Путь Сизифа

– А теперь мы вернемся к самому тяжелому пути.

Маг запнулся, как будто увидел эту неподъемную тяжесть.

– Мир – бездонная глубина. Наука освещает какие-то отроги, частицу бытия. Можно ли претендовать на полное знание, истину? Можно. Мир движется экстазом, некоей энергией, в вечную новизну. И разве в этом экстазе – нет более глубокой истины?

Он словно вырос, как маг, и стал завораживать:

Звезда, твой блеск – всего лишь грусть

о глубине, что в нас сокрыта.

Наши мысли унеслись куда-то к звездам, и стало грустно и безнадежно, словно сожалели о безнадежности бессмысленного пути человечества во что-то безгранично далекое.

И снова очнулись. Что это было? Увидели Мага, он оказался снова лысым, с жиденькой бородкой дьячка, уже не был магом.

Марк был в восторге.

– Как было бы хорошо, если бы людей, приникших к прицелам, внезапно осенило такое видение! Побросали бы свое оружие.

– Это огромное пространство, в котором вспыхивают грандиозные проекты! – содрогнулся в ознобе Юдин.

–Личность не становится возвышенней, – трезво сказал я. – Только кратковременно, как у актеров, воспламеняющихся лишь во время игры на сцене. После игры они трезвеют, а люди выходят из театра, и волшебные огни скоро тускнеют в будничной грязи. Или как при посещении художественной выставки.

И процитировал, из своего:

Захожу – и вспышка аккордами красок!
Оживают пейзажи безбольной страны.
Исчезает с лиц открытых бесстрастие
И в доверии души обнажены.
Выхожу – и улица в ярком цветении.
Но проходит минута – окрестность уже
Вновь тускнеет в загадочном осложнении,
В равнодушии толп снова трудно душе.

– Дело не в длительности порывов, – разъяснил мои стихи Маг. – Порывы – это лишь способ видеть себя в высшем проявлении. Они расширяют мир, выходящий из времени, и тень озарений остается на всю жизнь. То есть, ты становишься хорошим человеком, который не опустится ниже планки своей совести.

– Так что же делать? – разочарованно спросил Марк. Маг поднял палец.

Он остановился, не зная, с какого конца ухватиться за свой сизифов камень.

– Вы знаете, что история ничему не учит. Вы попадаете все на те же грабли. Почему, как вы думаете?

Матвей уверенно сказал:

– Потому что наша суверенная демократия еще не распространилась на весь мир. Борьба усиливается.

– Сумбур в головах! – воскликнул Марк. – Все люди по-своему безумны, как говорят психиатры. Особенно видно это по тридцатым прошлого века в Советском союзе. Желание «приподнимать» действительность, бред величия, психологические травмы, вытесненные в подсознание, паранойя, шизофрения, раздвоение личности… И сейчас это осталось, хотя отодвинутое от прошлого времени.

– Не безумие, а отклонение от нормы, – вступился за народ Юдин. – Человек не совершенен. Норма – у среднестатического большинства.

Говорит он правильно, но мне хотелось его обрезать.

– Каждое поколение по-своему уникально. Отклонение – двигатель эволюции, испытание нового.

–Тысячелетний гнет выживания, – все еще возмущался Марк, – не дает людям поднять голову, чтобы осмыслить происходящее. Должна произойти грандиозная перестройка экономической системы, и тогда люди изменятся.

Я спросил Мага:

– Что может изменить человека – воспитание или смена системы?

– Воспитания – нет. Есть самовоспитание. Мы в младенчестве чисты, любим и любимы. Воспитание – в сохранении этой детской чистоты, детского взгляда.

Я тоже верил: что-то дает только самовоспитание.

– Теория малых дел? – сокрушался Марк. – Долгое самовоспитание, которое никогда не кончится?

– Нет, это великая цель, на которую жизни не хватит.

Марк издевался.

– Люди имеют короткие цели, и ничего. Наверно, потому, что имеют множество последовательных коротких целей, и потому живут припеваючи.

Он мыслит изобретательно.

Маг усмехнулся.

– Да, без осознания пережитого опыта, без восхождения на вершину познания ваши смены систем будут пустым кругооборотом. Хотя, конечно, невежество будет всегда, оно – из относительности истины (не говорю о невежестве упрямых убеждений, обратно пропорциональных глубоким знаниям).

Марк не выдержал, загорелся.

– Вся история доказывает, что народ меняется только со сменой эпох! Что там говорить: открытие злаков и освоение посевов изменили дикарей-охотников. А эпоха Просвещения? Создала титанов, как вы сами говорите, и предрекла две самых кровавых мировых войны. А крушение советского режима начисто изменило россиян. Вот ваш сизифов камень, который смена систем сдвинула далеко вверх.

Маг покраснел.

– Ваш аргумент убойный. Но посмотрите, изменилась ли природная хищная натура человека за тысячелетия? И эпоха гуманизма не помогла! Да, жизнь стала цивилизованнее и удобнее, но почему-то до сих пор остается нищета и невежество, нет подлинной свободы. Нет, без тренировки души, возбуждения порыва в близость людей история будет совершать пустой круговорот. А для этого нужно восходить на вершину, откуда увидишь и поймешь все.

– И все же, – пожалел я Марка, – объединить мир могут колоссальные прорывы в обществе. Например, космические экспедиции, которые невозможно осуществить одной страной, а только силами всей планеты.

Маг сделал реверанс в сторону меня.

– Поздравляю, хороший аргумент. Только прорыв произойдет сначала в сознании.

Поддержанный Марк иронически спросил:

– Что кроется под осознанием пережитого опыта? Может быть, его можно влить мгновенно в мозг, а не накапливать бесконечно, так и не понять, дойдя до смерти?

– Вы здесь бессильны, – вздохнул Маг. – Подняться к вершине вам пока невозможно. Все вы карабкаетесь, но так и остаетесь где-то посередине горы, недоучками. Ваш Пушкин рано взобрался на вершину, и там его камень, тянувший вниз, стал легким, как пух. Оглянулся окрест, и открылись очи. Там, на высоте, волновались народы. И он стал легко проникать в их души. В испанскую, где "объята Севилья и мраком, и сном". И в души славянских и других народов: «Три у Будрыса сына, как и он, три литвина. / Он пришел толковать с молодцами. «Дети! седла чините, лошадей проводите, / Да точите мечи с бердышами». И, как говорят нынешние мыслители, в мистическую «глубинную» душу народа, безмолвно стоящего перед грехом царской власти. И – Кавказ над облаками, с ним наравне.

– Нас мало избранных, счастливцев праздных, – вспомнил Матвей, под смех слушателей.