Послания

О, дерзкое сердце! О, презрение уставов Божиих! Почему же каждый не осуждает более этого поступка и не удаляется от такого человека ни в пище, ни в общении, пока он не исповедует греха своего, подвергшись совершенному отлучению от всякого священнослужения?

Поэтому мы просим твое благочестие и точность в соблюдении священного порядка внушить эти слова благочестивым владыкам нашим. Ибо мы веруем, что, если они обуздают его с соизволения Святейшего патриарха нашего, то Ангелы восхвалят их, все святые прославят, и вся Церковь возвеселится, и держава их получит великое приращение от Божественной помощи свыше, при победе над врагами и противниками и мирной долгоденственной жизни их.

А как мы, святой отец, поступим со священными правилами, отлучающими его от священства? Первое, как мы уже говорили, не позволяет пресвитеру даже пиршествовать на браке второбрачного, хотя этот брак дозволен Богом. Если же он на запрещенном и прелюбодейном браке пиршествовал целых тридцать дней, и делал не только это, но и возложил победные венцы девства на прелюбодеев и нечистых, то чего он достоин? Не мало ли, быть может, и низложения? Если же это останется ненаказанным, то божественные предметы превратятся в шутку, а правила – в ничто.

По второму правилу, напомним, от впавшего в какое – нибудь преступление и отлученного за это, если он в течение года не позаботится о своем восстановлении, после уже не дозволяется принимать его голоса. А этот, просрочив более девяти лет, вторгся в Церковь.

Если же он скажет, что получил приказание от предстоятеля и его поступок безупречен, то почему же приказавший сам не повенчал? Обыкновенно патриархи венчают Императоров, а не какой – нибудь простой священник; этого никогда не бывало. Очевидно, что когда ему (патриарху) угрожала опасность лишиться самого архиепископства, он, найдя готового на такое дело, – ибо этот вращался при дворе, – переложил опасность на голову последнего, если только он действительно приказал, чему мы не верим, основываясь на свидетельстве вашем и многих других. Если он еще скажет, что он не был отлучен прежним патриархом, то почему же он не служил в течение девяти лет?

Почему теперь, как он говорит, разрешен собором? Известно, что разрешается связанный, а не несвязанный [34 - Эконом Иосиф был допущен к общению с Церковию собором 15 епископов, созванных Императором Никифором, с согласия патриарха Никифора, в 806 г.]. Таким образом, он сам себе противоречит и в этом случае оказывается связанным, так как он в течение года, по правилу, не доказал своей невинности и не получил разрешения открыто, если только могло быть разрешение всецело связанному, хотя бы он представил тысячу лжесвидетелей…

Послание 23. К нему же [35 - Написано в 808 г. от имени Иосифа, архиепископа Солунского, брата прп. Феодора, по тому же поводу, что и два предыдущих письма, и по поводу нареканий на него за принятие епископства.]

Из всего, что ты сообщил нам теперь, святой отец, ничто не прискорбно так, как то, что благочестивые владыки наши не хотят, чтобы мы по обычаю прибыли и удостоились почтительно приветствовать их и высказать напутственные и благожелательные речи при отправлении их, как делают все люди. Но, конечно, снисходительное и незлопамятное и христоподражательное сердце их не всегда будет так поступать с нашим смирением; ибо оно умеет примиряться и с врагами, а не только с нами, любящими и почитающими их от искреннего сердца.

Прекрасно сделала святость твоя, предложив ответы нашего смирения их священному слуху. А то, что они одобрили их, зависит от их великого божественного благоразумия. Они умеют судить право о предметах божественных, как исполненные мудрости и полные ведения Божия. Впрочем, приказано спросить, почему мы приняли епископство, когда известно бедственное обстоятельство. На это мы с почтением отвечаем, что, насколько зависело от нас, мы не хотели того, имея в виду как опасность такого достоинства, так и самое упомянутое уже дело эконома. Но когда пришли фессалоникийцы с просьбой будто бы от всего города и добрые владыки наши согласились на избрание, то мы боялись не послушаться и противиться Богу и благочестивым владыкам нашим, рассудив, что возможно избежать вышеупомянутой опасности, когда рукоположение совершится своими епископами.

На прочее же отвечаем: во – первых, он живет далеко отсюда; во – вторых, можно и живущему в чужой стране оберегать себя различными способами; в – третьих, происходят и смертельные случаи, и соблазн прекращается, как случилось и с нами, смиренными, находящимися здесь, которые были осторожны до настоящего времени, действуя, применительно к обстоятельствам. Ибо должно, насколько возможно, избегать искушений, особенно тем, которые не имеют епископского достоинства. Поэтому мы как при Свидетеле Боге приняли предложенное, думая – прибавим еще, – что это, конечно, не безызвестно нашим благочестивым владыкам, знающим отсутствующее и отдаленное, по высокой мудрости своей, так же как и самому Святейшему патриарху. Ибо и ему писали тогда об этом деле мы, которые за необщение с повенчавшим прелюбодея и с прежним патриархом, когда он только сообщался с ним, различным образом подверглись изгнанию; притом и собственные почтенные уста их часто произносили суждение и объясняли, что это действительно так. Вот наше оправдание, которое и представь, как тебе угодно, благосклонной державе их.

Послание 24. К Феоктисту, магистру [36 - Это письмо и следующие два написаны также в 808 г., по делу об экономе Иосифе.]

То, что твое высокопревосходительство заботится о делах наших по своему величайшему благочестию, доказали слова, переданные благоговейнейшим игуменом, а также и слова, теперь переданные братом нашим в ответ на посланные заявления и возражения. За такое доброе расположение твое к общей пользе Бог, распределяющий все мерой и весом (Прем.11:21), конечно, воздаст тебе награды и без наших прошений. Но, господин, может ли быть экономия [37 - Т.е. приспособление к обстоятельствам, послабление к лицам и снисхождение к человеческим слабостям.] с нашей стороны более той, какую соблюдали мы? Ибо и я, и архиепископ до настоящего времени уклонялись от речей, сохраняя молчание, так как есть время говорить и время молчать (Екк.3:7), принимая все меры к тому, чтобы это дело не обнаружилось.

Но Судящий судил и не солгал Сказавший: нет ничего тайного, что не сделалось бы явным (Мк.4:22), – так что и без нашего желания, по самому свойству своему, эти дела не могли долго казаться чем – нибудь иным по сравнению с тем, что они есть. И теперь мы, пользуясь экономией, утверждаем следующие два положения: или пусть перестанет священнодействовать низложенный, и мы тотчас войдем в общение со святым патриархом, что вообще было бы полезно, или, если это не будет принято, мы останемся такими же сдержанными, как прежде, предоставив суд об этом предмете Господу. А что больше этого, то будет, прости, уже не экономия, а вина беззакония и преступления божественных правил. Ибо предел экономии, как ты знаешь, состоит в том, чтобы и не нарушать совершенно какое – нибудь постановление, и не вдаваться в крайность, и не причинять вреда важнейшему в том случае, когда можно сделать малое послабление по времени и обстоятельствам, чтобы таким образом легче достигнуть желаемого.

Этому мы научились из апостолов от св. Павла, который очистился и обрезал Тимофея (см. Деян.21:26; 16:3), а из Отцов – от свт. Василия Великого, который принял приношение Валента и до времени не провозглашал Духа Богом. Но и ап. Павел не продолжал очищаться, и Василий не продолжал принимать дары от Валента и не называть Духа Богом [38 - Свт. Григорий Богослов. Надгробное слово свт. Василию Великому. Творения в русском переводе. Т.IV. С.86 и 103. М., 1889.]; напротив, видно, что они оба готовы были принять смерть за истину.

Таким образом, кто приспосабливается к обстоятельствам века, тот не отступает от добра; ибо он скорее достигает желаемого, уступив немного, подобно управляющему кормилом, который немного опускает руль в случае противного ветра. А поступающий иначе отступает от цели, совершая преступление вместо приспособления к обстоятельствам. Этому много примеров, писать о них многословно – трата времени.

Что же касается твоих слов, господин, будто Златоуст сделал послабление апостольского правила о рукополагающих и рукополагаемых за деньги [39 - Апостольское правило 29.] в отношении к тем шести епископам, которых он низложил [40 - Житие свт. Иоанна Златоуста, написанное Палладием. Гл.15.], то не было никакого нарушения правила, хотя и кажется так, когда он, лишив их всякого священного сана, позволил им только причащаться от жертвенника. Но допустим, что он и отступил, и сделал послабление; пусть желающие подражают ему, и никто не будет препятствовать; ибо и он – уста Божии и общник апостолов; о нем многое воспоминается даже до настоящего времени, и никто не спорит об этом.

Но здесь не то: ибо повенчавший прелюбодея опять священнодействует, как бы не сделавший ничего непристойного, и притом выступая не в каком – нибудь сокровенном месте, но в самой Кафолической Церкви, как бы представляемый в хороший пример священникам.

А чем кажется нам языческое двоеженство Валентиниана [41 - Т.е. императора Валентиниана младшего (IV в.).]? И венчавший его разве провозглашается за это святым, а не беззаконным, если только он был венчан? И кто из тогдашних досточтимых Отцов передал письменно, что Валентиниан поступал благочестиво, имея двух жен, и что с тех пор должно это делаться? Так и многие другие, воля которых руководствуется законом не Божественным, а человеческим и предосудительным, делали и, может быть, будут делать до конца века. Но Церковь Божия осталась невредимой, хотя и была поражаема многими стрелами, и врата ада не одолеют ее (Мф.16:18).

Она не позволяет ни делать, ни говорить чего – нибудь вопреки постановленным правилам и законам, хотя и многие пастыри нередко безумствовали, составляя великие и многочисленные соборы, называя себя церковью Божией, по видимости заботясь о правилах, а на самом деле действуя против правил.

Что же удивительного, если и теперь пятнадцать, быть может, епископов, собравшись, признали невинным низложенного на основании правил по двум причинам и разрешили ему священнодействовать? Так, господин, собор – это не просто собрание епископов и священников, хотя бы их и было много, – ибо сказано: лучше один праведник, творящий волю Господню, нежели тысяча грешников (Сир.16:3), – но собрание во имя Господа, для мира и соблюдения правил и для того, чтобы связывать и разрешать не как случится, но как следует по истине, по правилу и по точному рассуждению.

Пусть же собравшиеся или докажут, что они так поступали, и тогда мы будем вместе с ними; или, если не докажут, пусть извергнут недостойного, чтобы это не послужило им к осуждению и не было передано последующим поколениям. Ибо для слова Божия, по свойству его, нет уз (2 Тим.2:9). И епископам отнюдь не дана власть преступать какое – нибудь правило, а – только следовать постановлениям и держаться прежнего.

Я не знаю, есть ли что – нибудь, не определенное правилами и оставленное без внимания. Например, У святого Василия есть правило относительно священника, истинно поклявшегося, что он будет довольствоваться только своей церковью и никогда не принесет дара в другой [42 - К Амфилохию. Правило 10. Творения в русском переводе. Т.VII. С.14. М., 1892.]; и есть правило Карфагенского собора относительно тех, которые рукополагают ушедших из монастырей, что таким не позволяется священнодействовать в другой церкви, кроме той, где каждый имеет епископство, а рукоположенные должны быть низложены [43 - Собора Карфагенского правило 84.].

Если же согрешившие в таких не важных и многим не кажущихся чем – либо преступным делах не остаются без наказания судом и постановлениями Божиими, то не гораздо ли более в настоящем деле? Не позволительно, господин, не позволительно – ни нашей церкви, ни другой, делать что – либо вопреки постановленным законам и правилам, потому что, если это будет позволено, то тщетно Евангелие, напрасны правила. И каждый во время своего епископства, если бы ему было дозволено так поступать со своими, как ему угодно, был бы новым евангелистом, иным апостолом, другим законодателем.

Но нет. Мы имеем заповедь от самого апостола, что если кто станет учить или повелит нам делать не то, что мы приняли, не то, что записано в правилах Соборов вселенских и поместных, того не должно принимать и не должно считать святым; не станем произносить того тягостного слова, которое он изрек (см. Гал.1:8).

Итак, для нас, находящихся вне мира, нет никакой другой обязанности, как добиваться того и делать то, в чем нам можно и превозноситься, и соревноваться. И если жизнь будет проходить в этом, то будет хорошо; если же нет, то полезнее быть в ссылке и без крова и скитаться по поднебесной со всякой скорбью и теснотой.

Итак, да поможет нам посильно душа твоя боголюбивая и ревнующая о предметах божественных!

Послание 25. К Никифору, патриарху

Пользуясь смиренным письмом нашим, как некоторой завесой, из благоговения к Ангелу блаженства твоего, мы, смиренные, являемся перед святейшей главой твоей по необходимости. Ибо Иоанн, сослужитель и ученик наш, известил уже нас о том, что он, удостоившись почтеннейше поклониться тебе, слышал от твоего блаженства нечто странное и невыносимое. «Вы, – сказало твое блаженство, – отщепенцы от Церкви».

Блаженнейший! Какой скорби справедливо должна была предаться душа наша при этих словах? Как не высказать оправдания перед твоей святостью, чтобы молчанием не подтвердить обвинения? Но прежде оправдания я с почтением докладываю, что не должно как придется отверзать слух для всякого, желающего сказать что – нибудь против кого – нибудь и без суда высказываться против обвиняемого лица.

Судит ли закон наш, – говорится в Писании, – человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает (Ин.7:51)? Так следовало поступить и тогда, когда твое блаженство услышало нечто тяжкое и прискорбное о нашем смирении.

Подлинно, какое зло больше отделения от Церкви и того, чтобы овца лишилась архипастыря или сопастыря? Ибо и нам, грешным, хотя и недостойно, принадлежит помазание от Бога и имя пастыря, чтобы – осмелюсь сказать – сносить, рассуждать, внушать и наедине, и перед другими, по переданному от Господа учению: между тобою и им одним или при двух или трех; а кто и после этого будет упорствовать, тот, как говорит Он, будет тебе как язычник и мытарь (Мф.18:15–17).

Мы же доселе ничего такого не слышали от святой души твоей ни через посланного, ни лично, и не получали внушения; и такой произнести приговор! Да рассудит совершенство твое, справедливо ли причинена эта скорбь чадам твоим?

Перейдем и к самому оправданию, отдавая отчет перед Вездесущим Богом и перед твоей святостью. Мы не отщепенцы, святая глава, от Церкви Божьей; да не случится этого с нами никогда! Хотя мы и повинны во многих других грехах, однако мы православны и питомцы Кафолической Церкви, отвергающие всякую ересь и принимающие все признанные вселенские и поместные Соборы, равно как и изреченные ими канонические постановления. Ибо не вполне, а наполовину православный тот, кто полагает, что содержит правую веру, но не руководствуется божественными правилами. И твое блаженство, когда ты был возведен, мы приняли, как и исповедали это открыто перед тобой.

И с того времени доныне мы, как подобает, поминаем твое блаженство при священнодействии; и – Свидетель Бог! – если бы в тот день ты захотел войти в общение с нами, то мы имели бы общение с тобой, нисколько не сомневаясь: потому что ты любезен нам с самого начала.

Но это волнение – из – за него, из – за эконома, которого низложила сама истина, как виновного в нарушении многих правил. Ибо еще до открытого прелюбодеяния он не только совершал богослужение для этого императора, прелюбодействовавшего с разными лицами, причащал его и пиршествовал с ним, но и имел часть вместе с ним (Ин.13:8), от чего сделался готовым и на открытое бесчинство, презрев Бога и Божественные уставы.

А чтобы сказанное было яснее – не для научения, нет, но для напоминания, – если угодно, обрати внимание на священное последование венчания и посмотри, какое оскорбление Святого Духа происходит в таких противоречиях [44 - Т.е. между молитвой брачного чинопоследования и действиями эконома.]. Ибо что произносит священник, то и Бог верно утверждает, по словам великого Дионисия.

Поэтому просим твое совершенство запретить священнослужение тому, который низложен правилами и предшественником твоей святости был отлучен целых девять лет, и вторгся незаконно.

Мы отверзли смиренные уста свои теперь, когда вынуждены к этому. Ибо когда происходило то малое собрание (не знаю, как назвать его), тогда я возвращался из темницы и, увидев собравшимися тех, которые и прежде одобряли прелюбодеяние и принимали сочетавшего прелюбодеев, припомнил пророческие слова: мудрый будет молчать до времени, ибо время лукаво (Сир.20:7). Но так как пророк говорит: долго молчал я, неужели и всегда буду молчать? (Ис.42:14), – то и я, подвергшись клевете, в благопотребное время высказал предлагаемое.

Насколько зависело от меня, я всячески остерегался в последние два года того, что это дело обнаружится, рассуждая сам в себе: так как я, не имея епископского достоинства, не могу обличать, то для меня достаточно оберегать самого себя и не входить в общение с ним и с теми, которые заведомо служат вместе с ним, пока не прекратится соблазн.

Итак, просим и умоляем, чтобы святая душа твоя склонилась обуздать этого человека, дабы не подвергалась порицанию безукоризненная святость твоя и не осквернялся божественный жертвенник служением низложенного и не было основательных причин к расколам.

Блаженство твое да знает истинно и ясно, что если этого не будет сделано по мановению и твоей боголюбивой души, и благочестивейших и победоносных Императоров наших (ибо они – ревнители), то одному Богу известно, что будет с нами, выступающими на защиту заповеди; а в Церкви нашей – Свидетель Бог и избранные Ангелы Его – произойдет великий раскол.

Сжалься же, пастырь добрый, помоги, врач сведущий, пастве твоей, овцам твоим, церквам твоим, мерами твоей мудрости, словами твоего благоразумия, средствами твоего врачевания – отлучи одну овцу от одного только священнослужения, и ты достигнешь всего. Паршивостью одного да не заразится Церковь, которую приобрел Господь и Бог наш Кровию Своею (Деян.20:28)!

Послание 26. К Симеону, игумену

Достойное священной и богоносной души твоей, почтенный отец, начертал ты нам письмо, которое и выражает любезное расположение твое к нам, грешным, и показывает равное и единодушное согласие с нами относительно Божественных заповедей, а также учит лучшему и вместе обнаруживает готовность неуклонно переносить предстоящие подвиги и отнюдь не колебаться от пустословия иноверцев и лжецов. Поистине почтенное письмо твое воодушевило наше мужество и укрепило наши силы, так что мы прославили Благого нашего Господа, не оставившего совершенно смиренный род наш, но даровавшего животворные искры желающим пламенеть добрыми делами благочестия.

Мы же, грешные, усердно молимся, чтобы жизнь твоей святости оставалась примером спасения как для нас, так и для других желающих. Ибо искажающие правила и преступающие постановления совершенно не видят правоты в тех, которые точно соблюдают слово истины, но даже поднимают их на смех и произносят порицания. Что же иное отсюда происходит, как не то, что мы еще более утверждаемся, познавая их нетвердость и непостоянство? Что твой высокий ум не улавливается ими, достойно удивления и вожделенно для нас.

Впрочем, ты желаешь знать, что нового произошло в настоящем деле, но мы не можем ничего сказать, потому что Императоры теперь в лагере. Что сказать и об архиерее [45 - Т.е. патриархе Никифоре.], который даже не ответил нам ни слова и не хочет ничего слушать, предоставляя все кесарю? Господин Симеон [46 - Имеется в виду монах Симеон, к которому написаны письма 21–23.] двуличен, изменяясь то так, то иначе, впрочем, мы опять вели с ним речь и не скрывали истины. Он несколько смягчается, но остается тем же, помышляя и заботясь о том, чтобы совершенно угодить Императорам.

Когда наш благочестивый владыка отправлялся, то мы опять писали ему, по его желанию; и, однако, он не хотел, чтобы мы явились перед ним. Мы, грешные, остаемся, пока поддерживает молитва ваша, в том же состоянии, не желая изменять истине и входить в общение с ними, даже если бы угрожала ссылка, даже если бы сверкал меч, даже если бы воспламенился огонь. Но мы, недостойные даже называться монахами, не имели бы силы для этого, если бы Господь, внемлющий святым молитвам вашим, не укреплял нашей немощи и нетвердости. Поэтому бодрствуйте, святые отцы, считая своим делом то, что действительно является таковым – защищать общеполезное.

Отправляющийся по повелению Божьему достопочтеннейший брат наш и эконом вашей святой обители доставит твоей святости копии писем, посланных обоим лицам, чтобы ты, яснее узнав из них о наших делах, отчасти содействовал письмами, отчасти помогал просьбами. И еще некоторую весть мы доверили этому брату, которую он, конечно, отнесет и передаст, когда прибудет и увидит почтенное лицо твое.

Приветствуют тебя с нами и архиепископ Калогир, и авва Леонтий, и остальное наше братство; твою святую общину потрудись приветствовать от нас.

Послание 27. К Никите, патрицию