Карнавал лжи

– А теперь…

– Джеми, я попросила тебя убраться, а не отрабатывать мыслеправление, – устало заметила Таша, замершая на пороге бывшего кабинета господина Гирена.

Мальчишка, вздрогнув, обернулся. Предметы зависли в воздухе – и миг спустя полетели вниз. Тряпка упала на застывшую щётку. Фиалки рухнули в таз, окатив Джеми волной грязной воды. Второй том «Энциклопедии судебных казусов» Таша, к счастью, успела подхватить до того, как тот коснулся пола.

– Ну вот, – уныло констатировал Джеми, созерцая облитый ковёр, – теперь и чары очищения пригодятся… И давно ты за мной шпионишь?

– Некоторое время. – Ташин взгляд сам собой скользнул по строкам книги, открывшейся в её руках. – Люблю смотреть, как ты колдуешь. Но не как ты балуешься.

«…зная, что брат настроил стражу против него, Князь заявил, что требует Суд-Поиск, и попросил жену свою стать Ищущей, что отыщет доказательства его невиновности»… Знакомая история. Отец Дармиори рассказывал её на уроках, когда они касались судебного права.

…от воспоминания о дне, когда Таша в последний раз видела отца Дармиори, у неё на миг спёрло дыхание.

День, в который тебя попытались сжечь заживо, просто так не забудешь. И вспоминать его, не задыхаясь, сможешь не скоро.

– Это не баловство, а жизненно необходимое умение! Мы с Найджем начинали его осваивать, но время идёт, и я должен сам…

– Охотно верю, – согласилась Таша, захлопнув энциклопедию задрожавшими руками. – Только не с грязеопасными…

Она осеклась. Рывком обернулась, но винтовая лестница, пронизывавшая всю башню, была пуста. И далёкий отзвук мужского смеха уже стих… смеха, который она не слышала с лета и хотела бы не слышать больше никогда.

Может, он и не звучал вовсе. Может, то была лишь игра воображения.

Или нет.

– …предметами, – пробормотала Таша.

– Что такое? – спросил Джеми недоумённо.

– Ничего. Померещилось. – Ощущая, как колотится сердце и подрагивают вмиг похолодевшие пальцы, она шагнула к открытой двери. – Заканчивай скорее. Ужин скоро будет готов.

Опять, подумала Таша, сбегая по каменным ступенькам обратно на кухню, скользя пальцами по шершавой тёмной стене. В который раз за эти полгода ей приходится гадать, кто теперь играет с ней: её собственный разум или враг, выжидающий нужный момент?

…ладно. Об этом можно подумать потом.

– Точно не нужно ничем помочь, госпожа Лиден? – нырнув в низкую каменную арку, в третий раз спросила Таша у старушки, суетившейся у очага.

– Ты лучше пиши, – ответила та, помешивая ароматное варево в котелке. – Дневники – это очень полезно. Вот захочешь когда-нибудь сложить песню о славных деяниях своей молодости, а у тебя всё записано! И вспоминать не надо.

Что ещё может сказать летописица и бывший менестрель…

Таша заползла в кресло-качалку, ждавшее в углу под пучками ароматных трав и связками сушёных яблок, которые висели на белёной стене. Устроившись под пушистым пледом, раскрыла тетрадь в твёрдой кожаной обложке с плотными жёлтыми страницами.

Она любила сидеть здесь и летом (в каменной башне звездочёта было прохладно даже в полуденный зной). Но кутаться в плед у очага, пока снаружи шелестит вьюга, а на кухне витают вкусные ароматы стряпни, – вот истинное наслаждение.

«Сегодня в основном читала поэмы Артан, если не считать того часа, когда мы играли в снежки, – записала Таша зачарованным пером, не нуждавшимся в чернилах, оставлявшим на бумаге чёрные, будто угольные строчки. – Джеми сейчас прибирается в библиотеке, то есть в бывшем кабинете господина Гирена. Вообще это должна была делать я, но он проиграл мне в карты целых три уборки и расплачивается.

К слову, сегодня же я сообразила, что уже немало написала сюда про людей, которых считаю семьёй, но ни разу не пояснила, кто они. А вдруг эту тетрадь однажды будут читать мои потомки и ничегошеньки не поймут? Наверное, стоит расписать, кто сейчас меня окружает. Нас приютили в своём доме госпожа Лиден и господин Гирен: супруги Лормари, друзья Арона. Он звездочёт, а она летописица. И живём мы в самой настоящей звездочётной башне: семь этажей, на каждом по комнате, а на чердаке обсерватория…»

Услышав резкий звяк металла, Таша дёрнулась и вскинула голову, но хозяйка кухни и дома просто поправляла сковородки в шкафчике.

Госпожа Лиден Лормари с первого дня знакомства казалась Таше воплощением добрых бабушек из сказок: сухонькая, невысокая, чуть сгорбленная старушка с морщинистым лицом, источающим феноменальную доброжелательность. Из-под домашнего чепца выглядывали седые кудряшки, из-под потрёпанного платья – закрученные кверху мыски остроконечных туфель.

«Арон Кармайкл – наш с Лив, Джеми и Алексасом приёмный отец, – продолжила писать Таша, успокаивая вновь задрожавшие пальцы и сбившееся дыхание. – Супруги Лормари когда-то приютили его у себя, а потом он привёз сюда и нас. Арон – дэй, пастырь в деревне Фар-Лойл, где мы и живём. А ещё он Зрящий, амадэй – тот самый, Возлюбленный Богиней, – ему примерно одиннадцать веков, и он лучший чтец сознаний и целитель во всём Аллигране. Добр, мудр, справедлив, бесчисленное количество раз спасал меня от верной смерти. И я ни капельки не соврала.

Лив – моя сестрёнка и единственная кровная родня в нашем семействе. Ей девять, и она становится жуткой врединой: кроме Арона, с ней никто сладить не может. Сейчас она уже спит – устала расстреливать нас снежками.

Джеми и Алексас – братья, мои рыцари. Их настоящая фамилия – Сэмпер, и они состояли в «Тёмном венце», обществе заговорщиков против нынешнего короля. Мы с Ароном спасли их, когда Его Величество со своими рыцарями напал на штаб-квартиру Венца. Джеми – младший, ему семнадцать, и дай ему волю, он поселился бы в библиотеке. Если верить Арону (а я ему верю), из него вырастет очень сильный колдун. Алексас – старший, ему в первоцветнике[2 - Второй месяц весны (алл.).]будет двадцать два. Превосходный фехтовальщик, прекрасно играет на корде. А ещё полтора года назад он умер и теперь делит одно тело с Джеми.

Разномастная у нас сложилась семейка. Если учесть, что я оборотень, то нормальные люди, то есть Лив и супруги Лормари, в ней скорее ненормальны…»

Поймав странную мысль, в который раз пришедшую в голову, Таша уставилась в тёмное окно, за которым кружился в ветреном танце снег.

…порой она почти забывала, что всего полгода назад у неё была другая жизнь. Другая семья. Забывала, что Арон ей не родной отец; что супруги Лормари только считают его «детишек» внуками, которых у них никогда не было. Что она – королева, законная наследница трона, на котором сидит узурпатор Шейлиреар Дарфулл, и последняя из свергнутого рода Бьорков.

Наверное, её сознанию куда удобнее оказалось привыкнуть к этому дому и этой жизни, чем постоянно возвращаться мыслями к могиле матери, заколдованной Лив, сражениям с оборотнями, виспами, эйрдалями, кеарами и амадэями.

Кошмары мучали её первый месяц. Только первый. Теперь остались лишь такие моменты, как сегодня. Испуг от резких звуков, вызывающий готовность вскакивать и бежать. Редкие ощущения, что кто-то следит за ней. Вечное ожидание чего-то страшного, поселившееся на задворках сознания – и заставлявшее бояться самого обычного звяканья кастрюль, в котором ей слышался звон сталкивающихся клинков.

Но сейчас она не в первый раз поймала себя на мысли, что в целом счастлива. Что игра – всё, через что её заставили пройти, игра живыми людьми ради извращённого удовольствия древнего существа – вполне могла быть только страшным сном. Что эта жизнь – тихая, размеренная, сказочная – будет длиться вечно.

…только вот игра не окончена. Нет. И когда порог этого дома перешагнёт Лиар – амадэй, Возлюбленный Богиней, кукловод, Палач, Воин, – лишь вопрос времени.

– Я закончил с уборкой и жутко устал, – уведомил их Джеми, влетая в кухню. – Я ухожу.

– Куда, сынок? – обстучав ложку о край котелка, уточнила госпожа Лиден.

– В себя, – буркнул Джеми, опускаясь на ближайший стул с толстыми дубовыми ножками и прикрывая глаза.

– Наконец-то, – сказал открывший их Алексас.

Таша подняла взгляд. Даже сотню раз видев, как братья перехватывают друг у друга власть над общим телом, она всё ещё не привыкла к тому, как внутреннее меняло внешнее.

Джеми казался тощим, длинным и нескладным. Алексас – поджарым, высоким и изящным. Шевелюра Джеми была взъерошенной, как воронье гнездо; Алексаса – живописно растрёпанной. Джеми двигался так, будто каждую секунду договаривался с собственным телом; Алексас – с грацией большого кота. Лицо Джеми было детским, с приросшим к нему потерянно-рассеянным выражением, и симпатичным, не более. Лицо Алексаса навеки врезалось в девичью память аристократичной красотой и чарующей улыбкой.

Единственным, что действительно менялось внешне, были глаза. Бледно-голубые с желтоватым ободком вокруг зрачка – у Джеми, синеватые с золотым – у Алексаса. Впрочем, у Арона глаза меняли цвет по настроению, так что и это можно было считать внутренним.

– Летопишешь? – спросил у неё Алексас, вскинув бровь.

…помнится, насмотревшись на него, Таша даже пыталась этому научиться – вскидывать одну бровь. Пригодилось бы, дабы выказывать лёгкое удивление, выражать насмешку или окрашивать слова едва заметным презрением.

Попытки остались безрезультатными.

– Пытаюсь.

– Почитать, конечно же, не дашь.

– Конечно же, – легко подтвердила Таша, захлопнув тетрадь.