Невинный Азраил и другие короткие рассказы

– Да, ты прав, я пойду, конечно, – сказала женщина, – но я тебя очень прошу, присматривай за ребенком. Она спит около печи на подушке. Сейчас холодно, пожалуйста, не забудь про нее, ладно?

Женщина бросила доверительный взгляд на своего мужа и вышла из комнаты. Перед уходом на работу она немного покачала дочь, затем поцеловала несколько раз ее розовый носик и положила на подушку, потом взяла свою лопату и ушла на работу.

Немного поработав, учитель почувствовал усталость и отбросив ручку, по обыкновению хотел крикнуть, чтобы ему принесли чай, но потом вспомнил, что жены дома нет. Что делать? Когда она еще вернется с работы? Учитель не любил лезть в домашние женские дела. Он неохотно встал, пошел на кухню и принялся заваривать себе чай. Огня в печи было недостаточно, ему пришлось подбросить туда пару поленьев, а затем поставить чайник на огонь. На подушке у печи спала его дочь. Она была укутана в рванную серую тряпку. Он вспомнил, что до сих пор даже не разглядел ее как следует. Малышка спала с полуоткрытым ртом, даже был виден ее маленький влажный язычок. Учитель изучающее понаблюдал ребенка, потрогал ее лобик пальцем.

– Ну почему мне не везет, – подумал он про себя, – что будет, когда она подрастет? Потребуется много затрат на ее учебу, на приданое. Черт бы побрал тех, кто выдумал эти обычаи! Да еще парни начнут за ней ухаживать… Придется выгонять их со двора. Им, бездельникам, ведь нечем заняться. Да и парней-то умных в деревне не осталось, все, чего-то стоящие, в далеких краях, на заработках. А здесь остались одни шизофреники и лентяи. Не выдавать же мне свою дочь за ненормального? Эх, если первенцем у меня был мальчик… Мальчик и сам себя может прокормить.

На кухне стало невыносимо жарко. Дрова в печи сильно разгорались. Вскоре и чайник закипел. Учитель приготовил себе стакан чая и вернулся в свою комнату. Чай был очень горячим, и он решил немного подождать. Из кухни доносился плач ребенка. «Этого еще не доставало – расстроился он, – где же это жена пропала?»

Ребенок беспрерывно плакал и кричал. «Она не имела привычки плакать. И чего сейчас разревелась? Может она голодна? Но чем мне ее кормить? Придет жена и накормит», – подумал он и взялся за перо.

Малышка проплакала еще минут десять, потом ее голосок умолк. Жена учителя литературы вернулась под вечер сильно уставшая. Из комнаты мужа доносились звуки тара. Учитель наигрывал Чахаргях[16 - Фольклорная музыка.]. Увидев жену, он прервал игру и спросил:

– Почему так задерживаешься?

– Только один грузовик был. И было очень тесно. Я со всеми остальными женщинами на работу и обратно ехала, стоя в открытом кузове. Ветер и дождь обессилили меня. Пойду-ка на кухню и проверю ребенка. Как она? Не замучила тебя?

– Да, пойди и принеси мне что-нибудь поесть. Я сильно проголодался, – сказал мужчина, продолжив игру.

Из кухни раздался жуткий крик:

– Ребенок! Ах! Ах! Мой ребенок!

Учитель прекратил играть и пошел на кухню. Там его жена рвала на себе одежду. Перед ней на подушке был ребенок. Лицо малышки было покрыто пеплом. Часть лица, близкая к печи, обожжена, а край серой тряпки, в которую была завернута девочка, дымила.

Соседи, услышавшие крики, уже столпились на кухне.

– Мой ребенок! Она мертва? – кричала сквозь рыдания мать.

Сам учитель литературы, держа в руке тар, молча стоял у головки своей мертвой дочери.

Соседи побежали за деревенским врачом. Пришел врач, а за ним и остальные жители деревни. Врач пальцем приоткрыл ротик малышки и произнес:

– Вот, смотрите, сколько черной пыли у нее в ноздрях и на языке. Бедный ребенок, она задохнулась от угарного газа. Кто это умудрился набросать столько дров в печь, когда рядом ребенок без присмотра?

Теперь пришел и глава местной власти. Все оформили как несчастный случай и на следующее утро девочку похоронили в саду у дома, под деревом. А деревенский мулла долго читал молитву за невинную душу младенца.

Учитель выглядел растерянным. Впервые в своей жизни он закурил, взяв сигарету у соседа, и тут же закашлялся. Его глаза покраснели. Но он продолжал курить и продержал сигарету между пальцами, пока она не обгорела совсем, только почувствовав боль, он выбросил окурок.

Мулла говорил о том, что согласно божественной книге, душа ребенка обязательно отправится в рай, так как она еще не успела нагрешить в этом мире. И еще он добавил, что наука, знания одного ученого равна заслугам семи шахидов, павших за веру в священной войне.

По местному обычаю мать умершей девочки поднесла собравшимся людям сладкие лепешки. Они брали по одному и ели. Учитель подошел и стал рядом с муллой:

– Мне очень понравилось то, что вы сказали, – обратился он к нему, – а как насчет стихов, их тоже можно считать наукой или они больше относятся к искусству?

Мулла, перебирая свои четки и немного подумав, изрек:

– Можно отнести и к тому, и к другому. Ведь смотри, все священные писания созданы на языке поэзии, и кто посмеет сказать, что они не научные? Безусловно, поэзия тоже есть наука.

…Всякая боль, какой бы она ни была, проходит. Вот только проходит она не без следа. У матери умершей малышки долгое время душа болела так, словно залитая кипятком. Она не знала, кого винить в смерти ребенка – себя или мужа. Скорее всего, они оба были виноваты. Но отец ребенка вроде бы обо всем очень быстро забыл. Он громко читал свои стихи, а деревенские любители поэзии по прежнему с изумлением слушали его. Проходили дни, каждый шел на свою работу: учитель литературы – в школу, а его жена Наида – на плантацию, где у нее уже никто ничего не спрашивал и не напоминал о случившемся. Только этим она и была довольна. Но почему-то женщина стала очень рассеянной. Иногда во время работы она отрешенно замирала, а во время коротких рабочих перерывов засиживалась дольше остальных женщин. В работоспособности она уступала всем остальным работницам. Да и внешне она казалась слабой: высокая, тонкая, как молодая сосна. Бригадир хозяйства на первых порах как бы не замечал ее, но позже в нем пробудился какой-то сатрап, и тон его обращения к Наиде становился жестче и жестче.

– Не отставай от других женщин! Ты смотри, если тебе не хочется работать, то напиши заявление об увольнении и отнеси в контору, – сказал он ей однажды.

Слова «контора» боялись все работницы. Там они получали зарплату, ставили свои подписи, и бригадир мог на них пожаловаться в ту же контору. Теперь Наидиной жизнью распоряжались двое мужчин: ее муж, приказывающий ей дома, и бригадир – на работе. Она боялась их обоих. Но от бригадира еще зависела ее зарплата. Напуганная Наида ускорила темп работы и бригадиру вроде не в чем стало ее попрекать.

С приходом осени на плантации началась кропотливая сезонная работа и она продолжалась, несмотря ни на какие погодные условия. Над головой ползли темные облака, время от времени сыпались холодные капли. Работницы с ножницами в руках косили обросшие кусты. Издали в своих разноцветных платках они сами напоминали вялые цветки, растущие вдоль сухих чайных рядов. Женщины были огрубевшими и, казалось, они только и созданы, чтобы держать в руках ножницы и косить, согнувшись, продвигаясь вперед, пока не закончатся ряды кустов. И если среди них была женщина, похожая на настоящий цветок, то это была Наида. Ведь она была еще свежа и молода.

Женщины отдыхали, когда на плантацию подъехал джип председателя коллективного хозяйства. Он пожаловал, чтобы поинтересоваться ходом полевых работ. Бригадир подбежал к нему навстречу еще до того, как водитель притормозил машину. Он лакейским жестом открыл дверцу и председатель, не спеша, по-королевски, сошел с джипа. Они пожали друг другу руки и прислонившись к машине, завели разговор. Председатель давал указания, а бригадир покорно слушал. Потом председатель сел в кабину, и водитель завел мотор. Прежде чем тронуться с места, председатель вспомнил что-то и подозвал бригадира к себе. Они опять немного поговорили и ухмыляясь, расстались. Джип отъехал.

У Наиды сохли губы и потели ноги, у нее была небольшая температура. «Что будет, если вдруг пойдет холодный дождь», – подумала она. Приостановив работу, она села на влажную землю и сняла с ног один, а затем и второй резиновый сапог и стала поправлять сбившиеся в носок хлопчатобумажные носки. Она почувствовала на себе взгляд и оглянувшись, увидела бригадира. Боясь очередного разноса, женщина быстро надела сапоги. Бригадир подошел к ней, наклонился и одной пятерней, распрямляя свои густые волосы, другую небрежно положил ей на бедро.

– Устала? – усмехнулся он. – Дай-ка я тебя подниму.

Наида убрала его руку.

– Не надо, сама в силах.

– Понятно, понятно, – сказал бригадир и пошел дальше. По его тону было не понять, что именно он понимал.

После окончания рабочего дня бригадир собрал всех женщин и, стоя перед ними с заложенными в карманы руками, сказал:

– Не забудьте, на днях вам выдадут очередную зарплату. Те, кто не расписывался в нормативном табеле, пусть прежде, чем пойти домой, заглянут в контору. Табели находятся у председателя. У него мало времени, поторопитесь. А что касается Наиды, то она вообще, я бы сказал, обнаглела – не расписывается в табеле уже целую неделю.

Одна из работниц стала защищать молодую женщину:

– Так у нее же горе… Она не выходила на работу в те дни… У нее умер ребенок.

Бригадир пожал плечами.

– Конечно, мы тоже люди, все понимаем. Однако ей необходимо отмечаться за пропущенные рабочие дни. Иначе получит неполную зарплату. Итак, женщины, не забудьте, и ты, Наида, тоже зайди в контору сегодня или завтра, но не позже. Не опоздай.

Бригадир, насвистывая, ушел. За ним на дорогу вышли все члены бригады. На обочине их ожидал грузовик, который развозил работниц по домам. Все женщины залезли в кузов, а бригадир сел в кабину. Тронулись. Машина остановилась около конторы. Сошла только Наида. В это время мимо конторы проходило стадо баранов с пастухом. Наиде это показалось забавным. Она вспомнила бригадира и представила его с длинной палкой в руке, погоняющего работниц.

В конторе оказался только председатель. Запирая изнутри дверь своего кабинета, он сказал:

– Наидочка, подойди поближе к столу.

Она подошла. Председатель переворачивал листы в ведомственном журнале, а женщина ставила свою подпись.

– Все? Или еще есть? – спросила она.

– Есть еще, – ответил председатель.

– Где?

– Подожди, не торопись…

Председатель гипнотизирующее смотрел Наиде в глаза. Женщина, не выдержав, отвернулась: