Он не твой. От Ада до Рая

– А ты чем занимался, Денис?

– Учился, работал, лечил гонорею…

За столом повисла тяжелая тишина. Хоть ножом шинкуй, лишь мелкий тремор Верки, сдерживающей смех из последних сил, вселял надежду, что не убьют у неё на глазах. Бабушка не шевелилась, жгла мне висок напряженным взглядом и даже не моргала. Картина маслом… От напряжения даже стало казаться, что небо над морем темнеет, неся заряды грозы.

– Диарею, ты хотел сказать? – Мелкая быстро сориентировалась и, как лучший друг, пришла на выручку.

– Ты думаешь, прям лучше стало, да? – не выдержал я и всё же рассмеялся.

– Радуйся, что мы в приличном месте, клоун-переросток! – процедила бабушка, пугая непроницаемым выражением лица. А вот это уже опасненько. Идём на грани, рискуя свалиться в пропасть. А пофиг было… Я уже не шпана в трениках, жалеть рано, а шпынять уже поздно. Что выросло – то выросло.

– Ой, мне пора, Марта Денисовна, прошу прощения, – Лизонька встрепенулась, подхватила свою сумку и, дежурно приобняв бабушку, убежала вон из ресторана.

Вот и беги, деточка. Бабулька явно была настроена на сражение, а в таких обстоятельствах и зацепить может.

– Доволен, щенок? – цыкнула Ба и вдруг вздрогнула, смотря куда-то мне за плечо. Взгляд её стал темнее тучи, а веки задрожали, являя мелкую паутину морщин.

– Ага, – я смаковал свежайшую рыбку и жмурился от удовольствия. – Ба, и давай договоримся. Верка – несостоявшийся медик, мы всем составом с ней к вступительным готовились, поэтому у меня на вооружении миллион болячек, которые уже сложно будет прикрыть простым человеческим поносом. Мой стоп-кран давно сорван, а терпение на пределе. Пока тебя спасают только моя любовь и безмерное уважение. Ты ж моя родненькая бабушка, – я рассмеялся, взял её трясущуюся от гнева руку и смачно чмокнул в пальцы, унизанные перстнями. – Но если ты ещё раз попытаешься влезть в мою жизнь, то потом не серчай. Сама же сказала, что я клоун. Вот и поступки у меня будут соответствующие. Андестенд? Я, конечно, донд жил в Саус Каролайна, но жизнь хлебнул, чтобы понять, вот ду ю вонт, май свитти грэндма.

Отодвинул тарелку и стал блуждать взглядом по открытой террасе. Из головы все никак не выходила странная реакция бабушки. Сам того не понимая, искал персону, что так сильно омрачила старушку, пока не наткнулся на завесу чёрных волос, развеваемых ветром.

Ночка…

Искал внутреннее удивления, но не тут-то было. Ощущал лишь ликование, что фортуна, притащившая меня в город детства, до сих пор на моей стороне, оттого и сталкивает нас лбами ежедневно. А ведь правда… Каждый день, проведённый здесь, я встречаю Адель. Меняются места, компании, время суток… Но моя Ночка всё время ходит рядом, сама того не понимая, что спираль всё теснее прижимает её ко мне.

Ночка сидела в компании подруг и что-то весело рассказывала, активно жестикулируя руками. Её звонкий смех ласкал слух, даруя непривычное, но приятное ощущение покоя. При этом вид у нее был странный… Каждый раз встречаясь с ней, я будто на всей скорости врезался в толщу безжизненного льда, щедро приправленного ядрёной ненавистью двадцатилетней выдержки. Но только этих искр было недостаточно, чтобы растопить холод. А сейчас… Сейчас она искрилась. Как уголек, на который попадают морские брызги. И улыбка у неё была такая живая, а не отрепетированная до машинальности жеста.

Ада выглядела иначе. Белые свободные шорты, открывающие красоту ног, игривая футболка, больше похожая на тельняшку, и волосы, струящиеся мягкими волнами. В ней не было строгости. Ни капли… И профиль её вновь толкал меня в детские воспоминания моей перепачканной краской Адки.

– А тебя жизнь ничему не учит, да? – внезапно рассмеялась бабушка и поднялась из-за стола. – На блядей так и тянет? Она тебе не ровня! Где ты, и где сестра городской потаскушки? Когда ты это уже поймёшь?

Голос её был достаточно зво?нок, чтобы быть услышанным. Она будто нарочно делала это, чтобы привлечь внимание той, кому и были адресованы едкие слова. И они достигли адресата…

Ночка напряглась, румянец с её лица ветром сдуло, а руки опустились под стол, смыкаясь в замок. Наблюдал за ней вполоборота, ожидая, что повернется. Но нет… Она вновь превратилась в статую, активно выстраивая ледяную стену, от которой веяло смертельным холодом.

Вроде похолодало, а внутри будто лампадка зажглась. Такая едкая, чадящая чёрным дымом гнева. Смотрел в бесцветные глаза бабушки и искал сожаление. Но нет… И там тоже был знакомый холод пренебрежения. Она всем своим видом показывала отвращение и нежелание находиться с Ночкой в одном помещении. Ждала, что поддержу, что встану следом… Но поздно. Пламя-то уже пылает, обратного пути нет. И не я встал на тропу войны…

– А тебя, Ба, тоже жизнь не учит? – закурил, давая понять, что бежать за её обиженным эго не намерен. Люблю? Безумно! Но марионеткой никогда не стану, даже в родных, вынянчивших меня с детства руках. – Не научилась отличать нормальных девушек от блядин, днём танцующих на сцене, так самозабвенно изображающих покорность и смиренность во имя искусства, а ночью сверкающих пилоткой в дешевом стриптиз-клубе, изумляя искушенного зрителя гибкостью разбитого тела.

– Что ты несёшь? – вспыхнула бабушка и покачнулась, как от пощечины. К нашему столику стали все чаще оборачиваться, а я все ждал, когда утону в чёрной мгле ЕЁ глаз.

– Знаешь, почему Муратова уволилась из театра и так поспешно вышла замуж? Её же даже твои уговоры не остановили, она бежала из города, как овца побитая. Кто он там у неё был? Столичный режиссёр, кажется? Потому что его жена застала их сношающимися за кулисами театра. А твоя Лизонька уже к тому времени была беременна. Па-па-ра-па-па… Ну? Мне её догнать? Или ты уже не настроена организовать свадебку с эскортницей?

– Ты лжешь… Скажи, что ты лжешь…

– И не подумаю, – я сбавил тон, чтобы никто не мог услышать. – Очень удобно видеть только то, что хочется, да? Замечать минусы в людях и раздувать их до уровня катастрофы, или вовсе приписывать им то, что не является истиной, а потом делать так, чтобы все до единого поверили твоему авторитетному слову. Как интересно разносить сплетни, сталкивая всех лбами, прекрасно зная, что за решением все прибегут к тебе, бабуленька. Правда? Нерушимая, честная Марта Раевская! Без неё в городе ничего не происходит. Без тебя хоть одна пара вообще посмела влюбиться? А свечку в брачную ночь держала? Но нееет… Мы не видим, как твои любимые балеринки внезапно начинают приезжать в театр на такси, стирают пыль гримерных ворсом шуб и цокают по дырявому полу итальянскими сапожками. Так? Или ты просто не хотела этого видеть? Дак вот… Я начинаю сильно подозревать тебя, бабуленька.