Эрик и его редакторы

Эрик и его редакторы
Евгения Сергеевна Теплова

Недалёкое будущее. Начало активного внедрения генного редактирования эмбрионов. Эрик, сын владельца институтов репродуктивных технологий, узнаёт, что по инициативе отца генетики немало постарались, чтобы наделить его выдающимися способностями, но, увы, не только ими…

Евгения Теплова

Эрик и его редакторы

Эрик кружил на автопилоте недалеко от дома, где ждала его Нора, смотрел на метущиеся по стеклу капли и думал о том, что по странному совпадению дождь сопровождает его во многие поворотные дни его жизни. Правда, ураган, обещанный на утро, налетел еще вчера вечером и застал Эрика в парке: он промок до нитки, продрог на ветру и простудился. Теперь, из-за наглухо заложенного носа приходилось ловить воздух ртом, как рыба на песке. И как так вышло, что он генетически защищен от большинства видов рака, а от насморка не то что защиты – лечения толкового до сих пор не придумали. С каждым кругом раздражение росло, а он совсем не хотел предстать перед Норой в таком состоянии. Она скажет страшное: «Я тебя не узнаю», и Эрик не осмелится ответить, что это он не узнает себя последние три года, живет как во сне и боится проснуться.

Да, Нора осветила его жизнь, и даже мрачные, безотрадные картины детства как будто осветлил фоторедактор.

Эрик впервые за много лет погрузился в детские воспоминания.

Отец, небольшого роста, полноватый, с маленькими глазами – то смеющимися, то злыми. Мама, высокая, красивая, немного сутулая, с вечно печальным взглядом. У Эрика эта печаль вызывала досаду. Большой дом, огромная детская, бесконечные репетиторы и тренеры, в основном, электронные. Папин кабинет за тяжелой антикварной дверью, куда приходят ученые всех мастей: белые и смуглые, молодые и безвозрастные, в толстых очках, какие уже давно никто не носит, и в нелепых костюмах, какие не носил никто и никогда. У кого-то глаза горят от избытка гениальных идей, у кого-то, наоборот, несчастные, озабоченные лица.

Когда Эрику было шесть лет, он слышал, как отец провожал одного из таких посетителей.

– Где ж вы были со своими открытиями семь лет назад, – смеясь, он похлопывал китайца по спине.

И Эрик догадался, что это сожаление относится к нему.

– Что случилось? Ты чем-то расстроен? – спросила мама, застав его в слезах.

– Я сломал аэроскейт, – ответил Эрик.

Он всё время врал, сам не зная, почему и зачем. Это выходило само собой. Иногда мама просила его сказать правду, а он не понимал, что она имеет в виду.

«Ах ты маленький лгунишка», – говорил, смеясь, папа, и Эрик был счастлив, что хоть чем-то удалось его порадовать.

Потому что его успехи в учебе явно не удовлетворяли отца. К семи годам он овладел пятью языками, множеством видов искусств, от игры на тромбоне до исламской каллиграфии. Его любознательность могла состязаться лишь с его памятью. В его распоряжении находились мировая библиотека, мощнейшие компьютеры, роботы-помощники, лаборатория, планетарий, мастерская…

«Ты уже столько всего знаешь, пора бы сделать открытие», – говорил отец, поначалу весело, а под конец – сердито. И Эрик бросался истово искать «белые пятна» в самых разных отраслях науки, создавать новые направления музыки и живописи. Сколько раз ему казалось, что он приблизился к открытию, но каждый раз это оборачивалось горьким разочарованием: формулы запутывались, данные вступали в противоречие, недоставало какой-то малости и открытие снова откладывалось.

Сейчас он испытывал нечто похожее: надежда рушилась, блаженство ускользало.

Одно из немногих светлых детских воспоминаний – они с мамой едут рано утром в бедняцкий квартал раздавать еду. Светит низкое солнце, воздух ещё свеж и немного щиплет нос, в машине пахнет свежим хлебом и шоколадом. Мама придумала таким способом лечить Эрика от жадности. Поначалу эти вылазки были для него сущей пыткой, и только жажда новых впечатлений заставляла его отправляться туда, куда иначе его бы ни за что не пустили. Он не чувствовал к этим грязным людям ни малейшего сочувствия, но искренняя благодарность в их глазах, улыбки, в одно мгновение преображавшие хмурые лица, доставляли удовольствие, и вскоре он уже с нетерпением ждал очередной поездки.

Эрик не знал, как матери удавалось скрыть их от отца, который всегда требовал от нее подробного отчёта о потраченных средствах. Но однажды кок, не найдя хозяйку, пожаловался ему на исчезновение продуктов.

– Это я разрабатываю принципиально новую диету для нормализации веса, – объяснил вызванный на дознание Эрик.

– Что за бред? Какие диеты?! Вес уже давно можно регулировать на генном уровне!

– Генная инженерия ещё долго будет доступна лишь избранным, большинство людей пользуются всевозможными диетами, – возразил Эрик.

– Хочешь сказать, тебя волнуют проблемы большинства?

– Почему они не могут меня волновать? – спокойствие Эрика выводило отца из себя.

– Потому что не могут! – он затрясся от злости. – Врёшь! Ты все врёшь!

Мама прибежала на его крик, и только благодаря Эрику, который уже тогда превосходил отца в физической силе, удалось избежать рукоприкладства.

Но школьный период получился ещё темнее. Новых знаний почерпнуть он в школе не мог, но отец сказал, что он должен учиться разбираться в людях, подмечать их слабые места и уметь ими пользоваться. Всё выходило с точностью до наоборот. Дети дразнили его «ГМО» и одновременно боялись, учителя смотрели со смесью подобострастия и презрения.

Конечно, Эрик уже читал о генно-контролируемом оплодотворении и знал, что его отец – владелец крупнейших институтов репродуктивных технологий, но погружаться в эту тему желания не возникало. Он решился на разговор с отцом лишь после того, как, не рассчитав силы, чуть не убил одного из своих школьных обидчиков.

Эрик ясно помнил, как вошёл в его кабинет, встал у двери и, пока смелость не изменила ему, поспешил спросить:

– Папа, какие гены у меня отредактированы?

Отец что-то надиктовывал секретарю, но соизволил поставить его на паузу.

– А ты сам не можешь догадаться? Сопоставить факты и наблюдения? Чему только тебя учили эти электронедотёпы?

– Внешность? – начал догадки Эрик.

Отец рассмеялся.

– Мой сын гений!

Да, внешне у них не было ничего общего, но Эрик надеялся, что высоким ростом, голубыми глазами и светло-русой шевелюрой он обязан дедушке по маме, а не генетикам.

– Двенадцать лет назад редактирование внешности ещё было под мораторием, а редактирование интеллекта до сих пор запрещено, много рисков, – голос Эрика задрожал.

– Да, риск себя не оправдал. Но ведь и осложнений избежали. Так что жаловаться тебе не на что. В школе напрягаться не надо, тоже плюс.

– Так что? Память, языки, музыкальность, сила?

– Логика опять же, – продолжал смеяться отец.

– Что ещё?

– К сожалению, ген, отвечающий за способность к благодарности, пока не найден, а то бы следовало тебе его вправить, – смешливость отца резко сменилась гневом.

Комок в горле не дал Эрику возможности продолжить выяснение, и он молча закрыл за собой дверь.

После этого разговора он окончательно замкнулся. Кто он – подопытный кролик или нереализованная мечта о втором да Винчи? Так как мама не воспрепятствовала этому вмешательству, то и на неё Эрик затаил обиду. Нигде не было опоры – ни внутри, ни вовне. Лишь потом он понял, что только врождённая защита от депрессии спасла его от самоубийства. И, конечно, мамина любовь.

Она пыталась достучаться, предлагала забрать его из школы, искала, чем его заинтересовать и порадовать. Но Эрик не откликался, и мамины глаза становились всё печальнее.

– Почему ты согласилась меня редактировать? – наконец, не выдержал он.

Мама в этот момент устало выговаривала коку за пересоленный суп.

– Меня никто не спрашивал, – вздохнула она и выключила главного повара.

– Зачем ты вообще вышла за него замуж? – Эрик не знал, в чём ещё обвинить мать.