ПМЖ

на предплечье наколол себе.
Имя дал красавице – Маруся,
по ночам рассказывал про дом;
чтобы год спустя на «Беларуси»
без конца пахать не чернозём,
пить, вздыхая о крестьянской доле,
крыть колхоз «Заветы Ильича».
По уши в грязи и солидоле
девушка рыдает у плеча.

«У колорадского жука…»

У колорадского жука
в коробке из-под спичек,
жизнь беспросветна и горька,
как у зека на киче.
Волшебный аромат ботвы,
сменив на запах серы,
он стал игрушкою, увы,
в руках у пионера.
И одиноко и темно,
и ничего не надо.
Но очень жаль, что нет давно
вестей из Колорадо.

«Как бы очнувшись ото сна…»

Как бы очнувшись ото сна,
раскачивается сосна,
не корабельная – кривая,
бесперспективная, и ей
не светит акварель морей —
зеленовато-голубая.
Обыкновенный ширпотреб,
полным-полно добра такого.
Серебряные струны ЛЭП
оплакивают лес сосновый.
Пронзительное Dо, Re, Mi,
Fa, Sol, La, Si звучит в миноре.
Но каравелла, чёрт возьми,
летит по небу, как по морю.
Она нисколько не больна —
изысканная кривизна,
напротив, по сердцу борею,
вот-вот порвётся парус, и
отчаянные муравьи
танцуют «Яблочко» на рее.

«И лампочка посередине…»

И лампочка посередине
облупленного потолка
подмигивает и поныне
притягивает мотылька,
держа его за лоха – или
он сам обманываться рад?
И перламутровые крылья
весёлым пламенем горят.

«Как любил я стихи Соколова!»

Как любил я стихи Соколова!
Так уже не любил никого.
На Калининском – с палкой, хромого,
я однажды увидел его.

Подражая во всём, как ни странно,
я хромал целых пол-января:
– Марианна! – вздыхал, – Марианна! —
Ира, Таня, Галина – всё зря,

всё не то. Как издёвка, как вызов —
разминулись, не встретились мы.
В час, когда щебетали карнизы
посреди глубочайшей зимы.

«Гэдээровской кукле не спится-…»

Сестре

Гэдээровской кукле не спится —
свет в глаза – неисправны ресницы,
сколько лет, не припомнит сама,
одиноко в чулане пылится
и поплакаться некому: «ма».
Дочка выросла. Внукам до фени
полинявшее это старьё —
всюду «Barbie», как бледные тени,
на упитанном фоне её.
Худосочные американки —
«Made in China» – не знают забот.
А в чулане стеклянные банки:
огурцы, помидоры, компот.
И бедняжка вздыхает печально,
оказавшаяся не у дел.
Хоть бы кто прикоснулся случайно.
хоть бы кто ненароком задел —
чтобы вдребезги. Это, по сути,
даже лучше, чем жизнь взаперти.
И предсмертное хриплое: «Mutti!