Где лучше?

– Ну, не горячись. Уж ты эту песню давно поешь!

– Не веришь?

– А помнишь, как он с Агашки-то платок содрал, как ты расходился? И ничего!

– Агашка сама с ним разделалась.

– Полно!! Агашка, известно, поругалась-поругалась, да и только. А што наша ругань? Нет, ты бы его смазал хорошенько.

– Я его с лестницы!

– Дурак! С лестницы спустишь – в острог попадешь! Не так ли? – спросил мастеровой, обращаясь к Короваеву.

– Чево и говорить.

– А вы не здешние? Видно, на работы пришли?

– Да.

– То-то!

– Ну, и обожглись, значит. Заводские?

– Заводские. Только жить-то там нельзя: покосы и дома отняли; совсем разорили.

– Скверно. А все ж на одном месте лучше, я те скажу, потому всё свои, свои и выдадут, и выручат. Так ли?

– Это так. Только больно неприятно, когда есть нечего.

– Полно-ко! Коли бы жрать нечего было, не пил бы чай…

– Это можно себе позволить. Иной последние деньги на водке пропивает.

– Дело, братец, говоришь. Каким же ты ремеслом думаешь заняться?

– Да надо приглядеться. Я столяр.

– Барин!

– Почему барин?

– Потому что тяжелой работы не знаешь, с господами знаешься. С такими людьми мы компанство не водим; а потому – дабы повелено было, не доводя до греха, убираться вашему брату, стругалу, подобру-поздорову! – И мастеровой подошел к Короваеву.

– Однако ты, видно, по гражданской печати обучен? – проговорил, смеясь, Короваев.

– А это видишь? – сказал мастеровой, показывая черный кулак.

– И свои имеем.

– Тебе говорят – уходи, потому эта харчевня наша: здесь все промысловые, с Поносовского промысла.

– Чем же мы вам мешаем?

– Мешаете, да и все тут.

– Послушайте! Уходите добром… Наши скоро придут; их много: их не заговоришь и не переборешь.

Короваев и Горюнов не шли.

Мастеровые стали шептаться. Немного погодя один из них вышел.

– Понимаешь? – сказал шепотом Короваев Горюнову.

– Гармонийку-то я забыл, вот што скверно! – отвечал Горюнов.

Вдруг в харчевню вошло человек пять рабочих. У двоих за кушаками были засунуты сырые серые мешки, остальные ничего не имели при себе.

– Где? Эти?! – крикнул дюжий рабочий и подошел к Короваеву и Горюнову, которые держали в руках блюдечки с чаем.

– Кто вы такие? – крикнул рабочий, уперши руки в бока и разодвинув ноги.

Остальные окружили стол, за которым сидели Горюнов и Короваев.

– А ты из каких, из полицейских? – спросил Короваев, поставив блюдечко.

– Из полицейских.

– Ну, так иди туда, откуда пришел!

– Ты зубы-то не заговаривай, а коли тебя турят (гонят), так пошел! – проговорил другой рабочий.

– Никто меня не волен гнать, потому я такие же деньги плачу, как и все.

– То-то, не такие. Афанасьич не возьмет с вас того, што он с нас берет.

– Известно. С ненаших всегда вдвое, – сказал хозяин харчевни и захохотал.

– То-то и есть. Вы должны быть благодарны, что мы вашему хозяину барыш доставили. Не приходи бы таких дураков, как мы, – пришлось бы закрывать заведение.

– Ох ты, осел!.. Много ты передашь!.. Хороший человек водку берет, а то пришли, взяли чаю на гривенник, да и сидят целый день! – проговорил хозяин и подошел к столу.

– Эй! кто из вас водку пьет – угощу! Знай терентьевского Горюнова! – сказал Горюнов вставши, – и сделал такую гримасу, что все смотревшие на него захохотали.

Скоро явился полуштоф; по выпитии из него по стаканчику рабочие уже не ругались с терентьевцами, а дружно разговаривали.

От них они узнали, что соляные промыслы находятся в трех селениях, отстоящих в недалеком расстоянии одно от другого, – Моргунове, Притыкине и Демьянове. Из них первые два принадлежали пяти разным владельцам, а Демьяново – казне. Сами господа никогда не жили в своих селах, а некоторые из них даже и не бывали в них. Они жили или за границей, или в столицах, и поэтому всеми делами заправляли управляющие с приказчиками, которые были или местные купцы, или отставные чиновники, и обращались с рабочими, как настоящие господа. Но этих господ рабочим приводилось видать на промыслах очень редко, раз или два в год; настоящими же хозяевами были смотрителя, нарядчики и тому подобная мелюзга, которая из каждого рубля, из каждой рогожи или куля старалась приобрести в свою пользу копейку. Они обсчитывали рабочих ежедневно; жалобы на них не принимались или оставались без уважения, и если, несмотря на это, рабочих всегда много было на промыслах, так потому только, что им нечего было есть; куда ни пойди, все работы находятся в руках этих пиявиц, например – постройка барок, судов, караулы, очистка льда и т. п.; даже торговлю всю они забрали в свои руки. Из всего этого Горюнов вывел то заключение, что ему здесь ничего не приобрести, и крепко призадумался.

Печальные вышли из харчевни Короваев и Горюнов: не того они ждали здесь. Им хвалили промысла.