Заблудившийся рассвет

В полутьме Ахметсафа вдруг отчётливо разглядел потное, раскрасневшееся лицо Хальфи. Беглец о чём-то усиленно размышлял, и, видимо, пришёл к выводу, что с парнем можно договориться, а теперь во что бы то ни стало надо быстрее привести в чувство женщину.

– Не надо, Шамсия, не плачь, – тихо сказал он. – Ахметсафа не ребёнок, он всё понимает, так ведь, братишка?

Он бросил на подростка какой-то диковато-свирепый взгляд, в котором сквозила неприкрытая угроза: дескать, если нас выдашь, то… Хальфетдин снова рванулся к подростку, но тут Шамсия, внезапно осознавшая всю опасность возникшей ситуации, кинулась ему наперерез с криком:

– Не смей его трогать! Не смей! Это я во всём виновата, только я! Делай со мной что хочешь, но паренька не тронь!

В её голосе чувствовалась такая отчаянная сила, что Хальфи в испуге отступил, удивлённо качая головой.

Шамсия снова охнула:

– О, Аллах! Как больно! Кажется, ребро сломала, когда с полатей кулем свалилась. А ведь как чувствовала, как знала: не надо сегодня приходить. Внутренний голос предупреждал меня с утра: не ходи сегодня, не ходи!

И Ахметсафа из этих слов, понял, что мачеха довольно часто навещала логово беглеца. Но почему? Что она здесь оставила? Что она тут делает с этим Хальфетдином? А тот…чего он так суетится, волнуется?

Шамсия попыталась взять ситуацию под свой контроль, смягчить её. Ведь надо было что-то предпринимать. И она как можно более мягким голосом заговорила:

– Уф! Как я испугалась!.. Думала, что это за чумазая физиономия пялится на меня?.. Не чёрт ли, не шайтан? Тем более я вообще трусиха…

Она говорила нервно, не останавливаясь, боясь упустить момент и ещё более усугубить ситуацию, и попыталась «незаметно» увести разговор в другое русло.

– А я уж и блины напекла, когда Давли абзый сказал, что скоро Ахметсафа вернётся. Заодно решила и Хальфетдину немного блинов принести, всё же не чужой человек. К тому же давно по-настоящему домашней выпечки не ел…

Хальфетдин понял, к чему клонит женщина. Ну и хитра, бестия! Может, действительно удастся как-нибудь выкрутиться?

– Что тут особенного случилось, дорогой? Да ничего особенного! Сидели мы с Хальфи и тихо беседовали, и вдруг кто-то в дом врывается без стука. Мы же не знали, что это ты, Ахметсафа. Ну, Хальфетдин и затянул меня на полати, от греха подальше, чтобы соседи или чужие люди не увидели нас. Не дай бог, языком начнут молоть… Разве можно напраслину возводить на людей, так ведь, сынок?

– Да-да, – обрадованно подтвердил Хальфи. – Так оно и было. Побоялись молвы людской. Но ты ведь не из тех, кто попусту языком мелет, так ведь?

– Конечно, нет! – змеёй ластилась к подростку Шамсия. – С какой стати он будет рассказывать об этом глупом происшествии? Он ведь самый умный из братьев, мой любимец! Когда я впервые пришла к ним в дом, удивилась чистоте и порядку, и всё это благодаря Ахметсафе, это он следил за порядком в доме, ухаживал за детьми…

Уги инэй[16 - Уги инэй (?ги ин?й) – мачеха.] говорила и говорила, забыв про своё «сломанное» ребро, стараясь хоть как-нибудь, чем-нибудь угодить пасынку. Хальфи уже почти успокоился.

– Замечательный парень растёт, – заискивающе хвалил он подростка, будто извиняясь за свою недавнюю грубость и даже угрозу физической расправы. – Ещё домой не дошёл, а меня, видишь ли, вначале навестить надумал. Молодец! Только ты, парень, больше не пугай так людей, не появляйся внезапно, стучись хотя бы… Договорились?

– Ты был дома? – спросила Шамсия. – Или по пути зашёл сначала сюда? Отец дома?

Ахметсафу мутило от клоунских ужимок мачехи и её любовника, попавших впросак и пытавшихся обелить себя. Упоминание об отце заставило Ахметсафу съёжиться, как от нестерпимой боли. Ему почудился печальный, грустный взгляд отца, искренне доверившегося своей молодой жене. Отец из кожи лез, чтобы в такое трудное время обеспечить семью всем необходимым, чтобы поддержать в доме достаток, покой и гармонию. Ах, отец! Ахметсафе стало мучительно жаль его. Тонкая, чувствительная натура отца не выдержит измены жены.

А Шамсия, бросив на Хальфетдина ещё один горячий взгляд, снова предупредила:

– Запомни! Не вздумай и пальцем тронуть Ахметсафу!

Не дожидаясь ответа, выбежала из дома.

После ухода Шамсии Хальфетдин, кажется, и вовсе утихомирился, даже присмирел как-то. Хотя Ахметсафа был ниже его ростом, но тело юноши было налито силой, тренировано каждодневным тяжёлым физическим трудом, тогда как Хальфетдин, который уже месяц не слезал с полатей, устал от безделья и лени. Хальфи понимал, что один на один он вряд ли справится с этим отроком. Словно подтверждая его опасения, Ахметсафа спокойно и даже как-то равнодушно проронил:

– В деревне красные. Только что нагрянули, почти одновременно со мной. Собирают народ возле Новой мечети. А я… хотел всего лишь предупредить тебя…

Хальфи заметно стушевался:

– Что же мне делать, а, братишка? Ты ведь давно уже не ребёнок, понимаешь, что… В общем, у нас с Шамсиёй…

Ахметсафа недовольно поморщился и перебил его:

– Знаем! И Гусман абый знает… Хотели уже забыть об этом, а тебе, оказывается, всё ещё неймётся, не терпится грехов побольше набрать.

Хальфи тяжело вздохнул:

– Вот ведь как… получилось-то…

– Бессовестным, бесчестным ты оказался, Хальфи. Оба вы бессовестные… Отца жалко… Вы – скоты, истоптавшие его честь…

Ахметсафа повысил голос.

– Если отец узнаёт о вашем разврате, топором изрубит на мелкие части! И тебя, и её!

Хальфи попробовал оправдаться:

– Мустафа абзый… Ну, как бы тебе объяснить… Слишком кроткий, что ли… В общем… Вот Шамсия ко мне и тянулась. Сам до сих пор не пойму, как всё получилось. Даже не заметил, как очутился у неё в объятиях. Заворожила она меня, что ли, с пути праведного сбила.

Противно было наблюдать и слушать, как здоровенный бугай выгораживает себя и всю вину за прелюбодеяние взваливает на женщину. Тоже мне, рыцарь! …Ахметсафа бесцеремонно прервал излияния Хальфетдина:

– Хватит ныть! Слушай моё последнее слово: уходи из деревни сегодня же! И больше не возвращайся! Не пятнай честь нашего аула! Такую подлость не способен совершить, наверное, даже самый низкий человек!

– И куда мне идти? – растерялся Хальфетдин? – Куда податься?

– Хотя бы в Красную Армию запишись! Она тебя куда-нибудь да пристроит…

И Ахметсафа, резко повернувшись, поспешил вон из этого постылого дома.

На улице сияло солнце. Припекало…

В тот же день Хальфетдин исчез. С тех пор никто его не видел.

* * *

Целый год Мустафа ждал известий от сына Гусмана. Когда прошлой весной сын заявил, что хочет идти на войну, Мустафа хотел о многом спросить его, побеседовать. Разные мысли теснились тогда в его голове. Но он понимал, что отговаривать сына так же бессмысленно, как и одобрять. У их оренбургского родича Гумера эфенди есть любимая поговорка: «Чем дороже вещь, тем больше боишься её потерять. Так и с человеком». Верно…

А теперь… Хоть море слёз выплакай, а сына не вернёшь. Жалко джигита. Лишь бы живым остался!.. Кому он в этой армии дорог? Никому? Эти красные, сдаётся мне, тоже из тех горлопанов, кто норовит правду перетянуть на сторону лжи, а ложь – на сторону правды. Охо-хо! …Испокон веков человек в этой стране ничего не стоил, так что вряд ли красные вдруг ни с того ни с сего прониклись страстным человеколюбием. С чего бы? Верно старики говорят: никогда не ценят того, что есть в избытке. А чего в России много? Что у нас есть в избытке? Народу, конечно! Людей в России полным-полно, а значит, и жизнь их ничего не стоит. Страна рабов… Древние говорили: если раб взойдёт на трон, то страна сойдёт в могилу… Психологию рабов изменить очень и очень трудно…

Услышав, что в село опять пришли красные, Мустафа встрепенулся: может, кто-то из них слышал или знает о Гусмане? С утра у Мустафы было хорошее настроение, потому что, во-первых, дружно зацвёл яблоневый сад. А без причины, как говорится, и ветерок не дунет. Буйное цветение сада – это, несомненно, к добру…

Он попытался не замечать подавленного настроения жены, зашедшей в дом какой-то скованной, будто деревянной походкой. Утром при виде зацветшего сада она почему-то вспомнила своего первого мужа и всплакнула. У Мустафы опять больно сжалось, а потом бешено запрыгало сердце, не находя себе место в груди…

Мустафа пока ещё не знал точно, какие войска зашли в деревню, но нутром чувствовал: красные. В последнее время они заметно активизировались, наведываясь то в одно, то в другое село, собирая митинги и обещая осчастливить всех бедных и обездоленных. Гм-м… А с зажиточными семьями что они намерены сделать? Обобрать, чтобы превратить их в нищих? Должны же в стране быть нищие и обездоленные. Впрочем, истинное своё лицо красные покажут тогда, когда покрепче ухватятся за власть и оседлают трон. Кто-то из мудрецов в древности так сказал о тех, кто страстно желал власти и шёл к этому любыми путями: «Трон ухватил лисой, на троне сидел волком, но умер собачьей смертью». Не это ли ждёт и большевиков?

Провожая в прошлом году Гусмана, Мустафа всё твердил: