Прокурор Брише

Глава III

Среди общей радости по случаю избавления от Картуша и его разбойничьей шайки один человек был печален – судья де Бадьер. Освободившись от своих занятий в городской думе, он пошел бесцельно бродить по Парижу, спрашивая себя, не во сне ли он видел допрос знаменитого разбойника. Ему хотелось сомневаться, но действительность предстала перед ним, когда он нечаянно опустил руку в карман и его пальцы ощупали бумагу, на которой он своей рукой записал донос на друга.

«Нет, это невозможно! – говорил он сам себе. – Что могло привести честного и доброго Брише к безбожному злодею Картушу? Да и с какой целью? Что могло заставить Брише сделаться грабителем?»

Несмотря на все эти рассуждения, перед господином де Бадьером постоянно возникал вопрос: так зачем же он уехал? Не будучи в состоянии объяснить причину странного бегства прокурора, судья отказался решить эту трудную задачу и возвращался к прежним колебаниям: «Может быть, сообщник Картуша имел большое сходство с Брише и мошенники в шутку дали ему это имя как прозвище. Я уверен, что найду очень много общего между моим бедным другом и этим негодяем, когда он явится в суд».

При мысли об этом судья в нерешительности остановился.

«Да, – думал он, – но что, если я вдруг узнаю в преступнике самого Брише и должен буду признать его виновным?»

Но вера в честность своего друга была так велика, что страх увидеть в мошеннике бывшего товарища быстро прошел, и он начал смеяться над своими опасениями.

«Да я просто с ума сошел и, веря в подобную нелепость, обижаю моего бедного Брише».

Но в ту же минуту у него появилась мысль, заставившая его вздрогнуть. Он вдруг припомнил одну подробность из рассказа Картуша, позабытую им: чтобы проникнуть к настоящему или мнимому Брише, надо было произнести следующий пароль: «Поговорим о герцоге Вивьенском!» Судья хорошо помнил, как друг чтил память покойного герцога.

Откуда взялось это имя и не указывало ли оно, что сообщником Картуша был действительно Брише? Погруженный в эти размышления, де Бадьер шел по улицам совершенно бессознательно и очнулся, увидев перед собой дом исчезнувшего друга.

«Что мне делать? – думал он. – Если Брише и виновен, могу ли я покрыть позором его дочь и жену? Может, зайти к ним; не узнаю ли я здесь чего-нибудь, что подскажет мне истину?»

Он опустил молоток, и Колар отворил дверь.

– Не получали ли вы известий о моем господине? – спросил он.

У старого слуги превратилось в привычку задавать этот вопрос при каждой встрече с судьей. Таинственное исчезновение прокурора, казалось, сделалось единственной заботой преданного старика. Судья так часто отвечал отрицательно на этот вопрос, что Колар невольно вскрикнул, когда де Бадьер задумчиво произнес:

– Да, получил, – и тотчас же прибавил: – Есть известия, но странные!

Занятый своими мыслями, судья говорил машинально, не сознавая даже, что говорит, но, услышав крик, быстро поднял глаза.

– Что с тобой, Колар? – вскричал он при виде слуги, бледного как полотно и схватившегося дрожащими руками за косяк двери, чтобы не упасть; от сильного волнения он весь трясся.

– Ах, сударь, вы меня просто поразили, – сказал он слабым голосом, – когда вы сказали, что получили известия, я думал, господин мой нашелся. Но эти известия… странные, как вы говорите, ясно доказывают, что его нет в живых. Переход от радости к отчаянию – слишком сильное ощущение для моих лет, потому что ведь я угадал, господин судья, наш барин умер?

В голосе Колара послышалась такая глубокая скорбь, что де Бадьер сейчас же сказал про себя: «Он так любит Брише, что поможет мне, если я доверюсь ему».

Крупные слезы катились по лицу слуги, и он тихо повторял: «Мой бедный господин умер!»

Судья отстранил Колара, стоявшего на пороге, и вошел в переднюю, говоря:

– Успокойся, мой друг, и скажи мне прежде всего, где твои госпожи?

– Чтобы избавиться от крика и шума толпы, привлеченной казнью, они обе удалились во внутренние комнаты. – И Колар хотел выйти, прибавив: – Я доложу о вас.

Судья поспешно удержал его:

– Нет, Колар, не беспокой дам, мне нужен ты. Пойдем в маленькую приемную.

Судья прошел в следующую комнату, за ним последовал и Колар с выражением грустного удивления на лице.

– Постарайся припомнить всю твою жизнь в этом доме и скажи мне, давно ли ты служишь здесь? – продолжал судья, посадив старика возле себя.

– Через два месяца будет двадцать два года, как я живу здесь; я поступил за два года до первой женитьбы моего господина.

– Ничего особенного не случилось до женитьбы? Была ли действительно первая жена сиротой, как говорил сам Брише, не знаешь ли ты?

Существование сапожника Пижо было тайной господина, и верный слуга не решился ее открыть.

– Да, круглая сирота, – сказал он.

– Не было ли у нее других родных, с которыми у Брише могли быть неприятности?

– Нет, никого не было.

– А у твоего господина не было ли знакомых, с которыми бы он враждовал?

– По смерти отца своего мой господин остался один в этом мире.

– Но до твоего поступления не было ли у Брише с кем-нибудь крупной ссоры, не говорил ли он тебе, что хочет отомстить кому-нибудь?

– Из своей прошлой жизни мой господин вспоминал только одного человека, да и то не с ненавистью.

– Кого же именно?

– Герцога Вивьенского.

При этом ответе судье показалось, что он слышит голос Картуша, говорившего ему: «Пароль следующий: “Поговорим о герцоге Вивьенском!”»

– Не знаешь ли ты, – продолжал де Бадьер, – почему господин твой любил герцога, умершего за тридцать лет до его рождения?

– Это была тайна между отцом и сыном.

– А он не передал ее третьему лицу?

– Я думаю, что она была известна его первой жене.

– А дочь знает?

– Не думаю.

– А вторая жена?

– Я уверен, что нет. Недавно она спрашивала, почему портрет герцога стоит на самом почетном месте, и хотела заменить его своим. Герцог спасся только благодаря тому, что моя госпожа решила вставить свой портрет в пустую раму, стоявшую напротив. После второго брака господин Брише заказал эту раму для своего собственного изображения во весь рост.

– Где же этот портрет?

– Он не был нарисован, потому что в это время мой господин исчез.