– Сиди и не возникай! Мальчики я должна обратиться к своему женишку. Дружок мой, у нас ничего не получится. Свадьбы у нас с тобой не будет. Ни завтра, никогда.
– Ты что вытворяешь? Кто разрешил? Кто подсказал?
– Кто это чихает? Ты, что, пьяный? Или дурак?
– Тебя точно кто-то научил.
– Какая дурь!.. От кого же ещё я её могла услышать!
– Брат, что ли, твой? Он..
– Нет, ты точно дурак. Брату моему ты до неинтересен. Можешь мне верить.
Бывший жених до того испугался, что начал без остановки чихать. Алина сурово-серьёзно взглянула на него:
– Да он и вправду чихает.
Она повела головой, её густые прямые волосы откинулись назад, оголив глянцевые плечики.
– Андрей, почему ты на меня смотришь, как будто я на тебя смотрю,– она по-прежнему уничтожала взглядом хозяина квартиры. В глазах полыхал лазурный огонь. Алина и не взглянула на Андрея. Она начинала успокаиваться.
– Вот так лучше. Хотя ты такая злая, когда не ругаешься,– прошептал Андрей.
– Ладно, с тобой потом. Помолчи сейчас. С тобой потом поговорю. Тебе ведь, наверное, есть, что мне сказать. Или нет? Есть? Какое-то недавнее приключение… Ой, даже вчерашнее, ещё не забылось. Мне будет интересно. А теперь ты, подвенечный. Как себя чувствуешь?
– Да… Ди… Мы…– он пытался что-то выговорить, но всё чихал и чихал, не справляясь с неожиданной напастью.
– Ты не волнуйся. Да, я так веду себя. Ты хорошо, а я плохо, чтобы ничего общего у меня с тобой не было. Ты уж не обижайся.
– Оставь его,– молил, как за себя, Андрей.
– Не кричи на меня!– она первый раз к нему повернулась с самым хищным за прошедшие минуты выражением лица.– Я тебе сказала, что с тобой потом. И не приставайте ко мне. Почему хоть вокруг меня одни кретины? Убежать бы,– после таких выпадов её можно было бы посчитать за безнадёжную грубиянку, если бы не её полное равнодушие к собственным выходкам.
Сестра почти дрожала. В ней угадывалась мучительнейшая скорбь от бездействия.
– А это у тебя всё спонтанно. Но опять как-то ненатурально,– протянул Дмитрий.
– О, ещё один проснулся.
– Мы и не засыпали,– вставил Андрей.
– Что касается тебя, то ты выглядишь намного лучше, когда спишь,– Алина сильно сжала кулачки и ехидно засмеялась. Она явно мстила Андрею за то, что Дмитрий её перед ним унизил за полминуты до этого.
Кроме хозяина до смерти испугался и отупел Мелюков. Пьяный, он думал, что незаметно встанет и уйдёт, как-нибудь по-тихому, бочком протиснувшись между закипевших интриг. Мелюков проплыл вдоль стола и направился было к двери.
– Куда? Стоять! На место! Все на месте!..– Алина загородила ему путь рукой, погрозила пальцем, и он пошёл к креслу.
Тут вскочил бывший жених.
– Ты! Ты моего друга…– он как-то невпопад перестал чихать.
Жених бывший, казалось, решился на атаку, приблизился к бывшей невесте, но она ладонью ударила его в грудь так, что тот чуть не свалился с ног.
Алина громко задышала. Её грудь волновалась, губы порозовели, она оскалилась, но это был оскал ангельский, если позволительно кощунствовать; оскал уставшей богини; оскал разъярённой, свергнутой королевы. Её лицо и теперь ничуть не изменилось: форма его ни овальная, ни круглая, идеальная; всё та же матовая белизна кожи, всё те же сизые, едва заметные венки на висках, всё та же небесная лазурь глаз; лазурь той часть неба, которая прилегает к солнцу; лазурь еле приметная; лазурь светло-бело-голубая; лазурь, разливающаяся над нами лишь в самые знойные дни.
– Разве можно бить человека? Уж не лучше ли его убить, чем бить?– до того робко-неожиданно спросил Андрей спросил, что все чуть не рассмеялись.
– Я, может, жду, когда он ответит.
– Если не подлец, то не ответит. Как Христос должен… Только не подставлять. Подставлять щёки – это грех. Зачем провоцировать человека на повторное преступление? Нужно целовать руку, которая бьёт. Она бьёт, потому что не знает ласки; узнает ласку и перестанет бить.
– Сестрица, что скажешь?
Но Настя молчала. Её лицо вытянулось, изображая подобие удивления.
– Подожди,– попросил Дмитрий и обратился к Андрею.– Как Христос, говоришь?..
– По-другому.
– А если эта рука потому и бьёт, назло бьёт оттого, что её целуют?
Андрей сделал вид, что не будет отвечать.
– Я думаю, ты руку не целовал, потому что она не била. Не хочешь – не говори, не надо… Молчи. Пощёчину простить легче, чем пощёчинку. А то… Руки… Щёки… Красивый жест, удобная позиция не более того. И у него, и у тебя. Красивый жест, и всё.
Алина невольно хихикнула. Она чувствовала, что замысел, уже давно изглодавший её душу, вот-вот должен был осуществиться.
Алина смотрела то на сестру, то на Андрея. Будь её воля она бы глядела на них одновременно.
– Встань,– Алина вдруг подошла к Андрею.
Он поднялся и получил оглушительнейшую пощёчину. Поначалу Андрей растерялся, но затем сел и махнул рукой:
– Этого ты, может быть и не хотела. А так только… Для смеха…
Алина топнула ножкой и чуть его опять не ударила.
– Мне кажется, ты уже заранее раскаялась. Непременно раскаялась ещё перед тем, как ударила. Потому и ударила, что думала, что после этого станет легче.
– Нет,– Алина удивительно спокойно пожала плечами и усмехнулась.
– А я говорю, что да.
– А я говорю тебе, что нет. Ты раскаялся до того, как сказал мне.
– Смешная ты. А мне больно за тебя.
– Отстань. Привязался.