раздумьях, в какую ей сторону двигаться дальше, но затем бодро зашла на половину Джуса и с явными намерениями приблизилась к одному из спящих жуков. Джус подождал, пока чужая ветка не потеряет бдительности, и пошёл в атаку. Застигнутая врасплох диверсантка пропустила удар, от которого почти треснула посередине. Но устояла и, спустя мгновение, ринулась в ответный бросок. Веточки, забыв о цели своего пребывания под гниющей корягой – сбора жуков-пуль, самозабвенно стучали друг о друга, пытаясь сломать хребет противника.

Честность победила. Веточка Джуса всё же нанесла коронный удар, довершив начатое. Диверсантка разломилась пополам, свалившись тонкой верхушкой на продолжающих сладко спать жуков.

– Меня зовут Джус, – сказал победитель теперь с заслуженной гордостью.

– Я знаю, – улыбнулся Грей. – Наставник говорил о тебе.

Этот мальчик и в самом деле – очень симпатичный.

– И чего он… – пробурчал Джус.

– Случайно получилось, – пожал плечами Грей. И тут же с азартом продолжил:

– А давай, кто больше? На «раз-два-три»? А потом посчитаем.

– Только теперь – честно, – с подозрением согласился Джус.

Две новые веточки, тщательно проверенные на одинаковость, устремились в самую кучу спящих пуль.

Это было последнее приятное событие перед тем, как всё вокруг и внутри Джуса, превратилось в жуткую боль.

Верт разжёг костёр, в который накидал сушёных загодя трав. Попав в огонь, эти травы трещали, искрились, и дым становился едким и вонючим. Наставник окуривал спящих пуль этим вонючим дымом, от которого слезились глаза, а затем приказал мальчикам встать в круг и дал каждому по паре плотных перчаток.

– Вы избранные, чтобы стать свободными, – сказал наставник. – Мы снимем с вас проклятое закрепление, и никто не сможет сделать вас рабами. А затем вы познаете чистую любовь, не имеющую ничего общего с той постыдной страстью, что каждый совершеннолетний бар испытывает к любому, кто насильно привязал его к себе.

Он уже говорил им это не раз, но сейчас повторил снова, усиливая торжественность момента. Слова застывали маленькими льдинками на лёгком утреннем морозце и кололись.

– Тот, кто знает свободу, познает и чистую любовь. А чистая любовь даст вам возвыситься…

Возвышался дым, всё гуще уходя в низкое хмурое небо. Джусу не то, чтобы очень хотелось познавать свободу и возвышаться, но мама строго настрого приказала слушаться Верна. Он, наверное, и оказался в числе «избранных», потому что его мама была странная, хотя и тщательно скрывала это от остальных. До определённого момента, когда по Барвиллю словно прошёл лёгкий ветерок с какой-то неведомой, пятой стороны света, и вдруг все заговорили, что закрепления договором можно избежать.

Говорили тихо и только с глазу на глаз о том, что испокон веков установленный для баров порядок вещей скоро нарушится. И что можно будет не любить, страдая, владельца, который по прихоти привяжет тебя к себе «закреплением», ввергая в добровольное заключение, похуже, чем в императорских казематах. И тогда мама перестала стыдиться своей тоски из-за чрезмерной привязанности к двум старшим братьям Джуса, которыми могла бы гордиться: у них привязка прошла сразу и без неожиданностей, ещё совсем щенками один за другим они покинули Барвилль и растворились со своими владельцами в бескрайних просторах Таифа. Даже не успели оставить приплода, настолько маленькими ещё были. Так и остались: без имён и прошлого. Навряд ли братья помнят Джуса и маму, которая, вопреки здравому смыслу, всё никак не могла выбросить из головы сыновей, благополучно покинувших дом.

Вот из-за этой маминой странности Верн и выделил его вместе с тремя остальными мальчиками для ритуала. Джус знал, что они не были первыми, кто его прошёл, но все предыдущие «отвязавшиеся» исчезли из деревни, их никто больше никогда не видел, и трудно сказать: прошли ли они закрепление, намертво связавшись с владельцем, или отправились в поисках собственной судьбы – свободные. В деревне исчезнувшими не очень интересовались.

Верн, закончив свою торжественную речь, подошёл к каждому из мальчиков по очереди, осторожно ссыпая в перчатки обкуренные пули. Когда они надели их на руки, сначала просто стало приятно тепло. Но постепенно просыпающиеся жуки принялись недовольно ворочаться, и вот уже вскрикнул Гекс, а через мгновение второй мальчик прикусил губу и непроизвольно взмахнул рукой, помимо его воли желающей освободиться от крошечных, но невероятно чувствительных укусов пуль.

– Танцуйте! – Верт заметил этот взмах. – Танцуйте!