Коррупция в Политбюро. Дело «красного узбека»

«Когда меня вызвали в ЦК КПСС, второй секретарь ЦК Фрол Козлов сказал мне, что решением Политбюро ЦК КПСС меня рекомендовали первым секретарем в ЦК Казахстана. Я сказал, что не могу этот выбор сделать. Потому что, когда русского первого секретаря присылают, казахский народ к этому привык, а когда единственного уйгура среди казахов выдвигают первым секретарем – этого люди не поймут. Как будто среди казахов казаха нету, такого, которого можно было выдвигать первым секретарем ЦК. Козлов говорит, тогда идите к Хрущеву и это все ему докладывайте. Я пошел к Хрущеву и сказал ему то же, что и Козлову. Он стукнул кулаком об стол: «Я думал, ты грамотный уже, понимаешь задание коммунизма: мы идем к ликвидации национальностей. В Союзе в перспективе будет единый язык. Границ между республиками скоро не будет. Неважно, кто встанет во главе республики, – езжай и работай». Я и поехал…».

Следующей после Казахстана среднеазиатской республикой, куда дотянулась хрущевская «метла», стала Киргизия. Как мы помним, там с 1950 года в кресле 1-го секретаря сидел представитель южного клана Исхак Раззаков. В 1961 году его заменили «северянином» из нарынского клана Турдакуном Усубалиевым, который на протяжении последних трех лет работал 1-м секретарем Фрунзенского горкома КП Киргизии.

В том же 61-м сменилось и руководство в Таджикистане. Причем призошло это со скандалом, резонанс от которого разошелся по всему миру. Поводом к скандалу стали якобы махинации руководства республикой (как мы помним, с 1956 года ею управлял Турсун Ульджабаев) со сдачей хлопка государству. Суть хлопковых приписок заключалась в завышении качества хлопковолокна. То есть под видом самого низкокачественного хлопка грузили линт, улюк – то, что хлопком уже не считается, но внешне на него весьма похоже. Естественно, за это платились взятки определенным лицам как в республиках, так и в Москве, чтобы те закрывали на это глаза.

Эти махинации вскрылись после инспекторской проверки из Москвы, которую вызвали сами таджики – противники Ульджабаева из противоположного клана. В итоге в апреле 1961 года этот скандал оказался в центре внимания Пленума ЦК КПСС, на котором Т. Ульджабаева и председателя Совета Министров Таджикистана Н. Додхудоева за то, что они потворствовали «систематической фальсификации отчетных документов» и «докладывали о перевыполнении планов продажи хлопка государству, фактически же эти планы не выполнялись», отправили в отставку (Ульджабаева исключили из партии и назначили директором отстающего совхоза).

Судя по всему, руководство Таджикистана пострадало тогда за дело – приписки и в самом деле могли иметь место. Однако справедливым было бы отправить тогда в отставку и самого Хрущева, поскольку вызвал эти приписки во многом именно он. Началась же эта история после выступления Хрущева на ХХI съезде КПСС в начале 1959 года, когда он поставил задачу в кратчайшие сроки «догнать и перегнать ведущие капиталистические страны, в том числе США, по производству промышленной и сельскохозяйственной продукции в расчете на душу населения». Лозунг был по сути утопический, хотя и понять Хрущева было можно – видимо, он настолько проникся общим пафосом, который тогда царил в стране, что просто потерял ощущение реальности.

В основе этого пафоса лежала невероятная энергия миллионов советских людей, которые на волне «оттепели» были уверены в том, что им подвластны любые свершения, в том числе и скорое построение в СССР коммунизма. Правда, конкретные сроки этого эпохального события тогда никем не назывались, но то, что он неизбежен – в это верило большинство советских людей, живших в «оттепельные» годы. Приведу лишь один пример – с популярным актером Георгием Бурковым. Он в ту пору жил на Урале, в Перми, и еще не мечтал стать актером. У него была другая мечта – стать писателем. И в планах у него тогда было написание четырех циклов романов о… грядущем коммунизме. Вот что Бурков написал в своем дневнике, датированным 1955 годом (ему тогда было 18 лет):

«Это, может, будут романы, пьесы, рассказы, повести, статьи, фельетоны… Одни могут быть связаны между собой общими героями, общей темой, идеей. Другие могут не иметь между собой никаких отношений. Основная тема эпопеи – преображение СССР на пути к коммунизму… Условно я назвал эту эпопею «Рождение нового мира». Один из романов будет носить название «Как произошел Человек». Это будет роман о рабочем классе, о росте самосознания среди рабочих, о том, как рабочие поняли свое место в жизни, свою роль в истории. Так возник Человек, свободный от пут мещанства и прочей дряни, встал он во весь рост, смотришь на него, аж дух захватывает!..».

Судя по всему у Хрущева и других советских руководителей тоже дух захватило от «оттепельного» энтузиазма. И они все силы советской пропаганды бросили на то, чтобы уверить людей, что коммунизм наступит… уже при жизни этого поколения советских людей. Что через 20–25 лет (в 1980-е годы) не будет в стране ни бедности, ни преступности, ни разделения людей по национальному признаку и т. д. И СССР станет на голову выше своих мировых конкурентов – ведущих капиталистических стран. Именно тогда и родился упомянутый лозунг Хрущева «Догнать и перегнать Америку!».

Как мы теперь знаем, этот лозунг оказался чистой утопией. И хотя он помог советскому обществу сделать мощный экономический рывок (то же освоение космоса произошло во многом именно благодаря ему), однако в дальней перспективе заложил под фундамент общества мощную бомбу. Как утверждает историк С. Костриков:

«Среди основных причин, которые способствовали разрушению нашего союзного государства есть одна, на мой взгляд, основная причина. Хрущев в силу своего характера, своих мелкобуржуазных представлений и своей необразованности в качестве базовой стратегии развития принял лозунг «Обогнать Америку». В самой сути этого лозунга было заложено представление не о нашей самобытности, не об уже реализованных преимуществах социализма, не о разумной достаточности, а о какой-то нашей неполноценности и неправильности. Конечно, В. И. Ленин говорил о необходимости для Советской России «догнать передовые страны». Но у него речь шла о научно-техническом, культурном, промышленном прогрессе, о передовой организации управления и производства, на основе которых должно развиваться совсем другое общество. Ленин рассуждал с позиции политика 20-х годов, возглавлявшего разрушенную войнами и интервенцией отсталую в культурном и техническом плане страну. Хрущев же возглавлял вторую державу в мире, которая достигла огромных успехов в экономике, науке, культуре, сумела победить в невиданной ранее войне именно благодаря достижениям социализма. И он должен был диалектически смотреть на дальнейшее развитие, а не гнаться за буржуазным Западом.

Однако о диалектике он лишь слышал. Хрущевский лозунг «Обогнать Америку!» носил глубоко обывательский характер, отражавший мелкобуржуазный взгляд на развитие и его цель. Речь шла преимущественно о банальном потреблении без учета наших реалий. Иначе говоря, мы должны были обыгрывать противника на его поле и по его правилам. Хрущев психологически развернул население в сторону общества потребления, не учитывая традиций наших народов, экономической целесообразности, возможностей государства и вероятных социально-психологических, идеологических, политических последствий.

Очевидные преимущества социализма, которые позволяли любому человеку нормально, здорово и творчески развиваться, были замазаны и подменены обывательскими и потребительскими идеалами и инстинктами. А Запад превратился в блистающую витрину бесконечного количества нужных и не очень товаров, то есть настоящую обывательскую идиллию. Подобно дикарю, ослепленному блеском консервной банки и отдающему за дешевые побрякушки настоящие драгоценности, хрущевский обыватель за жевательную резинку и кока-колу готов был отдать завоевания социализма, что, к сожалению, и произошло…»

После провозглашенного Хрущевым лозунга все советские республики были ориентированы на достижение максимальных экономических показателей. А поскольку все они и без того развивались на максимуме своих возможностей, то новые требования Центра вынуждали их пуститься во все тяжкие дабы найти любые лазейки для того, чтобы перекрыть этот максимум. В результате на свет и стали появляться приписки, которые стали настоящей «палочкой-выручалочкой» для тех руководителей, кто не мог выполнить спускаемый сверху план и боялся прослыть в глазах Центра отстающим в той кампании под названием «Догнать и перегнать», которая была объявлена в стране. Ведь отстающим светили самые разные наказания: снятие с руководящих должностей, понижение зарплат, лишение премий и т. д.

Нельзя сказать, что руководители страны не отдавали себе отчета в том, что их инициативы могут явить на свет негативные явления. Но они, видимо, не ожидали, что последние приобретут столь широкие масштабы и затронут даже руководство отдельных республик. Когда же это стало ясно (после скандала в Таджикистане), в Кремле вооружились дубиной: 24 мая 1961 года свет увидел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности за приписки и другие искажения отчетности о выполнении планов». Текст Указа гласил о следующем: «Установить, что приписки в государственной отчетности и представление других умышленно искаженных отчетных данных о выполнении планов должны рассматриваться как противогосударственные действия, наносящие вред народному хозяйству СССР, и лица, виновные в этом, наказываются лишением свободы на срок от трех лет или исправительными работами на срок до двух лет, или штрафом до трехсот рублей с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью или без такового».

Как мы знаем на примере Таджикистана, виновные в тамошних приписках за решетку не отправились, а отделались более мягким наказанием: были сняты со своих должностей и отправлены в почетную ссылку – в отстающие хозяйства. И дело здесь было вовсе не в том, что их махинации вскрылись после появления на свет пресловутого Указа: как известно из истории, Хрущев мог наказать кого угодно по собственной прихоти, не считаясь с буквой закона. Просто после смерти Сталина руководство партии взяло курс на фактическую ликвидацию репрессий в отношении парт– гос– и хозноменклатуры, после чего к суровым мерам против элиты стали прибегать лишь в исключительных случаях, дабы не ронять авторитет высшей власти в глазах общества.

Между тем таджикский скандал не был в ту пору единичным. Не меньший резонанс имело другое громкое дело – так называемое «ларионовское». Речь идет о 1-м секретаре Рязанского обкома партии Алексее Ларионове, который считался одним из наиболее известных и опытных руководителей в стране (он стоял во главе области с 1949 года, что было удивительно – к концу 50-х Хрущев сменил практически всех руководителей-сталинцев). Когда в 1958 году Рязанская область заняла 1-е место в стране по надоям молока, Хрущев решил именно Ларионову доверить роль так называемого «маяка» – то есть правофлангового в кампании «Догнать и перегнать». Здесь стоит более подробно объяснить читателю, что такое «маяки».

Они появились в советской системе в 30-е годы в период индустриализации, когда стране необходимо было в кратчайшие сроки построить мощную индустриальную базу. В итоге среди миллионов людей, поднявшихся на ударный труд, появились передовики производства, которые в одиночку или в составе коллектива выдавали «на гора» рекордные результаты. Именно их, с помощью СМИ, власть и наделила обязанностью быть «маяками» для всего общества. Например, в те же 30-е годы такими «маяками» стали: трактористка Прасковья Ангелина (организатор в 1933 году первой женской тракторной бригады в СССР), шахтер Алексей Стаханов (в августе 1935 года он установил рекорд по добыче угля) и др.

Конечно, было в этом движении и своего рода лукавство, поскольку многим «маякам» власти намеренно создавали лучшие условия для установления рекордов, чем всем остальным. Например, на какую-нибудь доярку, назначенную «маяком», могла сдавать продукцию целая ферма: ей отбирали лучших коров, давали дополнительные корма и т. д. А в том же Узбекистане на одного бригадира-хлопкороба иной раз мог работать целый колхоз. В итоге получалась своеобразная цепочка: когда доярка или хлопкороб получали звание Героя Социалистического Труда, то вместе с ней соответствующие награды или премии получали секретари обкомов и райкомов, председатели колхозов – то есть все те, кто обеспечивал «маяку» его рекорд.

Естественно, подобное явление трудно было спрятать от общественности. Однако она реагировала на это вполне благосклонно, поскольку в большинстве своем правильно понимала идею «маякизма» – вдохновить общество на трудовой энтузиазм. Поэтому миллионы советских рабочих и колхозников в честном трудовом порыве совершали рекорды, даже не надеясь стать «маяками» – таким образом они доказывали самим себе и обществу, что им вполне по силам стать рекордсменами и без поддержки «сверху». Другое дело, что среди миллионов честных и бескорыстных трудяг находились и такие, кто пытался, что называется, «въехать в рай на чужом горбу». Эти люди штамповали липовые рекорды путем приписок, подлогов и других махинаций, на которые они шли в сговоре с тем же начальством. Подобное тоже было, причем с каждым десятилетием таких примеров в советском обществе становились все больше. Особенно заметным это стало именно в конце 50-х, когда Хрущев во всеуслышание заявил о «гонке» за Америкой. В новой кампании власти вновь понадобились «маяки», которые могли бы повести за собой остальных. Однако в своем рвении поразить мир небывалыми рекордами, власть попросту утратила чувство реальности, о чем самым наглядным образом и говорила история с Алексеем Ларионовым.

Во время работы ХХI съезда КПСС (проходил 27 января – 5 февраля 1959 года) Хрущев вызвал к себе Ларионова и потребовал от него, чтобы тот взял на себя обязательство увеличить за год сдачу мяса государству в целых три раза. Отказать Первому секретарю Ларионов не посмел. Как утверждают очевидцы, когда он вернулся от Хрущева, на нем не было лица. Видимо, секретарь прекрасно понимал, что выполнить обещанное без махинаций – чистая утопия. Но отступить он уже не мог.

На начало октября 1959 года Рязанской областью было продано государству 102 тысячи тонн мяса, что составляло два годовых плана. Но дать-то надо было три плана. И вот уже 16 декабря рязанские власти торжественно рапортовали о 100 % выполнении взятых на себя обязательств: область продала государству 150 тысяч тонн мяса, в три раза превысив поставку предыдущего года. Одновременно область брала на себя повышенные обязательства на следующий год – сдать аж 180 тысяч тонн мяса! Когда об этом доложили Хрущеву, он немедленно распорядился наградить Ларионова званием Героя Социалистического Труда (награда нашла героя аккурат накануне Нового, 1960 года).

Этот эксперимент мгновенно родил на свет массу подражателей, которые тоже ринулись «в поход за славой». Тех же, кто в это движение вписываться не хотел, попросту сбрасывали с «локомотива прогресса». Так, например, случилось с 1-м секретарем Куйбышевского (сельского) райкома партии в Кротовке Александром Глазуновым. Когда по всей стране шел «ларионовский эксперимент» и области соревновались друг с другом в плане бурного прироста сельхозпродукции, Глазунов честно заявил, что он в этом деле участвовать не будет. «Не только 2,5 плана, а и полтора никак не получается, ибо цифры нереальные», – сказал он во всеуслышанье. И чем ему только не грозили высокие начальники, однако от своих слов Глазунов не отказался. В итоге в январе 1959 года его сняли с должности 1-го секретаря и назначили на должность заместителя управляющего трестом «Первомайбурнефть».

Тем времнем ларионовская эпопея стремительно двигалась к своему печальному концу. Как пишет писатель Н. Шундик:

«На первых порах казалось, что эксперимент удался. Плодились поросята, кролики, озера были забиты гусями, утками. Гремели победные рапорты, в газетах трубили о рязанском опыте. Но пристальный взгляд мог заметить, что уже подкрадывается несчастье. Положение на фермах и полях стало ухудшаться. Да, поросят наплодилось неслыханно много. Но нечем было кормить свиней. Не было кормов для скота и птицы.

На околице Рязани спешно соорудили выставку достижений. Была она сказочно красива и – неправдоподобна. Одно из зданий размером с небольшую виллу миллионера, вычурное и претенциозное, должно было изображать дом рядового колхозника. Но само-то село оставалось прежним – без дорог, с обветшавшими избами, разваливающимися хозяйственными постройками…

Чудо не состоялось…».

Чудо не состоялось, зато произошла трагедия. «Мясной налог» Рязанской областью был выполнен, но в то же время нанес ей непоправимый удар. Ведь, чтобы сдержать данное Хрущеву обещание, Ларионов распорядился забить весь приплод, а также большую часть молочного стада и производителей, «присовокупив» под расписку весь скот, выращенный колхозниками в своих хозяйствах. Однако и этого количества мяса оказалось недостаточно. Тогда были организованы закупки скота в соседних областях за счет средств из общественных фондов, предназначенных для приобретения машин, строительства школ, больниц и т. д. «Мясной налог» ударил не только по всем колхозам и совхозам области, но и по всем городским учреждениям; сдаваемое государству (по чисто символическим ценам) мясо исчезло из продажи.

В итоге поголовье скота в области уменьшилось по сравнению с 1958 годом на 65 %, падение производства зерна составило 50 %, поскольку колхозники, у которых под расписку «временно» изъяли скот, отказывались обрабатывать колхозные земли. На продаже мяса колхозы области понесли убыток в 33,5 млн. рублей. В итоге Хрущев тут же сменил пряник на кнут и решил поменять руководство Рязанского обкома, а Ларионова лишить звания Героя Соцтруда. Пленум по этому вопросу должен был состояться 30 сентября 1960 года. Не дожидаясь этого события, за 8 дней до Пленума, Алексей Ларионов покончил с собой.

После этого самоубийства власть, кажется, впервые осознала, что дело зашло слишком далеко. А когда грянул скандал с приписками в Таджикистане, она и вовсе принялась «закручивать гайки». Сначала появился Указ «о приписках», затем репрессии были ужесточены: Хрущев, возобновив сталинскую практику, попросту приравнял хозяйственные преступления к измене родине и стал за это расстреливать людей. Правда, не высокопоставленных, а из среднего руководящего звена – стрелочников. После этого волна приписок резко спала.

Глава 11

Между двух огней

Между тем на том же ХХI съезде КПСС в 1959 году было принято постановление «О контрольных цифрах развития народного хозяйства СССР на 1959–1965 годы». И там перед Узбекистаном ставилась задача довести объем производства хлопка-сырца от 3,4 до 3,7 миллионов тонн, или около 60 % всего общесоюзного производства. По сути это были вполне выполнимые цели, если иметь в виду, что в том же 1959-м республика сдала государству 3 млн. 163 тыс. тонн хлопка. Однако Центр не учитывал различные побочные факторы: например, погодные условия. В итоге уже в следующем году, из-за засухи, республика не выполнила план и сдала всего 2 млн. 830 тыс. тонн хлопка. По сути, со своими обязательствами справились только две области – Самаркандская (345 тыс. тонн) и Хорезмская (265 тыс. тонн), а остальные свой план провалили.

Однако в 1961 году, несмотря на такие же плохие погодные условия, республика смогла выполнить план и сдала 3 млн. 600 тыс. тонн хлопка. Правда, попотеть пришлось изрядно, выведя на поля огромное количество людей, в том числе и школьников. Но иначе было нельзя, поскольку все это вписывалось в объявленную Центром кампанию «догнать и перегнать», противиться которой регионы не могли – как говорится, себе дороже. Если, к примеру, представить себе, что Рашидов решительно бы воспротивился диктату Центра, то судьба его была бы решена в одночасье – он разделил бы судьбу руководителя Казахстана Д. Кунаева, которого, как мы помним, спустя всего два года после назначения в 1960 году Хрущев снял с руководства республикой именно за слишком строптивый нрав (как мы помним, тот не хотел переносить столицу из Алма-Аты в Акмолинск и переименовывать его в Целиноград). Учитывая, что в Узбекистане только за 1950-е годы поменялось целых четыре (!) 1-х секретаря ЦК КП, то вполне объяснимо желание Рашидова не повторять ошибок Кунаева. Ведь в случае отставки Рашидова никто не мог дать гарантию, что Хрущев не задумает прислать в Узбекистан руководителя из «варягов» – кого-нибудь из славян. А этого узбекская элита (как и любая республиканская) больше всего опасалась. Поэтому Рашидов по сути находился между молотом и наковальней: ему приходилось учитывать интересы собственной элиты и одновременно не гневить Хрущева, соглашаясь с большинством его указаний.

Конечно, Рашидову, как и большинству республиканских руководителей, часто не удавалось игнорировать установки Центра. Ведь ему, повторюсь, приходилось балансировать между двумя элитами: узбекской и московской. И трудно сказать, с какой ему приходилось труднее. Ведь те кланы, которые составляли основу узбекской элиты, привели Рашидова к власти, рассчитывая с его помощью а) успокоить Москву и б) упрочить свои позиции во властной вертикали. И Рашидов, будучи опытным и умным царедворцем, прекрасно это понимал. Но в то же время он ясно отдавал себе отчет, что если президентская должность не несла с собой частых и прямых стычек с представителями различных кланов, то теперь, в кресле фактического хозяина республики, ему придется чьи-то интересы конкретно ущемлять. И если в первые год-полтора своего правления Рашидов достаточно осторожно шел на кадровые перестановки, то потом ему пришлось заниматься этим куда более активно, дабы упрочить как свои собственные позиции, так и влияние своего (самаркандского) клана и тех кланов, которые выступали его союзниками. Правда, делать это ему приходилось осторожно и с оглядкой на Москву.

Дело в том, что даже в кадровых вопросах республиканские лидеры должны были спрашивать разрешения у Центра. Конечно, речь идет не о низшем и среднем звеньях номенклатуры, а о высшем – уровня ЦК. Именно для этого Москва направляла в республики своих полномочных представителей: 2-х секретарей ЦК, председателей КГБ и т. д. Например, в 1959–1960 годах подле Рашидова возникли: новый 2-й секретарь (вместо Романа Мельникова им стал Федор Титов, который до этого работал 1-м секретарем Ивановского обкома) и новый председатель КГБ Узбекистана Георгий Наймушин (вместо Алексея Бызова, с которым у Рашидова сложились неплохие отношения в бытность его президентом республики). Все эти люди являлись «глазами и ушами» Центра, который зорко следил за тем, чтобы Рашидов не ставил республиканские интересы выше московских. Поэтому, к примеру, когда Рашидов делал очередную попытку возвысить своих земляков-самаркандцев, Москва относилась к этому ревностно: ей было выгодно, чтобы 1-й секретарь не чувствовал себя полностью защищенным от оппозиции, поскольку только в таком случае можно было держать его в постоянном напряжении и, значит, в узде.

Мало кто знает, что в структуре ЦК КПСС имелась своя партийная разведка, в обязанность которой вменялось следить за всем партийным аппаратом, в том числе и в республиках. В этот орган стекалась вся гласная и негласная информация о деятельности партийных руководителей, которая хранилась в специальных досье. Доступ к ним имело ограниченное число людей: 1-й и 2-й секратари ЦК КПСС, председатель КГБ и еще несколько человек, в том числе и заведующий административным отделом ЦК КПСС, который курировал силовые структуры. В конце 50-х этим человеком был Аверкий Аристов. Существует легенда, что однажды он, симпатизируя Брежневу, принес ему его досье и предложил… сжечь. Брежнев согласился, поскольку на тот момент уже имел значительный вес в верхах – стал секретарем ЦК. С Рашидовым такой номер никогда бы не прошел: несмотря на все его московские связи, вряд ли кто-то из этих людей осмелился бы бросить его досье в печку – себе дороже. Поэтому Рашидову постоянно приходилось быть настороже, дабы не совершить какую-нибудь оплошность, которая могла лечь несмываемым пятном в его партийном досье.

Между тем Москва зорко контролировала в республиках и другое силовое ведомство – военное. Так, в Узбекистане командующими Туркестанского военного округа всегда были славяне: с 1954 года это был генерал армии, фронтовик Иван Федюнинский, который, как и председатель республиканского КГБ, входил в состав Бюро ЦК КП Узбекистана.

Зато менее значимое для Москвы республиканское Министерство внутренних дел было отдано в руки местных кадров, правда тоже не целиком – заместителями у министров все равно были люди славянского происхождения. В Узбекистане, как мы помним, министром внутренних дел с 1954 года был узбек Юлдаш Бабаджанов (бывший руководитель УКГБ Ферганской области), которого в 1959 году Рашидов поменял на более лояльного себе человека – генерала внутренней службы 3-го ранга Т. Джалилова.

Кстати, в деле борьбы с преступностью Хрущев тоже наломал достаточно дров. Заявив в конце 50-х, что через двадцать лет преступность в стране будет полностью искоренена, он провел радикальные преобразования в правоохранительной сфере. В частности, в 1956 году он упразднил Министерство юстиции, а также провел кадровые чистки в КГБ и МВД. Во главе обоих ведомств он поставил не профессионалов, а партийных аппаратчиков: в КГБ это был бывший 1-й секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Шелепин (во главе КГБ встал в 58-м), в МВД – бывший заведующий Отделом строительства ЦК КПСС Николай Дудоров (в 56-м). При обоих началось кадровое сокращение в подвластных им учреждениях: так, уже спустя несколько месяцев после своего воцарения в кресле министра Дудоров рапортовал о сокращении органов внутренних дел почти на 7 тысяч человек. Спустя два года из МВД было сокращено вдвое больше людей – 14 331 сотрудник, в 1959-м министерство недосчиталось еще 1 300 человек. Это принесло государству экономию в 163 млн. рублей, однако и вреда было причинено немало. Например, в первом полугодии 1960 года по сравнению со вторым полугодием 1959 года количество наиболее опасных преступлений в стране увеличилось на 22,6 % во многом именно потому, что на местах недосчитались достаточного количества сотрудников милиции.

Общие показатели уровня преступности в СССР в те годы выглядели следующим образом. Если в 1958 году в стране было зарегистрировано 880 322 преступления, то уже спустя год их стало 614 552, а в 1960-м – 651 260. Однако в 1961 году вновь был отмечен рост – 877 549 преступлений. Правда, этот рост не шел ни в какое сравнение с тем, что тогда творилось у главного стратегического конкурента СССР – Соединенных Штатов Америки. Здесь Советский Союз демонстрировал отставание, поскольку догнать и перегнать Америку по уровню преступности у советского руководства мысли никогда не возникало. Как сообщалось в справке Верховного Суда СССР за 1957 год:

«По динамике преступности СССР коренным образом отличается от любой капиталистической страны и в первую очередь от США. Даже из официально опубликованных данных Федерального бюро расследований США видно, что преступность в Америке из года в год растет, причем рост преступности идет за счет наиболее опасных видов преступлений. Так, например, в 1956 году в Соединенных Штатах было подвергнуто аресту только за совершение серьезных преступлений почти 11,5 млн. человек, то есть каждый пятнадцатый гражданин США. В течение суток в США совершается в среднем 7094 серьезных преступления. Характерной чертой преступности в США является большой удельный вес преступности несовершеннолетних. В 1955 году в США было совершено 2 262 450 серьезных преступлений, из них более 42 % было совершено подростками моложе 15 лет. За последние четыре года численность возрастной группы малолетних преступников от 10 до 17 лет увеличилась в США на 10 %, а арестов среди этой группы было приблизительно вдвое больше…».

Среди среднеазиатских республик Узбекистан занимал 1-е место по числу совершенных преступлений, что было связано с объективными причинами: численностью населения и более быстрым ростом числа городских жителей, значительную часть которого составляли представители некоренных народностей. Что касается места в общей статистике преступлений, совершаемых в СССР (особенно особо тяжких), то там Узбекистан находился ближе к концу республиканского списка (в год в республике регистрировалось порядка 25–30 тысяч преступлений). Причем, еще в конце 20-х республика находилась в лидерах по количеству преступлений, совершенных в городах (по данным видного криминолога М. Гернета), однако уже через 30 лет Узбекистан превратился в одну из самых безопасных в криминогенном отношении республик, при том что относился к числу одних из самых густонаселенных (4-е место в СССР, более 9 миллионов человек в конце 50-х).

После того как в январе 1960 года МВД СССР было упразднено, республиканские министерства получили большую, чем раньше самостоятельность, хотя диктат Москвы все равно никуда не улетучился – он лишь слегка ослаб. И практически все кампании, которые затевала в области той же борьбы с преступностью Москва, автоматически переносились в республики. Например, в самом начале 60-х по инициативе Хрущева была объявлена война расхитителям социалистической собственности: валютчикам, спекулянтам, растратчикам государственных средств и т. д. И тут же республиканские МВД и КГБ начали «трясти» эту публику, что называется, как грушу.

До широких слоев населения отголоски этой борьбы доносились со страниц прессы – как центральной, так и республиканской. Например, в Узбекистане этим занимались газеты «Правда Востока» и «Ташкентская правда». Чтобы читателю стало понятно о чем идет речь, пролистаем подшивку одного из этих изданий («Правда Востока») хотя бы за короткий период с июля по август 1961 года (отметим, что этот период времени в советской криминальной истории был отмечен громким судебным процессом в Москве над группой валютчиков во главе с Я. Рокотовым и В. Файбишенко, которых советский суд приговорил сначала к 15 годам тюрьмы, а потом, по личному распоряжению Хрущева, к расстрелу).

Итак, 15 июня и 8 июля главная газета Узбекистана опубликовала два материала о, так называемых, подпольных миллионерах из Ташкента. Ими были некие братья Ш. и Б. Шамаловы, а также М. Кандов, А. Тамаров и Д. Фузайлов. Как писала газета: «Не желая честно трудиться, эти лица вели паразитический образ жизни, спекулируя валютой и другими ценностями». В чем же конкретно заключалась вина этих людей?

Так, Ш. Шамалов скупал валюту и золотые монеты дореволюционной и иностранной чеканки, облигации государственных займов и перепродавал их по спекулятивным ценам. На его квартире из тайника, оборудованного в ножках обеденного стола узбекские чекисты изъяли около 100 золотых монет. В другой тайнике – между зеркалами трельяжа – были обнаружены американские доллары, скупленные валютчиком у американских туристов. Кроме этого Ш. Шамалов, а также А. Тамаров, спрятали более чем на 200 тысяч рублей облигаций трехпроцентного займа выпуска 1957 года.

Узнав об аресте Ш. Шамалова, его брат Б. Шамалов и Д. Фузайлов за освобождение валютчика предлагали следователям взятку в 10 тысяч рублей в новых деньгах (в 1961 году в СССР был проведен денежный обмен. – Ф. Р.) и автомобиль «Волга». С этой целью на этом самом автомобиле они приехали из Самарканда в Ташкент, однако были разоблачены и арестованы.

Еще один арестованный – М. Кондов – специализировался на автомобильных махинациях: продавал их по спекулятивным ценам. Только за последние несколько месяцев перед своим арестом он перепродал две «Победы», «Москвич» и «Волгу».

Состоявшийся в июле 1961 года суд приговорил Ш. Шамалова к 7 годам тюремного заключения с конфискацией имущества, М. Кандова – к 5 годам. К различным срокам лишения свободы были приговорены и остальные участники этого уголовного процесса.

Минуло меньше месяца, и 15 июля в «Правде Востока» появилась новая публикация на криминальную тему под названием «Ротозеи и жулики». В ней речь шла о шайке преступников из почти десятка человек, которые в Ташкенте воровали государственное имущество, а также занимались вымогательством. Возглавлял это преступное формирование некий Михаил Риц, который одно время работал экспедитором 3-го строительного управления стройтреста № 153. После своего увольнения оттуда, он обманным путем унес с собой чистые бланки со штампом и печатью на получение материальных ценностей. После этого машина хищений заработала в полную мощь.