Карнавал лжи

Таша не стала задавать вопросов. В конце концов, едва ли она получила бы ответы, которые смогла бы понять. Поэтому просто склонила голову ещё ниже – и, приблизившись, не глядя фее в лицо, опустилась на колени перед источником и его хозяйкой.

Сдёрнув варежки, сложенными ковшиком ладонями она зачерпнула пригоршню воды: студёнее льда, прозрачнее стекла.

Первый же глоток прокатил от горла к животу волну холода, словно она выпила жидкий лёд. Голова взорвалась изнутри болью, заставившей закричать, и видениями, что замельтешили перед глазами яркими вспышками.

…умирающая волчица на залитом кровью ковре…

…мёртвый Арон на красной глине…

…альв, величающий Ташу «её высочеством»; воины среди вспышек заклятий; она сама, ловящая ветер невесть откуда взявшимися крыльями…

Это не видения, вдруг поняла Таша.

А затем – вспомнила.

…боль достигла высшей точки, выжигая что-то в голове безжалостным огнём, и исчезла.

Спустя некоторое время Таша сумела понять, что лежит на снегу, скрючившись, дыша часто и отрывисто. Ещё спустя какое-то время – приподняться и оглядеть ночной лес. Лёд, обливший берёзы и рябины, слабо серебрился в лунном свете; феи исчезли вместе с обманчивой зеленью Зачарованного леса.

Вместе с ментальными барьерами, наложенными Ароном на её сознание.

Тариша Тариш Бьорк, она же Тариша Арондель Морли и Тариша Альмон Фаргори, законная наследница престола Срединного королевства и особа, приближённая к заговорщикам, подняла варежки со снега. Натянув их на озябшие ладони, кое-как встала – и, пошатнувшись, ухватилась за ствол ближайшей берёзы. Постояла, собираясь с мыслями, глядя на тропку, начинавшуюся прямо под её ногами и убегавшую вдаль.

Найдя в себе силы оторвать руки от ледяной опоры, сделала первый неуверенный шаг.

Всматриваясь в темноту, в которой она видела так остро, как видят только оборотни, Таша зашагала по тропе: отчего-то не сомневаясь, что та, снова убегая вперёд, на самом деле ведёт её назад. И, слушая снежный скрип под ногами, пытаясь разобраться в чехарде, воцарившейся в её бедной голове, ясно понимала только одно.

Убийство Алексаса за эту прогулку временно отменялось.

* * *

В обсерватории царил бардак. На столе соседствовали пыльные свитки, кучи очиненных перьев, скомканные бумаги, звёздные карты и древние чашки из-под чая с заплесневелыми лимонами внутри. Комнату оккупировали стопки книг, изогнутые под столь угрожающим углом, что обрушению их мешало разве что чудо. Напротив большого круглого окна, приткнувшегося под самым куполом крыши, сиял медным блеском телескоп внушительных размеров – единственная вещь, за которой хозяин обсерватории действительно следил.

Когда на лестнице послышался неясный шорох, хозяин как раз сидел в кресле перед телескопом: старик, кутавшийся в плед, кусавший мундштук трубки, табака в которой не бывало уже лет десять. Морщинистое лицо облаком окружали седые, по-мальчишески густые и ершистые кудри.

Светлые – до того светлые, что могли показаться слепыми, – глаза обратили свой взор на дверь.

– Мхм… входи, Арон, – хрипловатым голосом молвил звездочёт ещё прежде, чем раздался стук.

Амадэй, пригнувшись, прошёл в низкую дверку:

– Добрый вечер, Гирен.

– Не столь добрый, видать, раз ты удостоил меня посещением. Мхм, – казалось, хмыканьем старик скрывает рвущийся кашель. – Учитывая, что ты-то прекрасно знаешь: когда мне хочется кого-то повидать, я выхожу сам.

– Проницателен, как всегда. – Арон оперся ладонями на пыльный стол. – Гирен, мне нужна твоя помощь.

Взгляд зелёных глаз скрестился со взглядом бесцветных.

– Мхм. – Оттаяв от изучающей неподвижности, старик погрыз трубку. – Знаешь, Арон, а я догадываюсь, что тебе нужно. И, мхм, удивлён, что ты второй раз за полгода просишь меня об этом, помня о моей клятве.

– Если ты снова не воспользуешься Даром, могут погибнуть двое детей.

– Считаешь, что это оправдает, мхм, клятвопреступление? Снова?

– Считаю, что это оправдает гибель твоей дочери. Оправдает то, что ты, ни в чём не виновный, проклял свою силу и бежал в глушь, – сказал Арон. – Похоронив Дар в себе, дав зарок никогда не использовать то, что дала тебе Богиня в помощь другим.

Когда после долгой паузы старик заговорил вновь, голос его звучал глуше прежнего:

– По тебе, может, и оправдает. У вас вообще странные принципы, мхм. По братцу твоему особенно заметно.

– Ты велел дочери не выходить из комнаты. Она не послушалась. Лиден никогда тебя не винила, ибо ты защищал их. Свою семью. Кто мог знать, что единственной жертвой твоего защитного круга в ту ночь окажется Лира? Что она единственная сгорит в огне, который должен был сразить твоих врагов?

Молчание, разлившееся по обсерватории, было тяжелее свинца.

– Я понимаю, почему ты возненавидел и степень магистра, и пост в Гильдии, который привёл в ваш дом того мага крови, и волшебство, погубившее твоего ребёнка, – продолжил Арон. – Но сейчас волшебство может спасти несколько жизней. Детских жизней. Для нас с тобой, по крайней мере, они дети.

– Ну загляну я в телескоп, положим, – сказал господин Гирен, досадливо поведя крючковатым носом. – Ну увижу я, что наши девочки на волосок от смерти. Ну скажу тебе, кто из них где… И что дальше, мхм? Что тебе дороже, Арон: две жизни или пятьдесят? – Жёлтые зубы ожесточённо клацнули о дерево трубки. – Фар-Лойл не справится без тебя. Половина ещё больна. И Лид рассказала, что у излеченных наблюдаются странные признаки… Необычная эта болезнь, Арон. И, мхм, не только сама болезнь. Что-то странное есть во всём этом. Я много на своём веку повидал… магистр бывший, в конце концов. Это не простой тиф, и пришёл он к нам, мхм, не просто так. Его кто-то наслал. Мнится мне, ты отлично знаешь, кто это мог быть.

– Тогда ты понимаешь, почему мне невыносима даже мысль о том, что наши девочки могут быть в руках этого не-человека.

Господин Гирен хмуро качнул кресло на ножках.

– Разве ты сам не можешь их найти? – спросил он спустя пару секунд молчания.

– Я пытался. Что-то закрыло от меня их обеих. Алексаса с Джеми – тоже.

– А-а, – протянул звездочёт. – Эффект зеркальца Лиара?..

– Либо они уже у него, либо рядом с ними находится что-то, куда мой брат заключил частицу своей сущности, – подтвердил Арон тихо. – Я тут бессилен. А стоило мне прочитать ту заметку в листке…

– Да, тут и трёх догадок не нужно, чтобы понять, что у Таши это амулет. – Старик снова пожевал трубку. – А твой братец умеет строить планы. Начинаю им, мхм, восхищаться. В каком-то плане. Во всяком случае, сыграть с ним в аустэйн было бы интересно… мхм. И что будешь делать, если окажется, что девочки у него? Бросишь нас? Обречёшь жителей своего пастырства на гибель ради двух… мхм, да нет, что там душой кривить, одной девчонки? Я ведь прекрасно вижу, что до Лив тебе особого дела нет. Любишь её постольку-поскольку. Профессия у тебя такая, мхм, амадэйская: обязывает всех любить. Да и Таша расстроится, если поймёт, что на её обожаемую сестрёнку тебе…

– Я не знаю, что буду делать. Наверное, молиться, – голос дэя был негромким – и вместе с тем звучнее любого крика. – Но жить в незнании… – Арон шагнул к старику. – Гирен, предупреждаю: если ты откажешься мне помочь, я тебя заставлю.

Спокойно выдержав взгляд того, от кого бежали страшнейшие чудовища, хозяин дома стукнул по столу трубкой, отложенной в сторону.

– Кто она для тебя, Арон? – без обиняков спросил старик.

– Ты знаешь.

– Нет, не знаю. Дочь, которой у тебя никогда не было… – Звездочёт презрительно скривил губы. – Ты – воплощённый свет, добро и справедливость. Ты обязан всех людей любить, как детей своих, мхм. Тепло и ровно, никого не выделяя, не делая различий между дурными и праведными. Богиня тебе пример. Но эта девчонка…

– Гирен, – сказал Арон, – просто загляни в телескоп, пожалуйста.

– Просто, мхм, непорядочно как-то по отношению к ней, если на самом деле…

– Гирен, прошу тебя в последний раз. По-хорошему прошу.