– А не видели вы их потому, что их не существует в природе. Логично, – заметил Первый без тени улыбки. – Но почему же тогда вы закричали «Медведь! Медведь!» и так напугали Кошку?
– Ничего подобного. Я кричал «Винтовку! The rifle!». В момент происшествия вообще никто не кричал «Медведь!». Кошка просто визжала.
Первый полистал журнал, внимательно вчитался в некоторые места.
– Вы правы, – сказал он, немного помолчав. – Ваши слова полностью подтверждаются другими свидетельствами.
Следующие дни прошли в рабочем угаре. Казалось, искры летят от дисковых пил. Первый даже боялся, что мы сожжем все горючее до прилета следующего рейса, но обошлось.
Мы с Витторио и с Кошкой споро и, главное, своевременно для других прокладывали главный туннель. Сделали первый боковой выход, что значительно сократило путь выноса льда. До конца туннеля – и до следующего бокового выхода – оставалось полтора-два дня работы.
А лед мы, можно сказать, полюбили! Оказывается, жизнь во льду может быть приятной и энергичной. И вообще настроение было приподнятое.
На седьмой день нашей эпопеи, прямо во время обеда Первый получил сообщение, что рейс уже вылетел и прибывает через час.
– Наконец-то, – заметил он. – Ну ничего, как раз поедим и добавки возьмем, работать предстоит тяжело.
– А что так? – спросил Скальп.
– А то, что после полуночи нас ожидает как минимум тяжелый снегопад, если не полноценный шторм. Так что нужно будет уложиться в десять часов.
– Уложимся, – безмятежно сказал Иоганн. – Сколько там, пятьдесят с чем-то тонн?
– Сейчас взгляну, – сказал Первый. Он снова посмотрел на маленький экран и вдруг изменился в лице. – Двести пятьдесят семь тонн.
Молчание было под стать окружающей нас ледяной пустыне.
– Они там что, совсем уже… – не договорил Бульбенко.
– Минутку, чтобы доставить такой груз им нужна хорошая армада вертолетов, – сказал я. – Откуда она у них?
– Небось, собираются воздушный поезд устроить, челночные полеты, – ухмыльнулся Жан-Жак. – Как раз до полуночи уложатся.
– Тихо, – оборвал Первый. – Всем – добавки. И чаю в термосы. На каждого приходится около тринадцати тонн, это где-то тонна с четвертью в час. Если свалят близко от входа – успеем.
– Среди нас шесть женщин, – напомнил я.
– Значит, мужчинам придется приналечь.
Мы еще в первый день водрузили на утес черный флаг, чтобы иметь издалека видимый ориентир. Теперь он должен был послужить ориентиром вертолетам. Я стоял метрах в ста от утеса, держа в руках дымовую шашку для определения ветра при посадке. Народ расселся на уступах утеса, как в кинотеатре.
Ясное небо, ни облачка, ни ветерка. И откуда взяться шторму? Впрочем, со спутника виднее.
Издали донесся гул. Он приближался, причем очень быстро. Точки над пустыней росли – и превратились в четверку великолепных транспортных самолетов!
Неужели они у нас сядут? Вообще-то равнина плоская, но на предмет взлета и посадки самолетов мы ее не проверяли.
Я повернулся к утесу. Первый что-то вовсю говорил в рацию, маша мне одновременно рукой, чтобы я вернулся. Я побежал.
Добежав, я влез на ближайший уступ к Маше и обернулся. Самолеты заложили круг и явно снижались. Разговаривать было невозможно. Но почему они не заходят на посадку по одному? Или на таком поле они решили показать класс и сесть всей четверкой сразу?
Самолеты пошли на второй круг. Четверкой. Низко. Словно они шли на парад, а мы принимали парад с трибуны. И точно на траверзе трибуны открылись задние люки, и из них посыпались контейнеры с парашютами. По тридцать из каждого.
Я такое уже видел. Классика воздушного снабжения. Контейнеры по две с чем-то тонны, с одного самолета их разносит на сотни метров, а с четверки – на пару квадратных километров.
– Да, – сказала скромница Маша, – теперь я понимаю, откуда взялся русский мат.
– Короче, – объявил Первый, – делаем так.
Он стоял перед нами, затянутый в ремни как какой-нибудь его воинственный предок на службе Британской империи.
– Девчонки – на боковой выход. Стесать ступени нагладко, получить ровный уклон. И оба туннеля, боковой и главный, сколько успеете – шлифуйте в центре ребристый пол. Начальница – Кошка, она в этих туннелях каждый дюйм знает.
Это действительно становилось похоже на военную операцию.
– Мужчины – со мной. Обрезаем у каждого контейнера парашют – именно парашют, а не стропы. Немедленно, пока не поднялся ветер. Потом все вместе беремся за стропы и волоком по одному затаскиваем в туннели, места должно хватить.
– Простите, Лоуренс, – возразил я. – Волоком по льду за стропы – это прекрасно, но зачем разрушать уже построенное? Стащим их все сюда вместе, свяжем стропами друг с другом, поставим по-быстрому загородку из ледяных кирпичей – и никакой шторм их никуда не уволочет. А из-под снега мы их потом легко откопаем.
– Даже если его нанесет в пять этажей и прихватит морозом? Да их просто раздавит.
– Но ведь…
– Послушай, – сказал Бульбенко, – не заставляй мои гены вспоминать, как обращались мои предки с твоими предками.
Во дает, хохол!
«Ну ж был денек!» И как еще Первый везде успевал, и все у нас спорилось, и мы подтаскивали контейнеры один за другим к спуску, пока девчонки стесывали ступени и ребристый пол.
А потом – спускали их по одному вниз и там еще волокли по не до конца стесанному полу возможно дальше от спуска.
Стропа. Контейнер. Лед. Волок. Стропа.
И в полночь как-то сразу все кончилось. Спустили два последних контейнера, оставили их в боковом туннеле. Девчонки нам принесли сандвичи и чай, мы уселись прямо на спуске и жрали, едва прожевывая куски.
И только сожрав четвертый сандвич и выпив третью кружку чаю, я получил возможность что-то воспринимать.
– Во всем этом, конечно, виноват я, – говорил Первый. – Я не уделил должного внимания порядку в снабжении, поэтому на базе они все перепутали. Большая часть этого груза могла спокойно прилететь через месяц-другой, за несколько плановых рейсов. А им подвернулись эти самолеты, так они решили, что мы будем только рады. Ладно, пропустим. Но вы все, конечно, молодцы. Это большая честь для меня – быть вашим начальником.
– Это небольшая честь – выезжать на хребтах подчиненных. Причем физически.
Неужели это мой голос?
Первый промолчал, потом вздохнул:
– Вы правы, – прошептал он.
Крупные снежные хлопья начали падать на нас.