Княжеский отпуск. Книга первая

– С приездом, князь! – крикнул, выбегая из особняка, коренастый черноволосый человек в военной форме. Сергей Петрович сразу узнал в нём графа Веселовского: память с детства хранила добродушное светлое лицо и вечно смеющиеся чему-то карие глаза. В груди князя разлилось приятное тепло, будто он приехал в родной дом, хотя прежде ни разу не бывал в этих местах.

Граф подбежал к бричке князя, и заскочил на узкую подножку, не давая ему выйти. Он крепко обнял Сергея Петровича, как старого товарища.

– А мы собираемся, – быстро заговорил граф, – завтра уезжаем отсюда: домой хочу – в Киев.

– Из таких-то мест уезжать? – спросил князь, слегка зевая.

– Понимаешь, голубчик, жить здесь почти безвыездно – тоска смертная: охотиться надоело – зверей уже жалко; рыбалки никакой – только едь до Волги сорок с лишком вёрст по жаре и пыли, а домой, дай Бог, полбочонка в четверть пуда наберётся. Да и рыба, в последнее время, дрянь. Неудобно, право, очень неудобно – даже дворня по углам хохочет. Хочешь, ведь, как лучше, побаловать их. Человек я мягкий, ругаться не стану, а неприятно, знаешь ли. Это раньше, лет десять – пятнадцать назад, я б им задал – тихонечко бы ходили, чтоб ковыль не колыхнулся, а уж об разговорах каких-нибудь потешных и речи бы не было. У меня в подчинении полки были! Э, брат, да что там! Кто бы генералу стал перечить, а?

– Да, Борис Борисыч, нелегка жизнь мирская, – усмехнулся Сергей Петрович.

– И не говори, Серёженька, и не говори. Жуть берёт, когда понимаешь, что теперь у тебя под начальством десяток солдат, что у ворот стоят, ну ты видел, да целая охапка дворовых – я их и считать перестал. Так что, завтра ранёхонько я с детишками и поеду, по пыли и духоте. Будешь тут барствовать.

– А что же я буду здесь делать? – оторопел князь.

– Так, ведь, поэтому, именно поэтому я и прислал за тобой, дружище! Сам посуди, имение на малолетних не оставишь (Мишке моему шестнадцать, а Любке – тринадцать, остальных – кого женил, кого на Кавказ служить отправил в капитанском чине), – граф загнул короткий палец, – это раз. Тебе здесь будет райская жизнь – это два… Так, ведь, это только на несколько деньков, пока сын с Кавказа не приедет! Посему, хочу тебя, друг мой, попросить остаться здесь. Прими это, как отпуск: природа шикарная, – пальцы снова стали загибаться, – вода чистейшая, в прудах купайся сколько хочешь. Это вон только им нельзя, – он кивнул на дворовых. – Яблоки, груши, вишни: всё своё, всё огромное!.. Не пожалеешь, уверяю тебя! А лес какой, а? – он улыбнулся и хлопнул князя по плечу с такой силой, что пыль взвилась с золотого эполета, – таких лесов и в Подмосковье нету! Ну? А? Князь!

– Будь по-вашему, если только я тоже, как вы, со скуки не помру.

– Да какая там скука?! Ты, ведь, молодой, горячий. Тут тебе и охота, и рыбалка, и баб – пруд пруди… Да что там: здесь на любой вкус найдёшь, и все простые. А? – он подмигнул, обнажив здоровые белые зубы. – А ввечеру – тишина и покой, не то, что в твоём городе. Вот поживёшь с моё, так не раз вспомнишь это чудное место.

Князь тоскливо поглядывал на высокие деревья парка. При его-то жизни на широкую ногу, он и не такие «чудеса» видывал. Граф, видимо, понял, что таким манером князя не заманить и, энергично кивнув, сказал:

– Это ты ещё не осмотрелся.

И тут же, потирая руки, спросил:

– Так, теперь обедать?

– Мне бы прилечь с дороги – мутит очень.

– Конечно, конечно, – заторопился граф, – там, на втором этаже, тебе всё приготовят. – Глашка! – крикнул он.

Подошла нехотя, вразвалку худая остроносая девка.

– Барину – постель в гостевой, да закрой шторы получше, чтоб ни одной щёлки не было. Ну, быстро!

Глашка, также вразвалку, пошла в дом готовить покои.

– Иди, дружок, отдыхай, а мы продолжим общие сборы, – улыбнулся граф. По всему его поведению чувствовалось, что он уже там – в Киеве, и здесь его держит лишь какая-то официальная причина, некий мелкий долг, который желательно соблюсти.

– Фимка! – снова зычно крикнул он, – проводи барина.

Фимка, обликом похожая на Глашку, такою же медлительной походкой побрела впереди князя, ведя его в дом.

Те, кто попадался на пути, ходили как варёные – вездесущая жара, проникавшая и в имение, словно, высасывала у них последние жизненные силы. Многим было не по себе, один только граф веселился, как молодой.

Князь, ведомый Фимкой, прошёл через высокую парадную, потом повернул налево и оказался в небольшом, с двумя маленькими оконцами, коротком коридорчике, который вёл в жилую часть дома. Князь мельком взглянул в одно из окошек и увидел два приготовленных, густо позеленевших, могильных камня, прислонённых к рассохшимся деревянным бочкам. Он понял, что стоят они так долгие годы. Он успел разобрать лишь две последние полустёртые строчки на одной из эпитафий: «Молись, деточка, за папу и маму».

Пройдя дальше, Фимка и князь поднялись на второй этаж по тёмной широкой мраморной лестнице. Князь задел носком сапога ступеньку и его качнуло вперёд. Он чуть не ударился лбом о гладкий, отшлифованный полукруглый край другой ступени, но вовремя выставил руку.

– Тьфу, ты, чёрт, – ругнулся он. Фимка обернулась, но ничего не сказала.

Пройдя ещё немного, они оказались в гостевой комнате. Глашка к тому времени почти закончила готовить постель. Князь осмотрелся. Кроме персидского ковра на стене и какой-то старинной гравюры, ничего не было, за исключением двух курительных трубок с длинными мундштуками, прислонёнными к низенькому бюро.

Глашка задёрнула шторы в единственном окне, выходящем в парк, и ушла. Князь попросил Фимку помочь ему снять узкие сапоги, и повалился на кровать, не снимая мундира.

Глава 4

Проснувшись в восьмом часу вечера, не помня ни единого сна, князь спустился и прошёл в большую гостинную, где ужинали сам граф и двое его детей – молодой человек и девушка.

– А, Сергей Петрович! Проснулись уже? Как спалось? – спросил граф, на секунду оторвавшись от тарелки с дымящимся супом.

Князь вяло махнул рукой, подняв глаза к потолку.

– Понятно. Давай-ка к столу: у нас сегодня суп грибной. Мои вчера ходили за подосиновиками: три дня назад дождь вдруг случился, короткий, правда, но сильный. Вот они и повылезали. В середине лета такое возможно только в моём лесу – это непреложный факт! – граф победно щёлкнул пальцами. – Отведаешь ветровских подосиновиков?

Князь кивнул. Ему налили супу, побольше набросав туда грибов. Он покрутил ложкой красноватые шляпки, пожевал одну – самую большую.

– Горчат, – сказал он, отодвигая тарелку.

– Так, ведь, они не успели влагой напитаться. Вот ближе к октябрю, когда погода наладится – это будет прелесть, а не грибы – лучше всякого мяса!

Князь не чувствовал голода. По-прежнему болела голова.

– Никак не могу отойти от дороги, – сказал он, – не понимаю, что со мной творится.

– Наверное, это всё от большой любви, Сергей Петрович, – пошутил граф.

– Ой, вы опять хотите поднять мне настроение, – ехидно ответил князь, и, снова подвинув к себе тарелку, продолжил крутить грибные шляпки.

– Ну чего ты их крутишь? Ешь лучше.

– Не могу.

– Ничего, ничего, – граф, стараясь меньше смотреть на унылое княжеское лицо, приступил к опустошению второй тарелки супа. – Завтра отойдёшь. Жара – она, брат, не шутка: бывает и голова вдруг заболит, а то и кровь носом пойдёт, но это реже. Здесь, в основном, воздух хорош – сухой. Тут чахоточным самая благодать жить.

Князь перестал вращать ложкой то круглое, что лучше всякого мяса, и, съев ещё две маленькие шляпки, отставил суп дальше, чем в первый раз:

– Нет, действительно, не могу.

– Я же говорю – завтра, – равнодушно ответил граф, не отвлекаясь от супа.

– Ну, завтра, так – завтра, – вздохнул князь.

– Мы уедем рано, – сказал граф, – ты ещё спать будешь. Ведать всеми делами я оставил Дмитрия Степаныча, управляющего моего. Толковый мужик, в общем-то, вот только выпить не дурак, но – трудяга. Ты, если что, обращайся к нему: в город ли съездить, или на Волгу, ну и всё такое прочее. Дворня у меня смирная – не перечат, не пререкаются по каждому слову. А всё потому, что я их понимаю – простых русских мужиков. Я с такими же воевал вместе, бок о бок с ними врага побивал в турецкую, в Польше, и в двенадцатом годе. Я знаю, что он, мужик то есть, никогда меня не подведёт.

Они посидели молча ещё некоторое время. Потом граф прервал молчание и предложил Сергею Петровичу прогуляться по парку. Тот согласился, но только без сопровождения: парк не большой, поэтому заблудиться в нём будет крайне затруднительно.