История Византийской империи. Становление

По словам Лактанция, Галерий, желая сильнее раздражить Диоклетиана против христиан, приказал зажечь дворец и потом обвинил христиан в поджоге; тогда начались пытки и последовали смертные приговоры против придворных евнухов и служителей. Евсевий, говоря о пожаре, не упоминает о подозрении против Галерия, не обвиняет и христиан (??????? ??????). Наконец, имп. Константин, бывший в то время в Никомидии, оставил также свидетельство об этом событии, – только свидетельство, несогласное с двумя предыдущими; именно: Константин в своей речи к отцам первого Вселенского собора приписывал пожар дворца молнии. Общего во всех известиях то, что вскоре после опубликования эдикта произошел пожар в императорском дворце, который имел следствием второй, более решительный эдикт против христианства. Современники и свидетели этого события не объясняют нам причины пожара, а если и говорят о ней, то несогласно и неубедительно. Диоклетиан в душе остался убежденным, что виновны в поджоге христиане, служившие в его дворце, вследствие чего и появился второй эдикт, которым повелевалось налагать оковы на епископов по всем церквам и сажать их в тюрьму; придворные слуги в Никомидии были подвергнуты, кроме того, суровым наказаниям и смертным приговорам.

Судить о жестокости второго эдикта и о приложении его в провинциях не совсем легко, потому что ни у Евсевия, ни у Лактанция нет полного изложения эдикта; тот и другой рисуют только картину – как принуждали христиан к жертвоприношению и как казнили их за сопротивление, но мы не имеем оснований сказать: рисует ли эта картина только то, что можно было видеть в Никомидии, или и то, что происходило в провинциях. У Евсевия в истории палестинских мучеников находим три мучения в 303 г. Но одно из них не подходит к эдикту, потому что Прокопий обвинен, собственно, в государственной измене за приложение к политическим событиям стиха Гомера: «Нехорошо многовластие, да будет один господин, один царь». На Западе Констанций Хлор, расположенный к христианству, не мог настаивать на строгом выполнении эдиктов. Притом наступал торжественный для империи год, именно юбилейный год; по случаю празднования двадцатилетия 17 ноября 303 г. издана была правительством амнистия в пользу заключенных и подсудимых. Хотя у Евсевия этот декрет рассматривался как всеобщая амнистия в пользу всякого рода преступников, но в этом можно усомниться, потому что и после опубликования амнистии видим отдельные случаи мучений христиан. С положением дела согласнее то толкование, что под амнистию подошли только политические преступники, и именно те христианские епископы и настоятели церквей, которых сажали в заключение не только за дела веры, но и по подозрению в политической неблагонадежности, т. е. амнистия уничтожила, собственно, второй эдикт. Относительно христианских узников в ней сказано: тех, которые принесут жертву, пускать на свободу, упорствующих же пытать. В самом деле, странно было бы допустить, что Диоклетиан, начав преследование против христиан в феврале, в ноябре того же года прекращает его, а потом опять издает эдикт о гонении.

Последний четвертый эдикт Диоклетиана падает на весну 304 г. В силу его все христиане понуждаемы были к торжественным жертвам в честь идолов. Во второй год гонений на христиан в Палестине пострадало десять мучеников. Вообще, не следует забывать, что Диоклетиан, вооружившись против христианства, не выходил из пределов законности и думал покончить дело с христианами, лишая их гражданских прав и устрашая пытками. Кровь христианская проливалась не в силу прежних эдиктов, но в силу местных условий. Там, где ожесточение против христиан было глубже и сильнее, конечно, не могло обходиться без казней и жестоких преследований. В Риме, например, раз в цирке поднялись крики: «Пора уничтожить христиан! Август, казни их!» Это совпадало с объявлением четвертого эдикта Диоклетиана. Там же, где возможна была снисходительность или где были лица, расположенные к христианству, как Констанций Хлор в Галлии, менее видим и казней.

После отречения Диоклетиана и Максимиана, когда первенствующим августом стал Констанций Хлор, Диоклетиановы эдикты, не теряя своей юридической силы, однако, слабее приводились в исполнение. Не говоря уже о том, что на Западе преследование почти совсем прекратилось, даже на Востоке не встречаем казней и мученических смертей. Евсевий указывает на мучение Аппиана, но он казнен был за то, что позволил себе личное оскорбление наместнику. Важное доказательство тому, что Констанций Хлор ослабил приложение Диоклетиановых эдиктов и на Востоке, находим в следующем: цезарь Максимиан, узнав о смерти его, 20 ноября 306 г. празднует день своего рождения приведением в исполнение приговора, состоявшегося еще во время Диоклетиана, по которому мученик Агапий отдан был в цирк на съедение зверям. В таком виде можно представить себе первые три года гонений на христиан. Смуты, начавшиеся в империи с 307 г. и выдвинувшие на Востоке Галерия, должны были отразиться как на всех государственных делах, так и на положении христиан. Авторитет императорской власти в провинциях падает, префекты и президенты, не боясь ответственности, по личным побуждениям и склонности, то суровее, то снисходительнее относились к христианам. От этого мы видам, что у Лактанция и Евсевия время Галерия и Максимиана по числу мучеников на Востоке представляется самым кровавым периодом гонения. Но при этом нельзя не заметить, что случаи бесчеловечия с христианами представляются внушенными не политикой и не законами, но безначалием, разнузданностью нравов и безответственностью властителей.

Седьмой год гонения оканчивался, но Галерий замечал, что усилия власти оказываются тщетными, что брань, внесенная в империю эдиктами о преследованиях, лишь ослабляет империю, но не христиан. В 310 г., находя ли себя бессильным против христиан или имея в виду другие цели, Галерий приготовил эдикт веротерпимости, опубликованный 30 апреля 311 г. в Никомидии. В силу этого эдикта отменялись репрессивные против христиан меры, христианам позволялось жить по своей вере, строить церкви с условием – не нарушать государственного порядка. Непосредственно за этим получено на Востоке известие о смерти Галерия.

С 313 г. империя имела двух только императоров: на Востоке Лициния, на Западе Константина. Дальнейшие вопросы о христианстве стоят в связи с именем западного императора. Восемь лет сряду действовали законы об угнетении христианства, в разных частях империи они имели неодинаковую силу напряжения. Но даже и там, где страсти местного населения и неблагорасположения властителей (на Востоке и в Риме) соединили свои усилия в борьбе с христианами, результаты далеко не соответствовали ожиданиям. Если и не придавать особенной веры вычислениям, колеблющимся между 1/2 и 1/20 частью всего населения империи [11], то одна живучесть нового принципа, распространенность христиан по большим городам, стройная община, находящаяся в строгом повиновении у своих епископов, ставила уже новые вопросы императорам IV в.: речь могла идти не о том, быть или не быть христианству, а о том, пользоваться ему терпимостью только или главенством. Императору Константину оставалось не выбирать одно из двух, но принять то, что и без него готово было получить перевес, т. е. дать христианству не только равноправность с язычеством, но и главенство.

Нам трудно следить за внутренними отношениями Константина к христианству и определить время, в которое он пришел к необходимости дать торжество новой вере. По крайней мере, чудесные знамения, указываемые Лактанцием и Евсевием как причина переворота в душе Константина, не совсем убедительно доказывают подобный переворот. Имеем в виду известный рассказ об явлении Константину креста с надписью: ????? ????. В 312 г. Константин пошел в Италию против императора Максенция; силы его были слабы сравнительно с силами врага, он начал отчаиваться в успехе, пришел к мысли о высшей помощи, но колебался, у кого просить заступничества – у богов или у Бога? В этом раздумье он просил у Верховного Существа помочь ему. И вот в полдень на ясном небе Константин и его войска увидели крест с надписью: «Сим побеждай». Чтобы уверить читателя в истине этого рассказа, Евсевий прибавляет: «Мне сам император передавал это и подтвердил клятвой» [12]. На следующую ночь Спаситель явился Константину и повелел приготовить знамя с виденным изображением: знамя состояло из водруженного на древке золотого венца с монограммою из начальных букв имени Христа. Приготовленное таким образом знамя впоследствии получило название labarum, этимология которого не поддается объяснениям.

Таков рассказ Евсевия о том, как Константин обращен был к христианству. Не говоря уже о том, что возникает некоторое сомнение даже при чтении Евсевия, который ссылается на подтвержденное клятвою сообщение Константином такого факта, который могло засвидетельствовать все его войско; сомнение усиливается, если сравнить с приведенным рассказом свидетельство Лактанция. В 44 гл. кн. de mortibus persecutorum, сказав о прибытии Константина под стены Рима, Лактанций продолжает: наступал день восшествия на престол Максенция, и вот Константин во сне получил приказание сделать божественное изображение на щитах своих воинов. Он сделал, как было заповедано, приказав изобразить божественный знак на щитах воинов с главою поверх него. Из сопоставления этих свидетельств видим, во-первых, что они разноречат в показаниях о времени чудесного знамения: по Евсевию, видение было перед войною, вообще в неопределенный период, по Лактанцию – накануне решительной битвы у Мильвийского моста; во-вторых, по Евсевию, было заповедано приготовить новое военное знамя, по Лактанцию – новое изображение на щитах. Лактанциев рассказ еще и тем подозрителен, что не было возможности так скоро приготовить щиты, чтобы с ними на другой день вступить в сражение.

Допуская действительность видения, которое подтверждается еще третьим современным свидетельством [13], на основании которого Константин сделал распоряжение об изменении в военном знамени или щитах, тем не менее трудно видеть здесь прямое отношение к христианству. Уже одно то, что Евсевий умалчивает об этом в «Церковной истории», изданной в 326 г., подает повод думать, что тогда еще не считали возможным относить торжество христианства к 312 г.; два панегирика, сказанные по случаю победы над Максенцием, также не упоминают о христианстве Константина.

В память победы над Максенцием Константин воздвиг в Риме статую, на которой он представлен был с знаменем в руке. Хотя в известии Евсевия по этому поводу ясно намекается, будто вера в божественную помощь Христа побудила Константина изобразить на статуе знамение креста, однако ни в подписи на этой статуе, ни в надписи на триумфальной арке нельзя видеть никакого отношения к кресту, на котором пострадал Христос. Собственно, мы не знаем, когда была окончена эта статуя, когда сделана на ней надпись, – во всяком случае не в 312 г.; но нельзя не сравнить с нею ту надпись, которая сделана была на триумфальной арке не ранее, однако же, 316 г., к празднованию десятилетия Константина на римском престоле; она начинается словами «Instinctu divinitatis», в чем уже никак нет указания на Христа. Поэтому, оставляя под сомнением все вышеприведенные случаи, в которых стараются видеть указание на христианскую веру Константина, переходим к Миланскому эдикту веротерпимости, изданному в июне 313 г. Эдикт этот приводят почти сходно Лактанций и Евсевий. Содержание его следующее: «Мы, императоры Константин и Лициний, заботясь о благе и пользе подданных, установили относительно богопочитания, чтобы и христианам, и всем дана была полная свобода жить в той вере, в какой кто хочет, чтобы небесное божество было благорасположено к нам и ко всем, которые находятся под властию нашей… Определяем, чтобы христианам возвращены были конфискованные в казну или частным лицам отданные имущества, также чтобы были вновь отданы места их собраний. Частные лица должны быть удовлетворены за это из государственных средств» [14].

Вообще в силу этого эдикта христианство объявлено равноправным с язычеством, и уничтожены все Диоклетиановы постановления против христиан. По содержанию близок с этим эдиктом и акт 324 г., когда после победы над Лицинием Константин признал христианство единой истинной верой, а язычество заблуждением, хотя и последнее объявлено терпимым. «Для сохранения мира я постановил, чтобы и те, которые еще остаются в заблуждении язычества, пользовались таким же спокойствием, как и правоверные. Пусть и те, которые удаляются от послушания Богу, пользуются, если хотят, своими посвященными лжи храмами» [15]. Константин обращается лишь с увещанием к язычникам, чтобы они приняли христианство, и запрещает поклонение некоторым богам и частные жертвоприношения. В кодексе Феодосиевом можно находить правительственные распоряжения и предписания касательно язычества вплоть до самой смерти Константина (337): из них видим, что язычники имели свои храмы, жрецов, поступали в государственную службу и т. д.

Лучшим свидетельством того, что по отношению к христианству в Константине следует различать государственного мужа от обыкновенного человека, стремящегося по влечению сердца к разрешению религиозной загадки, служит воздвигнутый при нем памятник по случаю политического события первостепенной важности. Мы разумеем триумфальную арку в Риме, воздвигнутую римским сенатом в честь Константина после одержанной им блистательной победы над Максенцием близ Мильвийского моста [16].

Этот величественный памятник, наскоро построенный и украшенный частью рельефами из прежних памятников (триумфальная арка Траяна), между прочим, в посвятительной надписи заключает в себе известное выражение «Instinctu divinitatis» вместо личного бога, а над этими словами открыто древнейшее выражение, впоследствии исправленное: «Nutu I. О. М.» (т. е. по внушению Юпитера, величайшего и прекрасного). Что касается украшений триумфальной арки, архитектурных и других художественных подробностей, то ни единой черты христианства в них не найдено. В общем здесь представлены, во-первых, языческие жертвоприношения (медальоны), во-вторых, исторические сцены, относящиеся к царствованию Траяна [17].

Миланский эдикт веротерпимости, равно как личное расположение Константина к исповедникам христианской веры, оказал в громадной степени благодетельное влияние на распространение и укрепление христианской общины в империи. Еще языческие храмы привлекали к себе горячих приверженцев, и старый культ находил поддержку в правительстве, а между тем христианские писатели в полном сознании конечного торжества говорят уже о том, что сила креста наполнила вселенную [18]. Быстрый рост христианских общин и со стороны количественной, и со стороны их внутреннего могущества и общественного значения представляет собой наиболее любопытный факт. Но, конечно, нельзя не подумать и о том, что за этот успех христианской Церкви нужно было поплатиться на первых же порах. К обращению в христианство часто приходили не путем внутреннего убеждения, а вследствие искания выгод и преимуществ; принимали христианство для того, чтобы угодить императору, чтобы иметь успех при дворе, по своим делам и т. п. Нередко колебания решались и теми соображениями, которые частью заметны в обращении к христианству Константина, – что христианский Бог могущественней языческого и что чрез Него можно получить больше благ. Что касается специально внутреннего отношения Константина к христианству, то нельзя сомневаться, что близко знавшие его современники считали его за убежденного христианина и что он после Миланского эдикта многократно проявлял свое исключительное внимание к Церкви и клиру: сносился с епископами, интересовался делами христианской общины, делал пожертвования на благотворительные учреждения Церкви. Начиная с 314 г., имеется ряд публичных похвальных слов в честь Константина, в которых обращение его к единому истинному Богу выставляется как его особенная заслуга. Христианство еще было только терпимым наряду с языческим исповеданием, закон еще не придавал ему преобладания над политеизмом, но фактически христиане уже получают преобладание: занимают высшие должности в администрации и в армии и постепенно придают государству новый характер.

Прекрасным христианским памятником, построенным самим Константином, нужно считать церковь св. Констанции в Риме. Этот храм в стиле античных построек украшен изящными колоннами, снабжен мозаиками [19]. С именем Константина соединена известная базилика Константина в Риме, отличающаяся своими величественными сводами, которые опираются на четыре пилона [20].

Еще важней те постепенные перемены, которые происходят в христианской общине, в среде самих ее членов после эдикта веротерпимости. В начале IV в. христианская община выступает уже с довольно твердой организацией, Миланский эдикт открыл ей легальный путь для дальнейших успехов в языческом государстве, которое мало-помалу и само начинает приближаться к христианской общине. Прежде всего следует иметь в виду устройство церковного клира, который приобретает корпоративный характер, находя в римских гражданских законах достаточную охрану для своих сословных привилегий. Еще во время гонений духовенство достаточно изолировалось от гражданского общества; под благодетельным же действием эдикта веротерпимости оно сделало в том же направлении дальнейшие шаги. Константин освободил христианское духовенство от обычных повинностей, лежавших на римском гражданине [21]; утвердил за Церковью право принимать в свою пользу наследства по завещанию; обеспечил церковные учреждения богатыми приношениями из государственных средств в виде земельных участков, денежных и хлебных выдач. В особенности огромное значение имели для духовенства пожалованные ему судебные права, т. е. право решать возникавшие на почве обыкновенных отношений между христианами гражданские споры. Словом, Константин дал духовенству всевозможные гарантии своего расположения, разделив с ним до известной степени управление и сделав его послушным орудием в своих руках.

Прежде чем переходить к дальнейшим судьбам христианской Церкви при преемниках Константина, остановимся на некоторых явлениях церковной жизни в ближайшие годы после эдикта веротерпимости. Тяжкий период гонений сопровождался не только благородными подвигами самоотвержения, подъемом духа и нравственной дисциплины, но и вызывал и дурные проявления человеческого духа: уныние, измену, клятвопреступление. В особенности следует отметить дух нетерпимости, фанатической приверженности к форме и обряду и взаимной вражды. Эти свойства обнаружились уже и во время гонений при обсуждении поступков тех христиан, которые или отрекались от Христа, или выдавали язычникам священные книги. По отношению к внутренним раздорам в христианской общине Константин проявил много такта и государственной мудрости. Предоставляя епископам полную свободу действий, он старался держаться нейтральным в споре и если высказывался в пользу одного определенного мнения, то ни в каком случае не допускал насилия одной партии над другой. Его политическая мудрость не раз давала ему случай убедиться, что излишняя ревность и в особенности насилие создают упорство и настойчивость, с которыми слабая партия нередко получает преимущество над сильнейшей.

С подобными расположениями относился Константин и к величайшему церковному спору, возникшему ок. 318–320 гг. из-за вопроса о божественной природе Христа по почину Ария. Арий был человек весьма образованный, искусный диалектик, строгий в жизни, общительный, но, вместе с тем, горд, честолюбив, неискренен и чрезвычайно хитер. Он вначале был в прекрасных отношениях со своим епископом. Недоразумения между ними возникли, по словам историка Сократа, по следующему случаю [22]. Однажды епископ держал беседу о таинстве Троицы и в частности утверждал единство Троичности. Бывший при этом Арий стал возражать, настаивая на той мысли, что если Отец родил Сына, значит последний имеет начало, и, значит, было время, когда Его не было – ??, ??? ??? ??. Христологический спор возбудил в Церкви бурю волнений, образовались два враждебных лагеря, которые раздвоили христианское общество и внесли смуту в империю. Арий, уверенный в правоте своих воззрений на Слово как на создание (????µ?), отправил к некоторым епископам изложение своего учения и просил их высказаться по этому поводу. Ему удалось в короткое время привлечь на свою сторону многих приверженцев, и в особенности знаменитого Евсевия никомидийского, близкое лицо к императору, которое имело на него большое влияние, равно как на сестру его Констанцию, жену Лициния. Кроме Евсевия за Ария высказались некоторые египетские епископы и александрийское духовенство и еще несколько епископов: Павлин тирский, Феодот лаодикийский, Афанасий аназарбский, Григорий бейрутский. Созванный епископом Александром собор в Александрии в 320–321 гг. произнес отлучение против египетских приверженцев Ария и против всех разделяющих это учение. Арий, принужденный оставить Александрию, прибыл в Палестину и оттуда отправил письмо к своему покровителю Евсевию никомидийскому, который пригласил его в свой епископский город, бывший и временной столицей империи. Здесь Арию открылась еще более широкая возможность распространить свое учение, тем более что Константин, занятый в 322–323 гг. войной с Лицинием, не имел времени обратить внимание на церковные споры. Одержав победу над Лицинием осенью 323 г., Константин, в качестве единодержавного властелина запада и востока империи, занялся христологическим спором. Он написал Арию и епископу Александру очень длинное письмо, сохраненное у Евсевия, в котором излагал свой взгляд на жгучий вопрос времени. Заметим еще, что письмо было отправлено с знаменитым епископом Осией кордовским, игравшим крупную роль в это время.

По его воззрению, арианский вопрос не представлял особенной важности и серьезности. Правда, Арий допустил ошибку, выведя на соблазн народа такие вопросы, о которых лучше было бы молчать. Но и епископу Александру не следовало бы относиться с такой горячностью к вопросу, и лучше было бы им взаимно извиниться и помириться. В сущности и разница в воззрениях противников весьма незначительна. Константин ссылается при этом на философские учения. Часто философы, принадлежащие к одной школе, бывают разного мнения относительно некоторых частностей, что нисколько не мешает им соблюдать единение в общем учении; тем более, говорит он, «для вас, служителей великого Бога, следует быть единодушными в вопросе вероучения. Возвратите мне, – заключает Константин, – спокойные дни и беззаботные ночи, чтобы я пользовался радостью и наслаждением спокойной жизни» [23].

Ясно, что Константин не оценил тогда важности арианского вопроса и что письмо его далеко не отличается такими высокими качествами, какие придают ему церковные историки. Когда император увидел, что попытка его примирить Ария с епископом Александром не удалась и что в Церкви продолжаются беспорядки и смуты, он решился, может быть, по совету Осии, созвать Вселенский собор.

Как известно, деяний первого Вселенского собора не сохранилось, и даже можно сомневаться, были ли составляемы в свое время протоколы собраний [24]. Вследствие этого остается много неясностей как по отношению к обстоятельствам созвания собора, так и по предмету делопроизводства: как происходили заседания и как собор пришел к своему окончательному решению по спорному вопросу о природе Христа и по другим, занимавшим к тому времени Церковь вопросам. Несомненными плодами деятельности этого собора следует считать символ веры, 20 канонов и соборное постановление. Св. Афанасий в 350 г. на вопрос друга: что происходило на соборе, не мог сообщить подробностей, из чего следует заключить, что протоколов не было.

Что касается способа оповещения епископов и времени открытия соборных деяний – и по этому поводу высказывались довольно разноречивые мнения. Собор созывался на 20 мая 325 г., но император прибыл только к 14 июня, символ был принят собором 19-го числа, заседания заключены 25 августа. По всей вероятности, в промежутке между 20 мая и прибытием императора на соборе происходил обмен мнений между сторонами по главному вопросу. Арий был приглашаем на собрания и доказывал правоту своих мнений: ему удалось привлечь на свою сторону до 17 епископов и много лиц из низшего духовенства и светского общества. Партия православных имела во главе диакона александрийской церкви, ученого богослова Афанасия, и заместителя александрийского епископа, пресвитера Александра.

По прибытии императора состоялось открытие заседаний собора, описанное у Евсевия [25]. «Когда, – говорит он, – епископы собрались в назначенное для заседаний место и каждый занял определенное ему сиденье, тогда вошел император, одетый в золотые одежды, украшенные драгоценными камнями. Все встали и сели тогда, когда он занял свое место. Находившийся по правую от него сторону епископ встал и произнес краткое приветствие. Император затем отвечал в следующих выражениях: «Я горячо желал видеть вас собравшимися. Ныне мое желание исполнилось, и я благодарю высочайшее существо, Бога, который, излив на меня другие бесчисленные благодеяния, не лишил меня и этой милости – соединить вас всех и быть свидетелем согласия ваших чувств. Раздоры в Церкви Божией мне представляются более важными и опасными, чем внешние войны, и доставляют мне больше горя, чем все другое. После того как Бог по Своей милости дал мне победу над врагами, я восприял намерение на будущее время, воздав благодарность Богу, наслаждаться общением с теми, кому Бог даровал чрез меня свободу. Узнав же о разделении между вами, я понял, что этим нельзя пренебрегать, и поэтому решился немедленно созвать вас, чтобы положить конец злу. Итак, приглашаю вас, любезные служители Божии, принять меры, чтобы пресечь все разногласия и покрыть миром ваши споры. Этим вы угодите Богу и сделаете приятное мне, вашему брату на службе Богу». После этого собор приступил к своим занятиям по тем вопросам, на которые указано в речи Константина».

Руководителем прений и председателем на соборе был Осия кордовский и при нем два римских пресвитера. Чтобы выяснить положение партий на соборе, воспользуемся употребленным у Гефеле сравнением: «Употребляя обычные выражения в современных парламентах, мы можем сказать, что в Никее православные епископы с Афанасием и его приверженцами составляли правую, Арий со своими немногими друзьями левую, левый центр принадлежал Евсевию никомидийскому, правый центр – Евсевию кесарийскому. Известно, что представителем православного мнения и главным соперником Ария был ученый диакон александрийской церкви, знаменитый впоследствии отец Церкви Афанасий. В догматическом смысле главный предмет разногласия сосредоточился на учении о Слове (?????) или Сыне: происходит ли Он из существа Божия и имеет ли одну и ту же природу с Богом (?µ???????), как учила православная партия, или же Слово или Сын происходит из несущего и, как имеющий начало своего бытия: ?? ??? ??? ?? – не единосущен Отцу, как утверждал Арий и его приверженцы. Это последнее положение нашло себе техническое выражение в термине ?µ???????? – подобосущный, иначе создание и творение – ????µ? ????µ?» [26]. В нескольких словах позволим себе здесь выразить сущность православного и арианского учения не с богословской или философской точки зрения, с каковой оно трактуется в церковной истории, а с точки зрения общечеловеческого понимания и мировой культуры. Если Христос, сошедший на землю и вочеловечившийся, есть Бог, то для человечества в этом дано большое утешение: Бог, сделавшись человеком, обожествил человечество и тем указал человеку бесконечную цель самоусовершения и стремления к совершеннейшему. Между тем арианство, отправляющееся из признания во Христе существа сотворенного, небожественного по происхождению, не имеет в своем учении тех возвышающих элементов, о которых сказано выше.

Можно думать, что умеренность и осторожность епископа Осии много способствовали тому, что формула ?µ??????? нашла себе общее одобрение. После долгих споров и рассуждений наконец составлен был символ, текст которого сохранился в письме Евсевия. Все отцы, за исключением пяти, готовы были дать свою подпись под этим символом, как выражающим учение апостольской Церкви. Но из пяти колеблющихся, в числе коих был Евсевий никомидийский, три дали потом свое согласие, а остальные вместе с Арием были отлучены. Константин присоединился к представленному на его усмотрение соборному постановлению и – что представляется весьма важным – стал ревностным защитником соборного определения. Он приказал немедленно сослать Ария и двух епископов, не подписавших символа, в Иллирию и осудил на сожжение его еретические сочинения. Когда, наконец, были окончены все занятия, император пригласил членов собора к себе во дворец на угощение, причем каждый из отцов получил от него по подарку. Через несколько дней было еще заключительное собрание, на котором присутствовал и император.

Так как Никейский собор имеет громадное значение в истории христианской империи, то позволим себе еще остановиться на церковных канонах, которые ведут от него свое происхождение. Для последующей истории в особенности получил громадное значение 6-й канон, смысл которого подвергается толкованиям и различным объяснениям и по настоящее время, вследствие чего на основании его построено было много таких выводов, которые, в свою очередь, были предметом ожесточенных споров. В истории Византии мы не раз встретимся со ссылками на 6-й канон. Вот его содержание.

«Древний обычай, господствующий в Египте, да имеет силу в Ливии и Пентаполе, то есть епископ Александрии да сохраняет власть над этими областями, так как это же свойственно и епископу Рима. Подобным же образом следует сохранять свои преимущества Антиохии и другим епархиям. То совершенно ясно, что, если кто сделается епископом без согласия своего митрополита, того великий собор не признает епископом. Но если избрание совершится общим согласием и по церковным правилам и если при этом двое или трое будут противоречить по своим капризам, то право остается за большинством голосов».

В смысле ближайших последствий Никейского собора следует отметить, что хотя император Константин, согласившись с постановлением собора, сослал Ария в заточение, но спустя немного времени совершенно перешел на сторону ариан и возвратил из ссылки самого Ария. В догматическом смысле Арий дал некоторое удовлетворение своим противникам вновь употребленным по отношению к Сыну выражением ??????µ???? – происшедший вместо ???????µ???? – рожденный. Однако против принятия Ария в общение с Церковью был тогдашний главный страж никейского символа Афанасий, епископ александрийский. Но в 336 г., уже перед своей смертью, Константин дал официальное преобладание арианству, решившись подписать указ о ссылке Афанасия. При детях Константина арианство было господствовавшим на Востоке учением Церкви.

Смуты, вызванные арианским учением, имели далеко не преходящее значение. Они не прекратились за смертью главных деятелей, Афанасия и Ария, но продолжали долго еще разделять Церковь на два лагеря, причем правительство попеременно примыкало то к одному, то к другому. Вопрос церковного учения стал серьезным правительственным делом, арианская смута потребовала созыва многочисленных соборов, которые разрешала и постановления которых утверждала светская власть. Нет никакого сомнения, что этим нарушен был принцип независимости Церкви, которая пожертвовала своим нравственным достоинством из угождения перед светской властью. В свою очередь, и эта последняя, вступив в тесное общение с Церковью, предоставила ей значительную долю в гражданском управлении, лишив Церковь принадлежащего ей характера.

Константин подвергся большим упрекам за то, что он допустил вредное смешение Церкви и государства и что не поставил строгого разделения между делами, принадлежащими кесарю и Богу [27]. Можно, конечно, пожалеть, что клир спокойно пошел по пути, на который толкнула его светская власть, и скоро начал присваивать себе то, что ему не должно было принадлежать. Церковь присвоила себе непосредственное влияние и воздействие на людей, предоставив государству казармы и сбор податей, как сильно [28] выражается Буркгард! Самое соборное начало, которое имело такое широкое применение в первые века христианства, едва ли не было часто злоупотреблением предоставленным клиру правом – осуждать, лишать общения с Церковью и подвергать изгнанию и заточению несогласных с господствующей и поддерживаемой правительством церковной партией. Уже арианская смута могла представить неоднократные доказательства, что соборные определения нередко были диктуемы духом злобы и зависти, и осуждению на соборах часто подвергались столпы Церкви, как Афанасий, И. Златоуст. С государственной точки зрения подвергает осуждению соборы Аммиан Марцеллин: «Целые ватаги епископов разъезжали туда и сюда, пользуясь государственной почтой, на так называемые синоды в заботах наладить весь культ по своим решениям» [29]. Государственной почте этим причинен был страшный подрыв.

Константин, которого один из его ближайших преемников называет новатором [30] и разрушителем старых законов и древних обычаев, приобрел всемирно-историческое значение вследствие своей церковной политики. Он первый оценил христианство как громадную нравственную силу, борьба с которой оказывалась уже не под силу правительству. Вследствие этого он решился ввести христианскую общину в государство и воспользоваться ее громадным нравственным влиянием для наиболее прочного утверждения в империи своей власти. Остается, однако, неясным вопрос о том, насколько Константин сам был затронут евангельским учением и насколько в его церковной политике уделено было места нравственным принципам, вытекающим из проповеди Христа. Все, по-видимому, приводит к тому заключению, что равноапостольный Константин воспользовался новым учением как средством для мировластительства и как политическим орудием и что божественность евангельского учения мало коснулась его умонастроения и убеждения.

Беспристрастные светские историки (Евтропий и Аврелий Виктор) согласны, что Константин был гораздо лучше и благородней в первые десять лет правления, чем после. И, во-первых, ничем нельзя оправдать его отношений к Лицинию и тем более извинить жестокий обман и клятвопреступление по отношению к нему. В 314 г., начав войну без достаточных оснований и победив Лициния в двух сражениях, Константин лишил его всех европейских владений, кроме Фракии. Затем в 323 г. снова Константин воевал с Лицинием и принудил его после потери войска и флота запереться в Никомидии. Сестра Константина, бывшая в супружестве за Лицинием, вошла в переговоры с братом и исходатайствовала для своего мужа под священной клятвой жизнь и безопасность. Но в 324 г. Лициний был умерщвлен по приказанию императора. Ничем также нельзя оправдать бесчеловечные поступки Константина по отношению к ближайшим членам своего семейства. Жертвой его подозрительности и жестокости в 326 г. пали сын его Крисп, племянник Лициниан и, наконец, супруга Фауста. Историки, рассказывая о жестоких и ничем не оправдываемых поступках Константина по отношению к самым близким членам семьи, не находят ничего сказать в оправдание его, как только то, что политический успех и военное счастье способны портить и самых гениальных людей. Только одна сторона семейных отношений Константина возбуждает сочувствие – это любовное и почтительное отношение к матери, св. Елене. Она окружена была вниманием, пользовалась высоким почетом и проводила жизнь в благочестивых путешествиях по святым местам, в устройстве церквей и в делах благотворительности.

Глава IV

Язычество и христианство в половине IV века. Юлиан Отступник. Характеристика его царствования

В период от Никейского собора до вступления на престол племянника Константина Юлиана в 361 г. христианская Церковь имела все средства вполне окрепнуть и утвердиться в империи. Взаимное положение язычества и христианства в самой середине IV в. хорошо выясняется из сочинения христианского писателя Фирмика [1], которое было назначено для императоров Констанция и Константа и имело целью поощрить их к конечному искоренению языческого богослужения. В высшей степени также характерно для оценки политического положения язычества то обстоятельство, что римский календарь на 354 г. не упоминает ни языческих праздников, ни жертв, ни религиозных церемоний. Словом, не может подлежать сомнению, что языческая религия шла к постепенному забвению. И, тем не менее, нашелся государственный деятель – правда, это был римский император, – который задумал вернуть историю назад, возвратив римский мир снова к языческому культу. Предпринятая на себя Юлианом задача была неосуществима, в культурно-историческом смысле даже вредна, но при всем том изумительная его настойчивость, нравственная дисциплина, высокая образованность, обаятельные качества его души и, наконец, самая авантюра его религиозной реформы, так трагически закончившаяся, надолго обеспечивают за Юлианом симпатию исследователей.

Мысль о возможности возвращения к языческому культу не должна представляться совершенно безумной. Напротив, она имела для себя некоторые основания в нравственных и религиозных воззрениях значительных слоев общества [2]. При сыновьях Константина принимаются меры к закрытию языческих храмов, но эти меры не везде достигают цели. В 341 г. Констанций издает закон против языческих жертвоприношений, но законом 342 г. повелевается сохранить те храмы вне Рима, с которыми связаны публичные игры [3]. Хотя префект Рима запретил жертвы в самом городе, но это запрещение не исполнялось. В Риме законы Константина возбудили против себя ненависть, особенно в высших кругах. На этой приверженности римского сената к старой религии основывались надежды на успех Магненция, когда он объявил себя императором. Первое, что сделал Констанций после победы над Магненцием, – это было запрещение жертв. В 353 г. он же издал эдикт [4], которым повелевалось закрыть храмы и запрещалось посещать места культа под страхом смертной казни и конфискации имущества.

Сыну Константина была свойственна та же политика по отношению к религии, какая руководила самим Константином: религию не следует навязывать, кто хочет, может оставаться в язычестве и в своем доме следовать своей вере, не допускались тайные жертвы в ночное время, да и то не из религиозных, а из политических мотивов (магия, волшебство, гадание о будущих судьбах государства и императора). Вследствие этого язычество, в особенности на Западе, имело еще приверженцев. Хотя в 357 г. по приказанию Констанция из сената удалена была статуя Виктории, дабы не допускать в сенате языческих жертв, но в то же время римская аристократия осталась верна старой вере, и Констанций оставил в Риме весталок и жрецов, назначил новых на свободные места и приказал выдавать необходимые суммы на поддержание культа. В 358 г. император делает распоряжение об избрании sacerdos для Африки [5]. Как сыновья Константина объявили государственное обожествление своего отца, так сами Констант и Констанций сопричислены к divi и носили без всякого стеснения титул pontifex maximus.

Сообщим сначала биографические сведения об Юлиане. Fl. Claudius Julianus был племянником Константина Великого и происходил от Юлия Констанция, погибшего вскоре по смерти Константина Великого (337) во время военного бунта. Он родился в 331 г. и остался 6 лет по смерти отца, мать же потерял на первом году своей жизни. Где находился он со своим братом Галлом во время катастрофы 337 г., остается неизвестным, но несомненно, что он сохранил о ней ясное воспоминание. Юлиан получил хорошее воспитание, которым руководил евнух Мардоний, сумевший направить восприимчивые способности мальчика на изучение классических писателей и древней философии. По всей вероятности, первое время Юлиан жил близ Константинополя, может быть, в Никомидии, где епископ Евсевий наблюдал за ним и руководил его христианским религиозным образованием. Очень выразительными чертами отмечаются в характере Юлиана и в его последующих сочинениях два направления: разнообразные и широкие познания, почерпнутые в изучении древних писателей, и глубокая начитанность в книгах Священного Писания, чем он искусно пользовался в своей борьбе против христиан.

В 344 г. обоим братьям было указано жить в замке Macellum близ Кесарии Каппадокийской. Хотя условия жизни соответствовали высокому положению молодых людей, но Юлиан жалуется на недостаток общества, на постоянные стеснения свободы и на тайный надзор. Вероятно, к этому периоду нужно относить начатки вражды Юлиана к христианской вере. В этом положении братья оставались около 6 лет. Между тем бездетного Констанция весьма озабочивала мысль о преемнике. Т. к. из прямого потомства Константина в живых оставались лишь два двоюродных брата Констанция, Галл и Юлиан, то император в 350 г. решился призвать к власти Галла. Вызвав его из замка Macellum, Констанций дал ему сан цесаря и назначил для его пребывания Антиохию. Но, как скоро оказалось, Галл не умел справиться с новым положением и наделал много ошибок, возбудив против себя подозрения в неверности императору. Галл был вызван Констанцием для оправдания и на дороге убит в 354 г. Теперь снова выступил вопрос о преемстве власти. По настояниям императрицы Евсевии, которая действовала в этом отношении вопреки планам придворной партии, Констанций решился возвратить Юлиану то положение, на какое он имел права по рождению.

Уже назначение Галла цесарем должно было благоприятно отозваться на судьбе Юлиана. Ему позволено было жить в Константинополе, и лишь широкий круг знакомства, какой скоро составился здесь вокруг Юлиана, побудил императора дать ему другое место для жизни и продолжения образования, именно город Никомидию. Здесь учил знаменитый ритор Либаний, которого, однако, Юлиану запрещено было слушать. Но здесь в период от 350 по 354 г. произошел с Юлианом тот нравственный переворот, который долго подготовлялся и который привел его к отрицанию христианства, получившего у него наименование галилейской секты. Чтение сочинений Либания, в особенности же знакомство и дружба с философами Максимом (из Ефеса) и Едесием произвели на Юлиана решительное и глубокое влияние. Названные философы соединяли с неоплатоновскими идеями мечтательность, извращенный идеализм. В тесном кругу друзей Юлиана осмеивали легенду о галилеянине и подготовляли молодого принца к реформаторской миссии в области религии. В год смерти Галла Юлиан был уже вполне сложившимся молодым человеком, ему было тогда 23 года. Приглашенный в Милан по смерти Галла, он хотя и не вошел в расположение императора, но все же получил свободу посетить Афины (355). Здесь Юлиан был в центре тогдашней культурной и умственной жизни, где в одно и то же время с Юлианом проходили курс наук великие деятели Церкви, Василий Великий и Григорий Нисский. Юлиан вынес из Афин знакомство со столпами древней падавшей культуры, великий жрец элевзинских мистерий признал его достойным высших степеней, что обозначало уже полный разрыв с христианством и возвращение к «отеческой религии», как часто выражался Юлиан.

Проведя в Афинах лишь несколько месяцев (от июля до октября), Юлиан снова был приглашен к императору Констанцию, и на этот раз его ждала полная перемена судьбы. Из роли студента, щеголявшего философской мантией, нечесаной головой и запачканными в чернилах руками, Юлиан неожиданно должен был обратиться в царедворца. 6 ноября он торжественно объявлен цесарем, и вместе с тем ему поручена была чрезвычайно важная в политическом и военном отношении миссия – управление провинцией Галлией. Через несколько дней после того он женился на сестре Констанция Елене и с небольшим военным отрядом отправился к месту своего назначения.

Юлиан смотрел на свое назначение как на присуждение к смертной казни. Положение Галлии было безнадежным, и, конечно, не молодому человеку, только что покинувшему студенческую скамью, было посильным умирение этой провинции. Все укрепления, выстроенные на левом берегу Рейна, были прорваны и разрушены германцами, города разорены и опустошены. Вся провинция была в беззащитном положении и готова была сделаться добычей варваров. Ко всему этому следует прибавить, что подозрительный Констанций не предоставил в распоряжение Юлиана достаточных средств и не определил отношение цесаря к высшим административным и военным чинам провинции, т. е. к префекту претории и начальникам военных корпусов. Это ставило цесаря в большое затруднение, в особенности в первое время, когда он начал практически знакомиться с военным делом.

Юлиан провел в Галлии пять лет и обнаружил такие блестящие военные дарования и достиг столь важных успехов в войнах с германцами, что Галлия была совершенно очищена от неприятелей и германцы перестали угрожать римским городам и крепостям на левом берегу Рейна. Во время своих войн Юлиан захватил более 20 000 пленников, которых употребил на постройку разрушенных городов, восстановил сообщение по Рейну и снабдил Галлию хлебом, привезенным из Британии на построенных им судах. В особенности блестящая победа была одержана при Страсбурге в 357 г., где сражались против Юлиана 7 королей и где был взят в плен король германский Кнодомир.

Успехи Юлиана не могли не возвысить его авторитет и привлекли к нему горячие симпатии войска и народа. Император в особенности был недоволен усиливавшейся популярностью цесаря, «доблести Юлиана жгли Констанция», говорит историк Марцеллин [6], хотя придворные подвергали насмешкам характер и наружность Юлиана и старались умалить в глазах Констанция его военные заслуги.

В 360 г. император приготовлялся в поход в Персию, где не прекращались военные действия и где персы перенесли войну уже в римские области – Месопотамию и Армению. Азиатские войска предполагалось подкрепить европейскими, для чего Констанций потребовал от Юлиана посылки на Восток части его лучших и испытанных легионов. Это требование цезарь принял как знак недоверия к себе, потому что без войска он не мог держаться в Галлии; кроме того, галльские войска с большим неудовольствием приняли известие о походе на Восток. При этих условиях произошли в Париже, где было тогда пребывание цесаря, военный бунт и провозглашение Юлиана императором. Известия о происшедшем в Париже дошли до императора в Кесарии Каппадокийской. Если Констанций не находил возможным признать совершившийся факт и войти в соглашение с Юлианом, то предстояла междоусобная война, которая лишь потому не возгорелась, что император, занятый приготовлениями к походу, летом и зимой 360 г. находился в Малой Азии и только весной 361 г. мог начать движение в Европу.

После провозглашения августом [7] в своем письме к Констанцию Юлиан старался оправдать себя и предлагал войти в соглашение по поводу совершившегося. Но как Констанций потребовал от него полного и окончательного устранения от дел, а между тем войско клялось служить ему и поддержать его права, то Юлиан решился идти против Констанция войной. Он уже овладел альпийскими проходами, основал свою главную квартиру в Нише, принял под свою власть Иллирик, Паннонию и Италию и собрал громадные средства для войны, когда неожиданная смерть Констанция 3 ноября 361 г. освободила Юлиана от необходимости начать междоусобную войну. 11 декабря 361 г. Юлиан вступил в Константинополь как прямой и законный наследник римских императоров, сенат и димы утвердили избрание армии.

Оценивать деятельность императора Юлиана следует на основании тех фактов, которые относятся ко времени его единодержавия. Заметим, что в декабре 361 г. он был признан в достоинстве императора, а 26 июня 363 г. он умер, получив смертельную рану в битве с персами близ Ктесифона. На полтора года нужно разложить и его разнообразные меры, законодательные, административные и в особенности литературно-полемические, для борьбы с христианством и восстановления язычества и, с другой стороны, обширные подготовления к персидской войне и победоносный поход его через Тигр и Евфрат, в самое сердце Персии, где происходили славные битвы Александра Македонского. Уже самая громадность этих предприятий может свидетельствовать, что в Юлиане история имеет дело с недюжинным человеком, а чрезвычайная краткость времени самостоятельного управления Юлиана империей должна служить объяснением, почему ни то, ни другое предприятие не было доведено до конца и почему в мероприятиях столь высокой важности, как религиозная реформа, не было согласованности и логической последовательности. Но прежде чем переходить к оценке деятельности Юлиана, скажем несколько слов о полуторагодичном правлении его.

От декабря 361 по июнь 362 г. Юлиан провел в Константинополе. На этот период должны падать существенные распоряжения по замене христианского культа языческим, тогда же были составлены им главные возражения против христианства. Сначала император обещает быть беспристрастным, не насилуя совесть ни язычников, ни христиан, но, когда он увидел, что реформа не идет так успешно, как ему желалось, в его действиях и распоряжениях появляются страстность, раздражение и нетерпимость. От половины июля 362 до марта 363 г. император провел в Антиохии частью в приготовлениях к походу в Персию, частью в составлении инструкций для утверждения языческого культа, частью, наконец, в изготовлении литературных произведений (Мисопогон). От марта до конца июня 363 г. Юлиан ведет войну с персами. Это обширное военное предприятие было задумано и обставлено всеми средствами, какие только могла предоставить империя. Было собрано значительное войско (свыше 60 000), приняты меры к заготовлению военных запасов и продовольствия, приглашен вспомогательный отряд от армянского царя, заготовлен огромный флот на Евфрате для доставки вооружения и запасов. Но условия, в которых приходилось на этот раз вести Юлиану войну, были далеко не те, с которыми он был знаком в Галлии. Оказалось много непредвиденных затруднений, которые тем больше увеличивались, чем дальше римское войско уходило от римской границы в Месопотамию. Прежде всего Юлиан на своем пути уничтожал города и селения и истреблял запасы, которыми не мог воспользоваться. Большим подспорьем был флот, сопровождавший армию по Евфрату и переведенный каналом в Тигр, но Юлиан решился предать его огню, находясь близ Ктесифона, и тем лишил себя весьма важных вспомогательных средств на случай отступления. Отказавшись от осады Ктесифона, Юлиан направился на север Персии, и здесь персидская конница начала сильно теснить его со всех сторон, опустошая местность, по которой шло римское войско, и томя его голодом и всяческими лишениями. При таких условиях 25 июня 363 г. Юлиан неосторожно выступил в передовую цепь войска и был поражен в бок неприятельским копьем. На следующий день он умер от полученной раны.

Основная идея Юлиана, приведшая его к разрыву с передовыми воззрениями той эпохи, может быть до некоторой степени понята из обстоятельств, в которых проходило его детство и юношество, из характера окружавших его людей, наконец, из его философских воззрений.

Характер Юлиана как политического и религиозного деятеля привлекает внимание европейских ученых уже с давнего времени, и следует прибавить, что интерес к его личности не ослабевает с течением времени, а более и более возрастает. И не в том нужно искать объяснения того, что литература об Юлиане возрастает с каждым годом, чтобы открывались новые источники для этого времени, которые бросали бы новый свет на Юлиана, – нет, самая личность этого императора обладает особенной притягательной силой и условия, в которых ему пришлось жить и действовать. Уже современники и ближайшие к его времени писатели не могли не возбудить интереса к Юлиану тем, что описали его в самых противоположных и разноречивых чертах. Попытки примирить эти противоречия привели к постановке вопроса о том, каким источникам следует более доверять: языческим, которые восхваляют Юлиана, или христианским, которые не находят достаточно сильных выражений, чтобы выразить все презрение и негодование к Юлиану. И в новейшей литературе можно заметить два течения в оценке деятельности Юлиана, зависящие от того, каким источникам – эллинистическим или христианским – оказывается больше доверия. При этом выяснено, что главные противоречия в известиях касаются именно религиозных вопросов и церковных дел, а как христианские источники на первое место ставят церковную и религиозную политику Юлиана, весьма мало касаясь гражданской и военной истории, то вообще трудности при оценке характера Юлиана и доселе продолжают иметь свое место. Оказывается, однако, что и языческие источники отличаются в значительной степени односторонностью. Именно, известия Либания, Аммиана Марцеллина и Зосимы основываются, главным образом, на дневнике Юлиана и на его письмах и мелких сочинениях. А эти последние не только слишком субъективны, часто пристрастны и пропитаны духом полемики, но и прямо противоречивы. Так, при оценке политики императора Констанция Юлиан совершенно не то говорит в своих похвальных словах, что в письме к афинянам, а эта разница зависит от того, что похвала написана при жизни Констанция, а порицание – по смерти.