Заблудившийся рассвет

…На другой день Мустафа попросил у кого-то лошадь, погрузил нехитрый скарб, чудом избежавший огня, и переехал в маленький, словно кукольный, домик старухи Таифе.

VI

После пожара прошёл целый год, но мечта о новом доме так и не воплотилась в жизнь: Мустафа от всех потрясений заболел, надолго слёг и только недавно начал поправляться. Несмотря на все несчастья, Мустафа по-прежнему хотел, чтобы Ахметсафа получил хорошее образование. Как и большинство больных, Мустафа спешил излить душу, поделиться своими откровениями. Он позвал к себе сына и стал учить его уму-разуму:

– Долго я гонялся за счастьем, сынок. Но как бы человек ни старался, а полного, безмятежного счастья никогда не достигает. Впрочем, нас и несчастными трудно назвать. Не зря говорят, что Бог середину любит. Иногда эту середину называют «золотой»… Только в двух случаях, сынок, нельзя смотреть прямо: на солнце и на смерть… И ещё: упаси Аллах, превратиться в живой труп… А тебе, сынок, учиться надо, учиться… Гумерхан на любую работу скор был, только бы вернулся, он нигде не пропадёт. Гусман – юноша образованный, интеллигентный. Боюсь я за него… Потерять боюсь… Наш род не должен обмельчать, сынок… Ты должен стать звездой нашего рода. Учёба тебе даётся легко. Молодец… Левое от правого всегда отличишь. Поймёшь, с кем можно идти, а кого надо опасаться. Неверный крестится, неумный раскаивается. Выше голову, сынок! Чтобы звёзды были видны! Человек, не умеющий смотреть на звёзды, не сможет ночью найти верную дорогу. Но не дай Бог поставить свои знания на службу невеждам! Время нынче такое, что на поверхность выныривают, как правило, люди беспринципные, алчные, беззастенчивые. Жадность одним застилает ум, а другим – открывает глаза, чтобы лучше видеть в мутной воде свою добычу и поймать её. Учись видеть ум у других и делать из этого правильные выводы для себя, и тогда тебе немного легче будет жить. Поощряй свою тягу к знаниям, учись, сынок, учись…

Это был первый и последний разговор по душам между отцом и сыном. Больше Мустафа не пытался учить сына уму-разуму, не читал ему никаких наставлений, словно давая понять: всё, что хотел, я тебе сказал, теперь дело за тобой… И Ахметсафа принял решение: поехать в Оренбург, чтобы выучиться на педагога.

…В ту ночь Ахметсафе не спалось. Разные мысли теснились в голове, вновь и вновь поднимая отяжелевшие было ресницы. Нынешним летом ему исполнилось пятнадцать лет. А завтра утром он покинет аул и отправится в город Оренбург, в знаменитое медресе «Хусаиния», преобразованное новыми властями в Татарское педагогическое училище.

Ахметсафа даже встревожился: неужели он так и не заснёт, и утром выйдет в дорогу заспанным и помятым? Надо бы хоть немного поспать. Перед глазами встали его товарищи по учёбе Саттар, Хамит, Парваз, Карим, которые завтра тоже пойдут с ним в Оренбург поступать в педучилище. Интересно, они тоже не могут уснуть? Или, наоборот, дрыхнут себе без задних ног, видя сладкие сны и качаясь на хрустальных качелях грёз? Не-ет, не верит Ахметсафа, что можно спокойно, без волнения дрыхнуть накануне такого ответственного в твоей жизни дня. Он откинул одеяло и сел… Думы снова захватили его…

Вот уже второе лето подряд Ахметсафа сплавлял плоты по Сакмаре. Эта работа по сравнению с другими считалась относительно прибыльной. Пригоняешь плоты к тому месту, где расположен Оренбургский деревообрабатывающий завод, и в тот же день получаешь расчёт. После пожара и болезни Мустафы казалось, что они ещё долго не смогут встать на ноги. О доме пока даже не думали, надо было как-то сводить концы с концами. Поэтому Ахметсафа весьма охотно взялся за трудное и опасное ремесло сплавщика. Правда, ответственный за сплав подрядчик Гариф вначале ни за что не хотел брать на работу Ахметсафу. Надо сказать, что после пожара многие погорельцы, надеясь заработать на строительство нового дома, пытались найти какую-нибудь работу у местных баев, торговцев, словом, дельцов. Однако пожар весной девятнадцатого оказался, как ни странно, гораздо меньшим злом по сравнению с напастями, бедами и войнами предыдущих лет. Во-первых, настоящие баи, состоятельные купцы и торговцы, особенно те, кто имел международные связи, давно ушли вместе с белыми и исчезли из виду, вероятно, чтобы переждать смутные времена. Во-вторых, те немногие купцы и разные дельцы, кто решил приспособиться к советской власти, не могли, да и не хотели помочь каждому обездоленному каргалинцу, потому что, если прежде благотворительность купцов была выгодна для них, то при новой системе власти эта выгода начисто отсутствовала. Таким образом, новым советским богачам не было никакого дела до бедных и сирых. Действительно, с какой стати они станут делиться своим богатством налево-направо? К таким дельцам принадлежал и подрядчик Гариф. После долгих переговоров Гариф, наконец, согласился выплатить Ахметсафе зарплату в виде брёвен для дома и небольшой суммы наличных денег.

Ростом Ахметсафа был невысок, но широк в плечах, кряжист и жилист. А уж упорства в нём было хоть отбавляй. Плотогоны пользовались в деревне особенным уважением, ибо их тяжкое ремесло было по плечу не каждому даже сильному мужчине. Не шутка: гонять за тридевять земель по быстрой Сакмаре сотни и тысячи связанных между собой тяжеленных брёвен. Где-то далеко отсюда, в непроходимых лесах люди всю зиму валили лес и тащили брёвна к реке. Весной из брёвен связывали огромные, грозно шевелящиеся плоты, и отважные сплавщики, вооружённые баграми, вёслами и рулём, гнали эти плоты с риском для здоровья и жизни до отлогих берегов Сакмары, где вытаскивали и сплавляли свою добычу возле нескольких деревянных будок, за которыми высились корпуса Оренбургского деревообрабатывающего завода… Так Ахметсафа вступил в пору возмужания…

…Подрядчик Гариф когда-то благополучно вернулся с войны и сумел организовать своё дело. Надо сказать, что был он человеком довольно грубым как на словах, так и в повадках. Обещав Мустафе к концу первого же лета выделить пятнадцать брёвен, он естественно, слова не сдержал, прося подождать до следующего лета. Ахметсафа без устали два лета подряд сплавлял плоты, но подрядчик по-прежнему откладывал выполнение обещанного. Нынешней осенью Ахметсафа не вытерпел и вступил с подрядчиком в словесную перепалку, требуя оплаты труда, чтобы начать, наконец, возводить дом. На что Гариф зловеще ухмыльнулся и разразился уничижительной тирадой.

– Тебе ли дом строить, заморыш несчастный! Налепи кирпичей саманных и сваргань какую-нибудь хижину, вот это как раз по тебе будет. Нет брёвен и не будет, понял? И не путайся больше под ногами!

Ахметсафа не стал придавать особенного значения ругани подрядчика – как говорится, хозяин всегда прав, будь его работник хоть трижды воплощением трудолюбия…

Скоро они достигнут самого неудобного поворота реки, где прямо в середине течения испокон веков торчит огромный белый валун…

Всё случилось неожиданно. Плот, конечно, со всего размаха ударился о валун и отскочил к берегу. Каким-то образом Ахметсафа остался один на корме, хотя здесь постоянно должны находиться двое сильных плотогонов. В результате Ахметсафа не успел вовремя сработать веслом. Вообще, он и не должен был здесь находиться, потому что отработал смену и заслужил отдых. Но сменщик попросил его ненадолго заменить, а Ахметсафа не умел отказывать людям в просьбе. Потом выяснилось, что сменщик просто решил покурить в своё удовольствие. А второй плотогон, опытный Зариф абый, не успел броситься на помощь Ахметсафе, хотя должен был находиться рядом с ним. В дополнение ко всему брёвна оказались плохо связанными, и от сильного удара верёвки лопнули. Плот начал разваливаться на глазах, брёвна быстрым течением увлекались всё дальше и дальше, туда, где Сакмара вливалась в полноводный Яик и где догнать брёвна уже не представлялось возможным. А брёвна были из ценных пород… Прежде, чем другие опомнились, Ахметсафа с багром в руке уже плыл в холодной воде вдогонку брёвнам. Он цеплял бревно за бревном и тащил их поближе к берегу, где течение было не таким стремительным. Смельчак старался сбить крейсерскую скорость брёвен, сталкивая их друг с другом, поворачивая и толкая к берегу… На каждом плоту работает три-четыре человека. На развязавшемся плоту находился сам Гариф с четырьмя плотогонами, которые быстро поняли всю опасность положения и тоже бросились в воду на подмогу смельчаку. Совместными усилиями брёвна были укрощены, собраны в относительно тихой прибрежной заводи и заново, крепко-крепко связаны. И только несколько брёвен ускользнули от преследователей и торжествующе мчались теперь вниз по течению, на встречу с Яиком…

Вот из-за этих ускользнувших брёвен и привязался подрядчик к Ахметсафе, ругая его на чём свет стоит. Остальные плотогоны предпочитали молчать, хотя в произошедшем инциденте была доля вины каждого из них. И только самый старший и опытный сплавщик Зариф попробовал вступиться за юношу, но, наткнувшись на столь сердитый взгляд подрядчика, тут же замолк. А хозяин распалялся всё больше и больше, вот он схватил Ахметсафу за шиворот, ткнул кулаком ему под нос и заорал:

– Ты что, щенок, отсыпаться на плоту решил? Маменькин сынок…

Вымокший до нитки Ахметсафа был настолько измотан, что не имел ни сил, ни желания оправдываться.

А Гариф входил в раж:

– Какой я дурак, что взял на работу этого размазню! Сопливых пацанов близко нельзя подпускать к плотам, так ведь, Зариф?

Подрядчик теперь обращался почему-то к старшему плотогону:

– Ну, скажи, Зариф, что делать с этим щенком? В реку выбросить? Сколько ценной древесины из-за него уплыло в Яик!

Он разразился ещё несколькими ругательствами и резко толкнул Ахметсафу на груду сложенных на плоту брёвен. Юноша и так был удручён, выбит из колеи несправедливым обвинением, а более всего отсутствием со стороны товарищей даже мало-мальской поддержки, поэтому не оказывал никакого сопротивления нападкам подрядчика. От неожиданного толчка Ахметсафа потерял равновесие, нога его за что-то зацепилась, и он с шумом упал в прибрежную илистую воду.

Зариф, наконец, не выдержал издевательств над юным плотогоном, вскочил и, преградив дорогу подрядчику, грозно пробасил с высоты своего двухметрового роста:

– Не трожь мальца! Если бы не он, ты половины своих брёвен не досчитался бы! Хорошо, что он не растерялся… Не то не видать бы тебе своей древесины, как собственных ушей!

То ли мстя за это своё унижение, то ли пользуясь сложившимися обстоятельствами, подрядчик после этого происшествия упорно не хотел рассчитываться с Ахметсафой, несмотря на все дипломатические попытки Мустафы договориться. Гариф, словно дятел, талдычил одну и ту же фразу:

– Посмотрим… На следующий год… Там видно будет…

Не получив ни бревна и ни копейки за свой каторжный труд и потерпев фиаско в переговорах, Ахметсафа зарёкся искать работу у нечистоплотных на руку работодателей, богатеющих за счёт усиленной эксплуатации дешёвых, а зачастую почти дармовых рабочих сил. Он уже не мог видеть всех этих новых «дельцов». Такая позиция во многом определила его будущее. Хорошо, что в тот раз ему на помощь пришёл дядя Зариф, перед которым Гариф струсил. Однако подрядчик всё равно добился своего – не рассчитался с Ахметсафой, то есть попросту обокрал его. Нет, не так действовать надо. Что толку махать кулаком перед всеми этими гарифами и прочими кровопийцами, присосавшимися к неокрепшей ещё советской власти и тянущими жилы у народа? Руки у Ахметсафы, конечно, сильные, за два летних сезона работы на плотах юноша физически окреп и возмужал. И всё-таки ни он, ни его сверстники, с детства познавшие тяжкий труд, не могут побороться, постоять за свои права. Почему так? Может, им не хватает знаний? Значит, нужно учиться. Мифтах-мугаллим[19 - Мугаллим (м?галлим) – учитель.] говорил: «Имеющий бицепсы свалит одного, имеющий знания свалит тысячу». Кроме знаний, нужно ещё и единство, сплочённость. Комиссар Усманов всё время говорил: «В единстве – сила!» Хороший лозунг. Когда в деревне пытались организовать Союз молодёжи, Ахметсафа был в числе зачинщиков.

– Нам надо объединяться! – восклицал он на собраниях. – Если мы решили строить новую жизнь, нам прежде всего нужно держаться вместе. Никто нам не преподнесёт на блюдечке светлое будущее. Думаете, эти новые советские «дельцы» готовы осветить нам своими неправедными червонцами дорогу к братству и равенству? Держи карман шире! …Мы, молодёжь, должны сплотиться в единый крепкий кулак!..

Каргалинцы дивились невесть откуда взявшемуся красноречию Ахметсафы, а тот продолжал:

– Без единства невозможно движение вперёд! Я видел, как разваливался на реке плот. Не успели люди опомниться, как течение унесло разрозненные брёвна вниз по течению, к реке Яик, где их уже никто не сможет достать и откуда они устремятся к морю. И только Бог знает судьбы разрозненных брёвен, отданных воле непредсказуемых волн.

Проучившись четыре года в новометодном мектебе Мифтаха-мугаллима, набравшись знаний по математике, географии, литературе и русскому языку, Ахметсафа по совету отца и с благословения учителя отдал документы в Оренбургское медресе «Хусаиния». Его примеру последовали ещё несколько учеников. Уже были сданы вступительные экзамены, и каждого абитуриента в зависимости от уровня его знаний должны были зачислить в подготовительный класс или начальную школу. Ахметсафа из-за плохого знания русского языка был принят на вторую ступень подготовительных классов. Зато бойкий Саттар Ишбулдин удостоился зачисления в начальный класс, чему остальные шакирды[20 - Шакирд (ш?керт) – ученик медресе, студент.] тут же стали завидовать. Но Ахметсафа быстро остудил своих товарищей:

– И не стыдно вам? Все мы знаем, как хорошо учился Саттар, и ему не завидовать надо, а наоборот, радоваться за него, подтягиваться к его уровню. Короче: перед нами стоит задача освоить за один год двухлетний курс и догнать таким образом Саттара. Лично я обещаю это сделать. Ведь нынче наступили такие времена, что и один год может решить или изменить судьбу человека. Надо спешить, друзья, чтобы потом не раскаиваться за промедление.

Меланхоличный Парваз вяло попробовал возразить:

– Не гони лошадей, Сафа! Бог даст, хватит у нас времени и на учёбу, и на жизнь.

…Долго не мог заснуть Ахметсафа. Перед глазами вставал высокий сухощавый Мифтах хальфа в неизменной чёрной бархатной тюбетейке. Его вдохновенные речи всегда так захватывали шакирдов!

А ведь до открытия новометодных классов Мифтаха хальфы Ахметсафа со сверстниками учились у приснопамятного Валькая хаджи. Учёбу в его медресе Ахметсафа вспоминал как дурной сон… Уже в коридоре этого учебного заведения в нос бросался спёртый, затхлый воздух. Только начнёшь отвечать на вопросы хальфы, проверявшего домашние задания, как тот перепоручал класс своим любимцам из числа старших шакирдов, а сам спешил по своим многочисленным делам: в гости к купцу, на отпевание или обряд имянаречения, ещё какой-нибудь вид богослужения, сулящий щедрую мзду и бесплатное угощение. В этом огромном селении, насчитывающем 11 мечетей и приходов, всегда находилось много работы для мулл и других служителей «культа».

После ухода хальфы порядок в классе кардинально менялся. У старшего шакирда в каждом классе находилась пара-другая «прихвостней», с помощью которых устраивались экзекуции над младшеклассниками в виде показательных порок розгами за любые, часто надуманные провинности. «Урок» превращался в сплошные крики, плачь, ругань… Во время одной из таких экзекуций Ахметсафа с Абдрахманом схватили свои мешочки с тетрадями и дали дёру из медресе. На улице торжествовала и благоухала весна. После затхлой атмосферы медресе мальчишки очутились на воле и резвились, словно козлята на лужайке. Ура!.. Да здравствует свобода! Виват весне! Афарин! Остались позади нудные, душные месяцы зимней учёбы и показательных порок. Ноги сами по себе помчали ребят на реку Сакмару, где ещё недавно неуклюже вертелись в кипящей воде большие куски угловатых льдин. Под некоторыми заборами ещё лежали остатки сморщенного грязного снега, впрочем, ещё вполне годного для игры в «снежки». Но сегодня не хотелось лепить снежные комки и тем более швыряться ими. Мальчишки со всех ног бежали к реке, будто боялись упустить что-то важное. Мост через реку, как всегда, был снесён половодьем, поэтому паром оставался пока единственным средством переправы. Именно туда, к пристани, откуда отплывал паром, и устремились ребята. Это было поистине великолепное, потрясающее зрелище! Сакмара вздулась настолько, что стала похожа на бушующее море. На обоих берегах этого моря царило настоящее столпотворение. Сотни подвод и обозов неделями ожидали здесь своей очереди на паром. Ржали кони, орали верблюды, лаяли собаки, шумели люди… Неужели они не могли дождаться спада весенних вод? Какой чёрт погнал их в самый разгар половодья?

Мальчишки благоразумно обходили стороной армаду подвод. Их благоразумие и осторожность были вполне оправданными: каргалинская пристань издавна пользовалась дурной славой воров и конокрадов. Кто бы ни приближался к подводам, старики это или дети, их отгоняли с угрожающими криками. Ахметсафе казалось, что они держатся на весьма почтительном расстоянии от подвод, но сами возчики были иного мнения. Путь мальчуганам преградил грозного вида мужик:

– А ну, щенки каргалинские, брысь отсюда, чтобы духа здесь вашего не было! Кыш, кыш отсюда, галчата! Надоели! Так и норовят что-нибудь уцепить и стащить, если мы хотя бы на секунду зазеваемся! Ишь, распоясались…

Очумелый и обозлённый долгим ожиданием мужик сплюнул и грязно выругался.

К нему присоединился другой возчик с красным от бессонницы глазами:

– Будь осторожен, брат. В прошлом году на Каргалинской пристани я половины своих товаров лишился. Лежу, значит, на своей телеге, очереди жду. Долго ждал и даже не заметил, как задремал малость. Всего лишь малость! Соседи были знакомые мне люди, так и они, видимо, не углядели…

– Да-а, туганкай, сон в таком случае – всё равно что смерть. Хорошо, что не весь товар упёрли…

– Дык… Это… Самое интересное, что я всё видел и наблюдал, глаза-то были не совсем закрыты, в полудрёме… Видеть-то я видал, как товар брали, в пожитках моих копались, но ни языком, ни пальцем шевельнуть не мог, понимаешь? Как заколдованный лежал, ей-богу… А когда опомнился, воров и след простыл…

– М-да… А ты думал, воры подождут, когда проснёшься?

– Ох, как горевал я тогда…

Слушать рассказы возчиков было очень интересно, но не безопасно. Мальчишки, конечно, не впервой сталкивались с таким враждебным к себе отношением возчиков на переправе, привыкли к этому. Поэтому они даже не возмутились, а как ни в чём не бывало продолжили путь на пристань.

Даже шум вышедшей из берегов реки не мог заглушить рёва взбудораженной толпы… Ругались в основном из-за места в очереди. Кто-то суматошно кричал, ища потерянную очередь, кто-то пытался влезть без очереди, некоторые тихой сапой пытались сунуть паромщику взятку, а иные вообще лезли напролом. Шум, гвалт, крики, ругань… На той стороне реки шум и толкотня разгорались с новой силой: возчики в спешке мешали друг другу выехать из парома на берег. Светопреставление! Театр трагикомедии! Но даже у пристани мальчишки задержались ненадолго. Они лишь позволили себе полюбоваться ловкими движениями паромщика дяди Зарифа, который причалил к пристани, одним прыжком очутился на дебаркадере и в мгновение ока привязал паромный канат к толстому железному столбику. Да, смотреть на дядю Зарифа было одно загляденье!

Прогульщики наскоро помылись в речной воде, спрятали свои ранцы под опорами снесённого моста и побежали к расположенной неподалёку кузнице…

Словом, оба сорванца развлекались подобным образом до позднего вечера, а когда пришли под остов унесённого моста, чтобы забрать свои ученические принадлежности, обнаружили лишь обвалившийся берег. Ранцы уплыли вместе с остатками моста. Сорванцы лишились своих книг, учебников, грифельных досок, других принадлежностей.