Аттила. Падение империи (сборник)

Крики народа напоминали волчий вой, а жест Аттилы походил на благословение: с высоты своего коня он медленно поводил по воздуху сверху вниз протянутой вперед рукой – с таким величавым видом, как будто благодать и счастье струились с его коротких, мясистых, покрытых рыжими волосами пальцев.

Позади хана ехала – также на значительном расстоянии – вторая кавалькада вельмож, представителей всех подвластных ему народов. Длинный кортеж как начинался, так и замыкался отрядом гуннских всадников с длинными пиками. Эти воины конвоировали необыкновенно изобильную охотничью добычу, которую везли на нескольких низких и широких дрогах, запряженных четверкою лошадей.

Исполинский зубр, собственноручно заколотый Аттилой, занимал один целые дроги. Буйволы помельче, два медведя, несколько волков, три лося, олени, вепрь и рысь; затем всевозможные болотные птицы: цапли, журавли и т. д., заклеванные дорогим исландским соколом, наполняли остальные повозки и фуры. Рядом с ними лежало в живописном и художественном беспорядке различное оружие: метательные копья, луки, колчаны, стрелы, охотничьи рога; блестели на солнце ножи посреди лиственных гирлянд, которыми были укрыты животные. Кроме того, позади возов с мертвой дичью вели и живых «пленников» зверей, попавшихся в ямы-ловушки, силки и сети: глухое рычанье, хрюканье и дикий вой часто сотрясали воздух, вызывая злобный лай многочисленных собачьих свор.

Громадные молосские псы, употребляемые для травли медведей и волков, приходили в бешенство при виде своих исконных врагов, оставшихся в живых; они так и рвались вперед, увлекая за собою ловчих.

…Четверо посланников с восхищением смотрели на эту процессию, позабыв об Эдико, который хладнокровно и насмешливо смотрел на них. Он давно привык к тому, как возвращается Аттила с охоты. Его больше интересовало то, о чем говорят римляне.

XVII

– Посмотрите, ради бога, что за люди! – восклицал Ромул. – Какое изумительное искусство верховой езды!

– Это не люди и не всадники, – отозвался ритор. – Это кентавры: человек и лошадь составляют у них одно существо.

– Взгляните туда, – с удивлением сказал Примут. – Вон один наездник соскакивает с коня, хлопает его ладонью, и тот бежит прочь.

– Но сейчас вернется обратно на зов хозяина, – хладнокровно прибавил Эдико.

– Действительно, так. Он ловит коня за гриву.

– Вот он и опять на лошади! Ему удалось прыгнуть на нее на всем скаку.

– А тот, на рыжем жеребце! Он бросается вниз, висит на одной ноге… Ну, теперь он разобьется!

– Нисколько, – успокоительным тоном возразил Эдико. – Смотрите: он лежит на спине лошади, держась правой рукой за гриву, а левой за хвост. Видели? И снова благополучно сидит на коне.

– А этот – рядом с ним? Не меняя положения, он вскочил разом обеими ногами на неоседланный хребет!

– Он все стоит и, стоя, скачет дальше!

– А другой – налево? Он падает! Какой ужас: его сейчас раздавят! Голова свесилась книзу. Волосы волочатся по земле.

– Ему ничего не сделается, – пояснил Эдико. – Наездник крепко обвил ногами туловище лошади.

– Да, он опять сидит верхом и еще смеется!

– То есть он корчит отвратительные гримасы, – поправил Приск. – А взгляните вон туда, на гунна в шапке, обвешанной золотом!

– И с золотым колчаном.

– Он берет стрелу.

– Натягивает лук.

– Он целится. На всем скаку! Целится вверх…

– Во что? Я ничего не вижу.

– В ласточку.

– Стрела летит.

– Ласточка падает!

– Вслушайтесь, как ликуют гунны!

– Это был Дзенгизиц – второй сын господина, – сказал Эдико. – Он лучший стрелок и наездник во всем гуннском царстве.

– Вот он опять выстрелил.

– И сбил стрелою шапочку с головы ребенка.

– Но ведь это преступление – подобная шутка!

– Нисколько! Царевич знает, что не промахнется, – отвечал Эдико.

– Но послушайте: что значит этот отвратительный грохот?

– И звон. Что это такое?

– Военная музыка гуннов, заменяющая римские трубы и германские рога.

– Смотри: плоские тонкие обручи из дерева…

– Обвешанные по краям колокольчиками и погремушками.

– Они звенят так пронзительно.

– Обручи обтянуты кожей.

– Гунны ударяют в них деревянными палочками.

– Да, – подтвердил Эдико. – Но знаете ли вы, какая это кожа, от каких животных?.. Это человеческая кожа!

– Не может быть?!

– Господин сам придумал такую шутку. «Короли, – сказал он, – нарушившие верность Аттиле, пусть служат ему и после своей казни. Пускай и после смерти они возвеличивают мои победы звоном и треском».

– Чудесная музыка, – кивнул головой Приск. – И весьма поучительная для королей, которым приходится ее слушать.

…Когда Аттила въехал наконец в южные ворота лагеря и приблизился к первому дому, оттуда вышла молодая женщина с благородными чертами лица, закутанная в белый пеплос с широкой, золотой каймой; за ней следом шло множество слуг и служанок. На руках она несла грудного младенца.

Молодая мать остановилась перед вороным конем повелителя, который нетерпеливо рвался вперед, сдерживаемый железной рукой властелина; женщина встала на колени и положила дитя под ноги жеребца, напряженно ожидая знака со стороны Аттилы. Наконец тот молча кивнул головой. Тогда она подняла ребенка, поцеловала его, встала с колен, низко поклонилась и пошла с младенцем обратно в свое жилище.

– Что значит эта сцена? – спросил патриций.

– Кто эта красавица? – полюбопытствовал Примут, глядя ей вслед.