Тысяча ночей без тебя

Но, как ни жаль, того же сказать о мужчинах было нельзя. Димитрий Останов был одним из самых ярких персонажей этого городка, всегда готовый организовывать обеды, вечеринки, мероприятия. Но в этом году он впал в некое подобие депрессии, поскольку все никак не мог смириться с тем, что его не выбрали на должность мэра третий раз подряд. Его обошел человек гораздо старше, но зато более любимый народом. Люди были уже сыты по горло всеми его бесчисленными и к тому же почему-то обязательными мероприятиями. Так что вот он, явился – Димитрий Останов во всей красе, в еле натянутой на пузо жилетке, грозившейся треснуть по швам каждую секунду, с прической в виде растрепанных волос, распределенных по обе стороны от лысины, и с красными щеками, словно от ужасного водочного похмелья. И конечно же его вечный спутник – полное отсутствие здравого смысла. Он неуклюже подошел к Софии, вытер свою руку о штаны, затем взял ее ладонь и поцеловал. Он посмотрел ей в глаза и с озорной улыбкой спросил, видимо, считая себя весьма обворожительным:

– Вы получили мои розы?

– Да, и записку я тоже прочитала, спасибо.

– Их было двадцать четыре.

Он произнес это так самодовольно, будто бы рассказывал о Кохинуре, Горе света, – самом дорогом алмазе на свете.

Софию чуть было не передернуло, но она предпочла действовать дипломатично.

– Вам понравился концерт?

– Мне нравится все, что связано с вами.

Он сделал очередную попытку поцеловать ее руку, на этот раз приблизив свои влажные губы на слишком опасное расстояние.

София резко отдернула руку, избегая его атаки, и тут же побежала навстречу другому человеку, только что вошедшему поприветствовать ее:

– Александра! Как хорошо, что ты зашла!

Она обняла молодую женщину, которой, однако, пришлось прошептать той на ухо:

– Вообще-то, меня зовут Ленина.

– Прости, – прошептала София. – Я, похоже, сильно устала от этого концерта, вот и перепутала. В любом случае я рада тебя видеть. Давай сфотографируемся!

– Да, давай.

Они обе улыбнулись своему импровизированному фотографу – какому-то растерянному парню, которому Ленина всучила мобильный телефон, в то время как Дмитрий Останов, едва улыбаясь, в смущении вышел из гримерки. Вновь он был разочарован в своих мечтах о королеве, которая все никак не хотела сделать его своим королем. Люди продолжали подходить, чтобы выказать свое восхищение Софии. Они по очереди заходили в гримерку, полную цветов, на фоне которых совсем потерялись прижатые к стене двадцать четыре розы Дмитрия Останова. Наконец, в сопровождении своей матери Даны прибежала и малышка Елизавета, подбежавшая к Софии сразу же, как увидела ее. Она бросилась на нее и некоторое время оставалась так стоять, словно отпечатавшись на ее красном платье. Она закрыла глаза и обняла ее еще крепче, еще сильнее, чтобы показать, насколько сильно ей понравился концерт.

София улыбнулась:

– Елизавета, тебе понравился концерт?

Маленькая девочка запрокинула голову, но продолжала крепко обнимать Софию. Затем она открыла свои большие, сияющие от счастья черные глаза – самые необычные в ее классе.

– Очень сильно! Я тоже хочу так играть… – И она посмотрела на свою мать, Дану, улыбнувшуюся ей в ответ.

На самом деле ей было очень грустно, поскольку у них не было денег, чтобы позволить Елизавете заниматься вечно.

София погладила девочку по голове:

– Ты прекрасно играешь. Однажды ты тоже будешь выступать… Это всего лишь вопрос упорства, страсти и постоянства. Но в таком случае нужно поставить музыку на самое первое место.

Сказав это, София вдруг погрустнела, ведь это именно то, что сделала она. И что, счастлива ли она теперь? А была ли вообще когда-нибудь?

Она отогнала эти мысли, улыбнулась и обхватила ладонями лицо этой красивой маленькой девочки:

– Я помогу тебе, и если ты действительно так сильно любишь музыку, то и она полюбит тебя.

Елизавета в последний раз обняла Софию и оставила ее поговорить с остальными.

К ней подошла Дана, мать:

– Поздравляю! Это был прекрасный концерт, по-настоящему волнующий, я испытала столько эмоций.

– Спасибо.

– Слушайте…

– Не волнуйтесь. Как-нибудь справимся…

– Но…

– Елизавета сейчас слишком сильно этим заражена, нельзя вот так сразу лишать ее мечты. Возможно, когда она полюбит кого-то другого, фортепиано само собой отойдет на второй план.

«Хотя, конечно, – думает София, – со мной этого не случилось». Но она все равно улыбнулась ей. Дана кивнула и сделала вид, что согласилась с ней, но все еще беспокоилась о том, что уроки стоили дорого. Ей удалось оплатить первые занятия, но больше она не потянет. Она часто подрабатывала уборщицей в школе, куда ходила ее дочь, а после обеда убирала в частных домах, но никто не хотел повышать ей оплату, а вот стоимость самой жизни выросла. И, словно всего этого было недостаточно, Сергей, ее муж и отец Елизаветы, потерял работу, его компания закрылась. Сейчас он пытался заработать хоть какие-то деньги, устраиваясь разнорабочим по вызову. Он выполнял небольшие заказы по работе с камнем или столярному делу, но иногда ему приходилось соглашаться и на другие, более простые заказы. Например, часто он ездил чинить оконные рамы, прочищать засоры в раковине или, еще хуже, в туалете, поскольку все это легко забивается и тот, кто знает, как починить, востребован всегда. И почему реальность всегда действует наперекор мечтам?

София посмотрела на нее и, кажется, угадала ее мысли. Она уже было открыла рот, чтобы что-то сказать, как вдруг в дверях появилась Оля. Она улыбнулась и развела руками – ей не нужно было говорить никаких слов, жест и так выражал все, что она хотела сказать: «Все было просто идеально, ты не ошиблась ни в одном пассаже» или «Это было твое лучшее выступление».

Но на этот раз Оля не остановилась на жестах, она все же решила добавить словами:

– Прекрасный концерт… Это было грандиозно.

Елизавета посмотрела на нее, затем вырвалась из рук матери и подскочила обратно к Софии. Она была совсем сбита с толку, и ей срочно нужно было поведать, как же все на самом деле, сказать ужасную правду, которую знала только она одна:

– Но это неправда, София! Ей это совсем не понравилось! Когда ты играла, она плакала!

София и Оля смотрели друг на друга ровно одну секунду, а затем рассмеялись.

– Спасибо, Елизавета… – София улыбнулась своему маленькому информатору. – Ты знаешь, Оля была моей учительницей, и я знаю – когда она плачет, это означает, что я выступала по-настоящему хорошо…

– Ох! – Елизавета отошла, но осталась в неком недоумении: какой странный у взрослых способ показать, что что-то хорошо.

Затем Дана взяла ее за руку и улыбнулась:

– Ну, дорогая, пойдем.

Но прежде чем выйти из комнаты, Елизавета в последний раз обернулась к Софии и с гордостью сказала ей:

– Ну что ж, тогда, надеюсь, однажды и ты будешь много плакать из-за меня! – И, довольная собой, она вышла из гримерки.

София смотрела, как эта полная энтузиазма и воли, упорства и настырности пианистка удалялась от нее. Она напомнила ей саму себя в детстве. «Но вот интересно, совершит ли Елизавета такую же ошибку, когда вырастет? А было ли это действительно ошибкой? В конце концов, никто меня не заставлял это делать. Или я просто ищу оправдания, чтобы скрыться от правды?» Внезапно София почувствовала, как ее сердце забилось сильнее. Такое с ней случалось иногда ночью – она просыпалась и больше не могла заснуть. Ее настигали тысячи мыслей. Тысячи воспоминаний. Тысячи «а что, если?». В течение дня они дремали, скрытые где-то глубоко за множеством обязательств, заставляя ее поверить, что все наконец-то наладилось. Оля заметила ее потерянность и наблюдала за ней. Но вот снова пришли люди, чтобы попросить автограф или фото, и София очень доброжелательно, с радостью разговаривала с каждым, и та тень, которая упала на ее лицо на мгновение, вдруг исчезла.

Глава третья

София и Оля шли по улице, внимательно следя за тем, куда они ступают. В центре тротуар еще не полностью замерз, так что там было менее опасно. Свет от двойных фонарей падал на снег, окрашивая его в янтарный цвет. Пройдя несколько шагов, София и Оля прошли мимо большого здания с красной крышей и продолжили путь по улице Новожилова мимо двух домов-близнецов, а затем и вдоль всех остальных домов на улице. Дорога была немного наклонена, поэтому Оля слегка покачивалась. София заметила ее неуверенный шаг: