Человек, который не хотел любить

– Ну же, Софи, деваться некуда! Это судьба! Мне кажется, вчера его ещё тут не было…

В углу бара стояло небольшое пианино. На нём были какие-то надписи, словно воспоминания о мимолётных летних романах, а само оно было сделано из чёрного дерева. Все друзья начали подталкивать её, но так громко и с таким энтузиазмом, что в баре сразу все – и англичане, и американцы, и немцы, и даже пара из Японии – присоединились к ним, не понимая даже, о чём речь. Они начали жать итальянцам руки, готовые с радостью принять любое развлечение, которое те были готовы предложить.

София сразу поняла, что тянуть резину не имеет смысла, фыркнула и надулась на Андреа:

– Чёрт бы тебя побрал! Даже на каникулах! Я же не заставляю тебя рисовать карту всего острова, блин!..

Она вытащила табуретку из-под стола и уселась за пианино. Она подняла крышку и удивилась надписи на английском: «Life is music». Она встряхнула головой, принимая это приглашение, и начала играть. Поскольку они оказались в пабе, где публика была намешана из разных стран, она сразу отбросила классическую музыку и выбрала джазовое произведение. По памяти она начала играть произведения St. Germain, пытаясь импровизировать сразу во всех жанрах, создавая попурри из немцев, испанцев, американцев и немножко японцев. На ходу она схватила бейсболку у какого-то проходившего мимо мальчика. Ей даже принесли пиво, а она пыталась хоть как-то преодолеть эмоции, застенчивость и стыд от такого выступления на этом пианино, у которого то и дело проскакивала фальшивая нота. В заключение, чтобы добавить немного достоинства своему жалкому выступлению, она решила поддаться и исполнить произведение Тони Скотта. Она считала его величайшим итало-американским джазистом, которого страна его происхождения игнорирует по глупости. Кто знает, вдруг кто-то из присутствующих оценил бы её столь изысканный выбор.

Она сыграла всего по чуть-чуть и закончила свой шутливый концерт «Музыкой для дзен-медитации». Раздался шквал аплодисментов. Все по очереди подходили к пианистке, дружески похлопывая её по спине в знак признания. Кто-то предложил ей ещё пива. Когда София попыталась вернуть бейсболку мальчику, он начал быстро махать руками и трясти головой: «No, no… It’s yours, it’s yours». И, улыбаясь, пожал ей руку.

В конце концов София толкнула Андреа:

– Вот видишь, что ты наделал?

– Ты была великолепна. Я уже поговорил с владельцем бара. Если будешь давать по два концерта каждый вечер, то тогда у нас окупится отпуск!

– Дурак!

Развеселившийся Андреа обнял её. Он был так удивлён тому, что София, привыкшая давать концерты по всей Европе, играющая вместе с Шайи, могла стесняться, играя перед какими-то полупьяными туристами в крошечном греческом баре. Но такова она была. Её внезапные вспышки гнева и её капризный характер: то она была нежной и милой куколкой, то вдруг женщиной, страстной и дикой. И её шаловливый и слегка пьяный вид заставил Андреа подумать, что сейчас как раз был период, когда в ней проснулась страстная женщина. Они незаметно ото всех выскользнули из бара, пока все фальшиво горланили что-то под музыку, которую она только что для них сыграла, запивая всё это пивом из почти пустых пинт в атмосфере полной эйфории.

Андреа и София оказались на пляже невдалеке от порта. София сняла туфли и шла, наступая на маленькие медленные волны, которые море накатывало на берег, разбрасывая светящийся и тут же угасающий планктон.

Она наклонилась и набрала немного воды в пригоршню:

– Смотри…

Странные крошечные светящиеся создания оказались в её маленьком водоёме. София бросила их обратно в море. Чуть позже они оказались на полоске пляжа, лежащего под скалами. Луч маяка проскользнул прямо по их головам, освещая весь остальной пляж. Андреа приподнял её платье, снял трусики, расстегнул свои штаны и тут же вошёл в неё. Они медленно занимались любовью, их рты наполнялись солоноватым воздухом, кожа казалась мягкой и тёплой. Ночь окутывала их, они никуда не торопились. Они только желали любить друг друга, и всё у них было впереди…

Всё было впереди…

София поднялась и пошла на кухню:

– Я хочу приготовить салат. А ещё я взяла немного тунца, чтобы пожарить на гриле, ты будешь?

Андреа немного расстроился. Он рассказывал кое о чем, но он решил не заострять на этом внимания:

– Да, конечно… Только не сильно зажаренного!

София вошла на кухню, открыла холодильник, отыскала салат и тунца и вытащила их. Она включила плиту и поставила на неё сковородку-гриль. Всё было впереди…

Тем вечером, после того как они занялись любовью, они разделись и прыгнули в воду, а затем бегали друг за другом, потому что София, выйдя из воды первой, украла его одежду:

– Вот тебе за то, что заставил меня играть! Будешь знать! Домой пойдёшь голый как червяк!

Но Андреа догнал её, поднял в воздух и опрокинул прямо на песок. Голую и всё ещё мокрую. Привыкнув играть в регби и приложив к ней такую же силу, он с лёгкостью проделал это.

– Ай, мне больно!

– Недорогая…

– Сам ты дорогая! Я же тебе не регбист!

И вечер кончился их спором. На следующий день у него на лице красовался след от укуса, а у неё был синяк на левом бедре. Но вскоре, будучи заложниками этого прекрасного острова, они помирились самым лучшим из способов.

Теперь та жизнь была далеко. Тунец уже прожарился с одной стороны. София взяла вилку и быстро перевернула его на сковородке. Она вздохнула. Как будто бы тех двоих никогда не существовало. Среди дыма и запаха жареного мяса она почувствовала себя разбитой.

Прошёл уже час с тех пор, как приехала «скорая помощь». Последняя медсестра, которая вышла из операционной, сказала, что ничего не знает. Может, она просто не могла ничего сказать. Софии хотелось биться головой об стену, а ещё лучше – бить стекло голыми руками. Ей не хватало воздуха, она сходила с ума. Она начала ходить взад и вперёд по коридору, открыла одну дверь, затем другую. Она продолжала бежать из одного коридора в следующий. Когда она доходила до последнего, ведущего во двор, то разворачивалась и шла обратно.

Прошёл ещё час. Светало. Вдруг, открыв дверь в очередной коридор, она очутилась перед входом в часовню при больнице. Она медленно вошла, ступая на цыпочках. В первом ряду сидела пожилая монахиня, согнувшаяся чуть ли не пополам. Она молилась в тишине, возможно, возносила Господу свою просьбу, а может, на автомате повторяла «Аве Мария» или «Отче наш». Для Софии же это всё было вновь. Со временем она отдалилась от церкви без особой на то причины. Так случилось. Раз, и всё, как бывает – окончили школу и больше не друзья.

Первые лучи дня расцветали на больших витражах церкви. Белые стены капеллы разукрасились в фиолетовый, голубой и лазурный. С этим рассветом София поняла, что ей снова нужен кто-то, хотя бы Господь, кто был бы рядом, кто услышал бы её молитвы. Она встала на колени в последнем ряду, закрыла лицо руками и начала молиться. Она начала издалека, словно продолжила разговор, начатый много лет назад, оправдывая свой уход, прося прощения: «Прости меня, что я так внезапно исчезла без какой-либо причины, что не предупредила тебя». И ей показалось, что она услышала ответ. Её тихий монолог превращался в диалог, словно какой-то великодушный и добрый человек всё понял, проникся всем, что она говорит, и в каком-то смысле оправдал её. «Теперь я знаю, что возвратиться сюда только из-за того, что произошло, это трусость…» София подняла лицо и взглянула вперёд, поверх алтаря, на изображённого Христа. Казалось, он смотрит на неё. «Но я прошу Тебя, помоги мне, я не знаю, к кому ещё обратиться. В это мгновение миллионы людей молятся Тебе, прося о своих заботах, но я прошу Тебя, обрати внимание на меня и Андреа. Я готова на всё. Я отрекусь от всего, если Ты так скажешь, если он выживет».

И вдруг заиграла медленная музыка, несколько нот «Аве Марии». Она продолжала играть, тихо, едва различимо, но для Софии это был тот самый знак свыше. Тогда она закрыла глаза и хотела заплакать, но поняла, что только предложение должно идти с её стороны. «Да. Я перестану играть, если он выживет». Она не знала, что ещё добавить. Ей казалось это огромным отречением. Вдруг став какой-то спокойной, она встала с колен. Пожилой монахини больше не было, и музыка прекратилась.

Она пошла назад по всем коридорам, пока не очутилась перед операционной. Она села на сиденья и стала ждать. В шесть пятнадцать хирург, оперировавший Андреа, вышел из палаты, опустил маску и направился прямо к ней. Наверное, он предполагал, что возле операционной его будет ждать девушка. Он шагал медленно, был очень уставшим и вымотанным, а его взгляд не предвещал ничего хорошего. София увидела его, его лицо, и ей показалось, что она умирает.

Только когда он подошёл ближе, то улыбнулся ей:

– Он выкарабкается. Нужно время, но он поправится.

Тогда София согнулась и заплакала. Крупные слёзы катились по её лицу, измученному усталостью, напряжением, чувством вины. Она уже видела, как кончилась её жизнь вместе с жизнью Андреа. Хирург обнял её. Она вышла из больницы и шла по рассветной улице, ни разу не усомнившись, что её услышали. С тех пор она больше не играла.

Только в следующие дни она поняла, каким длинным и сложным будет этот путь. Андреа парализовало. Он больше не мог ходить. У него случился перелом нижних позвонков, затронувший костный мозг, из-за чего отнялись ноги. Она вспоминала лик Христа, нарисованного в маленькой больничной часовне. Она задавалась вопросом, было ли достаточно того, что она отказалась от фортепиано, слышал ли Он когда-нибудь, как она играет, знал ли Он, от какой страсти, от какой невероятной любви она отказалась, чтобы спасти Андреа.

– Э, ну я же просил не сильно прожаренную! Из кухни валит дым!

Голос Андреа вернул её в настоящее. Восемь лет спустя после того вечера. Немногое изменилось.

– Ты прав, дорогой! Прости! Я мыла салат и не заметила! Убираю с огня!

Чуть позже она села возле кровати, приготовила поднос с едой, поставила пластинку, подходящую к тому вечеру, – спокойные произведения Дайаны Кролл. София любила такую музыку, а Кролл была одним из её самых любимых авторов. Они ели друг напротив друга.

Андреа был в хорошем настроении и принялся шутить про тунца:

– Прожарить больше просто невозможно…

– Да, ты прав, прости. Я же сказала, что задумалась.

– Наверное, в твоей голове вновь раздалось… – Андреа с намёком поднял брови, – слово «опьяняющий»?

София прыснула:

– Нет, дурак!

Андреа вытер рот, положил салфетку на кровать рядом с собой и посмотрел ей в глаза:

– Мне кажется, что ты мне чего-то недоговариваешь.