У доверенного тоже происходил пир, но он сказал Горюнову и Ульянову, чтобы они отправлялись в избу к рабочим, так как он назначает их в работы наравне с прочими, и выдал им вперед по пятидесяти копеек.
Когда Горюнов и Ульянов пришли в избу, в ней было ужасно накурено махоркой; свет едва мерцал, рабочие – мужчины, женщины и ребята – пели разные песни, кричали, наигрывали на балалайках и гармониках и плясали.
– Штейгерскую! – Татарскую! – Кержацкую! – кричал народ во все горло.
Вдруг один запел:
Во Шадринском во селенье
Живут люди-староверы,
С давних уже лет…
Все подхватили последний стих и продолжали во все горло:
Они пастыря не знают,
Сами требы исправляют
Во всем Шартоше (bis).
Вот родятся, умирают
И усопших отпевают
Сами без попа (bis).
Вдруг является причетник,
Называется священник
Старообрядческой (bis).
Не спросив его письма –
Недовольно ведь ума! -
Приняли его (bis).
Не спросив его природу,
Лишь бы был долгобородый,
Тот у них и поп (bis).
Отвели попу квартиру,
Пребогату и не сыру…
Стал поп поживать (bis).
Ни об чем их поп не тужит;
Во часовне у них служит,
Как должно попу (bis).
Его слишком принимают;
Что попросит, награждают -
Все ему дают (bis).
Еще сведало начальство
Про попово постоянство –
Взяли попа в суд (bis).
Вот судить попа не можно,
Посадить-то его должно
В келью, за замок (bis).
Поп по лестовке спасался,
С кержачками жить ласкался…
Ты с ними простись (bis).
Они все про то узнали
И не много толковали –
Прогнали его (bis).
Мы теперь тебе не други:
У тебя есть новы слуги,
Ходят за тобой (bis).
Комедьянты все, при лентах,
Все лакеи в позументах,
Стерегут тебя (bis).
За серебряны монеты
Сокуют тебе браслеты
На ручки твои (bis).
Во время этой песни четыре раскольника, с стриженными напереди чубами, вышли на улицу.
– Што, братцы? – проговорил Ульянов.
– Всегда так!.. От пьяных покою нет. А ничего не сделаешь, потому как запретить? Все же по крайней мере свои. А вот как татары заталамкают – хоть вон беги.
Шесть человек вышли из избы и увели Горюнова и Ульянова в избу.
– Угощай же!.. Вы с доверенным приехали! – кричали со всех сторон.
Отговариваться нельзя было, и Горюнов с Ульяновым послали двоих рабочих по общему совету за водкой и пивом.
Началось опять пьянство с песнями и пляской. Горюнова и Ульянова приняли в товарищи, предоставив им самим выбирать место в избе для себя. Несколько человек уже ложилось спать, женщины, одна за другой, уходили.
– Татара-то! Татара-то! – прокричала одна женщина, восторженно вбегая в избу.
– Што? – спросило несколько голосов.
– Кобылу доверенного жарят.
Рабочие вышли из избы; недалеко от дома горел большой костер, и оттуда слышались татарские песни и пляски.
В воздухе пахло нехорошо.
Рабочие долго удивлялись над проделкою татар. Каждый из пришедших давно уже не едал мяса, и каждому хотелось попробовать кобылятины, несмотря на отвращение в трезвом виде к этому кушанью, но обладатели кобылы не давали.
– Мы вам не мешаем, вы нам не мешай! – говорили магометане, засовывая в рот большие куски мяса и с наслаждением чмокая губами.
Русские стали приставать; магометане подсмеиваются.
– Вы с нами не хотите знаться, и мы не хотим с вами.
– Собаки! Разве мы не делимся с вами!
– Много вы делитесь. Не вы добыли кобылу. Купите?
– Поделимтесь, – сказал казак.
– Што дадите?