Вы признаны опасными

Звон ударил в голове, и стало тихо, и холодно, и очень ясно – как будто сдернули пелену мутного тумана.

Иван Степанович вскинул голову и медленно поднялся.

* * *

Он лежал за невысокой насыпью, по которой змеилась колючая плеть. В другое время Иван Степанович к такой гадости даже близко не подошел бы, но сейчас выбора не было. Когда очередной шип впивался в кожу, Иван только крепче стискивал зубы и терпел.

За насыпью расстилалась почти ровная площадка, обрывавшаяся в двадцати шагах. Залитый вечерним солнцем камень блестел как слюда.

Он и подумать не мог, что забрался так высоко.

Идти пришлось долго, почти целый день. В другое время Иван, не отличавшийся ни выносливостью, ни силой, не смог бы проделать такой путь. Несколько раз он думал, что сердце разорвется, не выдержит. Но вспоминал про котика и карабкался, рыча и плача, все выше и выше.

К счастью, фляга, которую он наполнил из ручья, оказалась прицеплена к поясу, а не осталась в украденном мешке. Без воды здесь делать нечего, хоть сразу ложись и помирай. Иван Степанович за день обогнал четверых путников, из которых один, похоже, стоял на пороге смерти: серый, исхудавший, со взглядом бессмысленным и диким. С губ его срывался неразборчивый клекот. Иван, безумцев с детства боявшийся до оторопи, этого обошел без лишних раздумий и двинулся дальше, только изредка оглядываясь, чтоб не подкрался и камнем не забил.

Нельзя было Ивану помирать здесь, никак нельзя.

Он шел к горе. Что бы ни ждало его там – храм ли, или дивный зверь с червленым когтем, – Иван Степанович знал, о чем попросит. Верни мне, скажет, котика моего. Если ты только одно желание исполняешь, то исполни это. Плевать мне на сына старосты. Плевать на засуху. Возвращусь, посажу Венедикта на закорки, и пойдем искать другие края: он с котиком – и я с котиком, он умный – я дурак. А камнями попробуют забить, так я отобьюсь. Честное слово, отобьюсь. Только сделай, чтобы Антоша вернулся!

Знаю, что котиков любить нельзя. Но зачем же ты тогда сотворил, что он у меня в душе угнездился, пригрелся и лежит, будто так оно и задумано?

Когда он вышел к пропасти, в первый миг решил, что ему от усталости чудится. На краю площадки стояли, скособочившись, две ржавые клети, каждая в полтора человеческих роста, а от клетей вверх по скале и вниз тянулись тросы. Иван Степанович подобрался к краю, клети потрогал: настоящие! железные! Не сразу заметил, что в углу за ними что-то вроде огромной катушки, рычагами ощетинившейся во все стороны.

Глянул вниз и отшатнулся – высоко.

Получалось, он скалы насквозь прошел.

Только не было за ними никакой равнины. Была гора.

С первого взгляда она разочаровала Ивана Степановича. Не гора, а пригорок, у подножия – невысокая постройка: то ли избушка, то ли хибарка, отсюда не видать. Идти до нее всего ничего, если только спуститься вниз, но как спустишься, когда скала отвесная?

Иван Степанович огляделся, увидел в стороне насыпь и заторопился к ней. Он сам не понимал, отчего его так тянет укрыться. Может, просто неуютно стоять на эдакой верхотуре, продуваемой всеми ветрами, от которых стонет даже трос в руку толщиной. Как бы там ни было, за камнями Иван почувствовал себя куда спокойнее, несмотря на колючую змеиную плеть.

Он стащил башмаки. Ступни и пальцы были стерты до кровавых мозолей. Это ничего, сказал себе Иван Степанович, это пройдет. Послюнявил камешки, прижал к ранкам и стал смотреть вниз.

Как же туда добраться? Неужели по тросам ползти?

Кроме спуска, его смущало еще кое-что. Про гору и ее несоответствие ожиданиям он решил пока не думать. Но вот путь по низу до горы… Что-то с ним было не так.

Дорога камнем выложена, не то желтым, не то белым, сильно и зло вспыхивающим на солнце – аж глаза слепит. По обочинам кусты вздыбились – синие? зеленые? – не разобрать. А за кустами – склон, весь в черных дырах, будто изъеден-источен гигантским червем.

Иван Степанович сморгнул выступившие от ветра слезы.

А это что за чертовщина? Дерево торчит кривое, а ветки обломаны, как будто под страшной тяжестью. Толстые ветки-то…

Только он хотел привстать, чтобы тщательнее все рассмотреть, как послышались шаги и изможденный безумец, которого он обогнал утром, выбежал на площадку. Иван на живот плюхнулся, замер, глядит сквозь колючки. Забыл даже думать, чтоб глаза беречь от игл.

Паломник вел себя уверенно, словно не первый раз здесь был. Подошел к клети, схватился за решетку и без лишних раздумий дернул.

Заскрипело, осыпалась ржавая пыль, тут же подхваченная ветром, и дверь распахнулась.

Забравшись внутрь, сумасбродец принялся раскручивать какой-то маховик, и с оглушительным скрежетом, от которого у Ивана Степановича зубы свело, кабина поехала вниз. Он и начало молитвы не успел прочесть, как она пропала из виду.

Не веря своим глазам, Иван подполз к самому краю и перегнулся.

Клеть опускалась, раскачиваясь и сшибая камни. Когда она с грохотом бухнулась на землю, паломник выскочил наружу.

Только тут Иван Степанович заметил, что у безумца не один мешок, а два. Первый закреплен на спине, а второй в руках болтается. Паломник потоптался на месте, взвизгнул и припустил по дороге.

Мчался он с невероятной скоростью и должен был в кратчайшее время добраться до избушки.

Иван Степанович даже дышать перестал. Неужто ему сейчас чудо будет явлено?

До пригорка безумцу оставалось всего ничего, когда из ближней черной дыры скользнула бесшумная тень. Распластавшись по земле, дотекла в один миг до дороги – и вскинулась в полный рост за спиной бегущего.

Иван Степанович хотел заорать, да не смог. Только булькнул, словно в горло воды налили.

Зверь был огромен и чудовищен. Когти скребли по камням, бешено охлестывал бока длинный хвост. Издав полный ярости вопль, тварь припала к дороге и вздыбила иссиня-черный загривок.

Сейчас прыгнет, понял Иван.

Понял это и несчастный безумец. Не останавливаясь, он обернулся к твари и с воплем швырнул ей в морду мешок.

Из развязанного мешка на лету выпал котик и шмякнулся на четыре лапы.

Чудовище метнулось к нему быстрее, чем бедный маленький хранитель успел мяукнуть.

Сверкнули оскаленные зубы, мелькнуло что-то багровое – и долгий хриплый рык огласил окрестности. Долго, долго стояло оно, подергивая хвостом.

Когда же тварь вскинула морду, котика на дороге больше не было.

Иван Степанович всхлипнул и потерял сознание.

* * *

Солнце над горизонтом висело серебристо-белое, в кровавых потеках. Иван с трудом поднял голову и поглядел вниз.

Дорога была пуста.

Добравшись до насыпи, он колол руку иголками до крови, пока не почувствовал, что окончательно пришел в себя. Глотнул воды – и зашевелились мысли.

Зверь, без всякого сомнения, был котом. Невообразимых размеров, чудовищным, но котом.

В голове у Ивана кто-то сдержанно хихикнул: «Вот такие тут котики, говорят. Стражи, говорят. А кто-то шепчет – демоны. Все разное говорят».

Иван замотал башкой, чтобы извести голос. Иначе и с ума сойти недолго.

Никто ничего не говорит, и уж теперь-то ясно почему. Потому что каждый, кто до горы дошел, котика своего бросал на погибель. Видно, не может чудище устоять перед мелкой добычей, непременно ее терзать кидается. А пока оно так глумится, и рвет, и жует, можно успеть спрятаться на святой горе.