На краю ночи

– Разве?

– Ты живой…

– Думаешь?

– Ты живой…

– Не кричи и дай мне руку…

– Зачем?

– Чтобы ты почувствовала меня…

– Вот! Вот тебе моя рука…

Я держу ее руку… Я смотрю вдаль и вижу, как она бежит по белому полю… Белому от снега… Она голая, в белом шарфе… И она бежит по снегу… Нет! На ней шуба и больше ничего… И она бежит по снежному полю…

Сердце… Сердце стучит, проносится в голове…

Неужели правда я живой?!

Я смотрю на нее… Смотрю, как ее лицо меняется… Вижу ветер на ее лице…

И впервые в жизни я чувствую, как кто-то другой грустит от того, что мне плохо… И даже вот-вот заплачет…

Так что же такое счастье? Что такое жизнь?

Иногда мне кажется, я вот-вот найду ответ… Узнаю, что такое жизнь, раскрою этот секрет, который спрятан природой от всех нас…

Ах! Как же мне это необходимо знать! Знать, чтобы жить, чтобы писать!

Внезапно мне показалось, что я не сделал то, ради чего родился… Как сделали это мой дед, мой отец. Мне казалось, что вот-вот и я сделаю, вот-вот у меня получится… Эта мысль не дает мне покоя…

А вот и Габи… Она сидит, смотрит на меня, и до меня доходит… Она ведь что-то говорила, что-то спрашивала, наверное… Но, погруженный в свои размышления, я ничего не слышал…

Она почувствовала это, посмотрела на меня еще раз и сказала:

– Boludo, te amo… (Идиот, я люблю тебя)

– Что?

В ответ она улыбнулась и сказала:

– Вздох и поцелуй, радость и смятение… Это и есть любовь!

Затем подошла… Ладошкой взлохматила мою прическу и сказала:

– Понимаешь, умник, когда человек талантлив, он талантлив во всем…

И, безнадежно махнув рукой, закончила:

– С идиотами точно такая же ситуация.

Я еще раз посмотрел на ее симпатичную мордашку, и вдруг меня осенила гениальная идея, которую я так долго искал. Я подошел к столу, сел за компьютер и стал быстро писать, пока идея не затерялась вновь… Я смотрю на монитор моего МАКа и вижу волшебство! Я вижу, как мои размышления превращаются в слова…

Габишка, я родился, чтобы писать, и поэтому, любимая, я решил написать эту книжечку тебе. Будет ли она прекрасна, как ты, я пока не знаю, но я очень стараюсь, стараюсь как могу.

Книга будет начинаться приблизительно так же, как сказка. Скажем, так…

Жила-была девочка и звали ее Габи. Родилась она в Аргентине, в славном городе Буэнос-Айресе, в еврейской семье, и поэтому соседи звали ее «а идише мэйдале», или «ni?a jud?a» (еврейская девочка). Мама ее и бабушка были родом из знаменитого на всю Аргентину города Жмеринка, а папа был родом аж из самой Одессы, что расположена на берегу Черного моря.

Спала она долгое время с бабушкой, потому что жили они небогато, в маленькой двухкомнатной квартире.

Габи очень любила спать с бабушкой, она чувствовала себя уютно и в безопасности, она никому не признавалась, что боится темноты. И только бабушка каким-то непонятным образом знала это, но никогда, ни единым намеком никому об этом не говорила. И каждый вечер маленькая Габи засыпала под песню, которую бабушка ей пела на идиш.

Ви из дыс гэсалы
ви из ди щиб
ви из дыс мэйдале
вэмэн хоб либ
от из дыс гесалы
от из ды щиб
от из дыс мэйдале
вэмэн хоб либ

Где эта улица
Где этот дом
Где эта девочка
Что я влюблен
Вот эта улица
Вот этот дом
Вот эта девочка
Что я влюблен.

В любом произведении важны начало и конец, на мой взгляд – это главное. Вот я и подумал, что заканчиваться моя книга должна взглядом в будущее, а именно – твоим письмом, которое ты пишешь мне из Аргентины.

Как-то так:

«Иногда, когда мама успевает сделать львиную долю работы, а наша дочь спит, я пытаюсь освоить твою печатную машинку, которую стащила у тебя. Сейчас как раз такое время, и я решила написать, то есть напечатать тебе письмо. Нельзя сказать, что мои упражнения безуспешны, но и не исключены ошибки, поэтому заранее прошу мне их простить.

Дорогой мой, Рыжий Рыженький! Так хотелось тогда поговорить с тобой, но пришлось это удовольствие принести в жертву нашей дочурке. Это святое, и поэтому ты должен меня простить. Как раз в половине двенадцатого я должна была кормить нашу дочь, которая выросла на целых семь сантиметров, но если бы только это… Голос у нее тоже «растет». Такая стала крикливая! Заглушает все и всех. Да! Растет наша дочка и, по-моему, очень даже симпатичная (тьфу, тьфу, тьфу). Ей уже полтора месяца, а я все еще удивляюсь, что это наша дочь, мною рожденная. Иногда мне становится страшно, какой ответственный шаг, Рыжий, мы с тобой сделали! Ведь теперь мы с тобой отвечаем за жизнь этого маленького человечка! От нас зависит, какой она вырастет, наша дочь. А ведь она когда-нибудь станет взрослой… Эти мысли для меня равносильны мыслям о Вселенной. Когда я думаю о том, что Вселенная бесконечна, мозги мои начинают завязываться в морской узел. Поэтому лучше думать о настоящем. А в настоящем у меня все те же пеленки, день измеряется кормлениями, а ежедневная проблема: хватит ли пеленок?! Теперь все мои мысли о ней, о нашей дочери и… о тебе.

Очень, очень по тебе скучаю, приезжай скорее. Скоро уже пятнадцатое, а тебя все нет и нет. Еще связались с паспортом. Кстати, о паспортах… Он у тебя уже есть, я надеюсь, и билет тоже… Приезжай скорее! Поживем здесь годик, а потом видно будет.

Потом все сначала…

Рыженький, приезжай! Мы с дочей по тебе очень соскучились! А еще, Ржавый, мне очень хочется спросить тебя… Ты скучаешь о Габишке, как ты называл меня в Бруклине?… Не обо мне теперешней, а о той, что была «до того». Я, например, так очень скучаю! Ты говоришь, нужно быть взрослой. Это очень сложно, а главное – не очень приятно.

В то время, как я философствую, наша дочь, после долгих усилий, кряхтений и возни наконец-то высвободила свои рученьки и теперь довольная вовсю ими размахивает. Сама у себя вынимает пустышку и кричит. Придется применить силу. Ух, как я сейчас ее применю…