Сатурналии

(16) Теперь, посредством некоего пролога мы введем тебя в содержание нашего сочинения.

Глава 1

(1) В Сатурналии собираются у Веттия Претекстата первые лица римской знати и другие ученые [люди]

и проводят праздничный досуг в собеседовании о свободных искусствах, устраивая у себя пиры по взаимной приязни и не расходясь с них, кроме как на ночной покой.

(2) И вот на всем протяжении праздников, лучшую часть дня они проводят в серьезных рассуждениях, а за трапезой ведут застольные беседы, так что ни одна часть дня не остается без ученых или легких обсуждений. Разумеется, за столом беседа приобретает большую веселость, становится более игривой. (3) Ведь и в других описаниях трапез, как в [известном] Пире Платона

, сотрапезники беседуют не о каком-либо серьезном предмете, но дают разнообразное и изящное описание любви

. При этом Сократ

не подавляет и [не] запутывает противника, как обычно, затруднительными вопросами, а, [напротив], пытавшимся подловить [его] дает пример [того], что лучше отшутиться, увильнуть и отступить, чем только оспаривать. (4) Ибо на пиру надлежит вести речи как безукоризненные благодаря [их] целомудренности, так и желанные из-за [их] приятности. Но все же более основательным будет утреннее обсуждение, что приличествует ученым и славным мужам. И притом не станут [же одни только] Котты, Лелии и Сципионы

рассуждать о значительнейших вещах в книгах прежних [сочинителей] до тех пор, пока будет римская литература, а Претекстатам, Флавианам, Альбинам, Симмахам и Евстафиям

, у которых есть схожая слава и не меньшая доблесть, не позволят говорить о чем-либо таким же образом.

(5) Пусть и мне не будет в укор, если у кого-либо из собравшихся зрелый возраст наступил позднее века Претекстата. На что уж диалоги Платона составлены согласно общепризнанным свидетельствам

, но ведь и Парменид настолько старше Сократа, что отрочество того едва захватило его старость, и все же между ними идет спор о весьма трудных вопросах. И Сократ начинает известный диалог, устроив спор с Тимеем [и с теми], кого, как известно, не было в то самое время. (6) Да и Парал и Ксантипп, отцом которых был Перикл [и] которых гораздо раньше сгубила известная дурной славой афинская чума

, рассуждают у Платона вместе с Протагором, задержавшимся в Афинах в [свой] второй приезд. Следовательно, [как] нам говорит пример Платона, не требуется, чтобы годы [жизни] встречающихся [людей] были строго согласованы

.

(7) Но, чтобы легче было показать и отметить [то], что было сказано всеми [участниками встречи у Претекстата], мы ввели Деция, выведывающего у Постумиана, какая именно это была беседа и между кем. И, чтобы нам более не препятствовать желаниям читателя, разговор Деция и Постумиана сделает теперь известным и [то], какое у этого собеседования было начало, и [то, в каком] порядке оно происходило.

Глава 2

(1) [Деций]: «Что до меня, я ждал твоего прихода, Постумиан, и благоприятного момента, чтобы задать тебе вопросы, для чего эти праздники, занимающие большую часть месяца, посвященного Янусу

, очень кстати. Ведь в иные дни, которые заняты у тебя обсуждением тяжб, почти никогда нельзя найти и часа, чтобы ты либо не защищал дела своих подопечных в суде, либо не изучал их дома. Ныне же, – ведь я знаю, что ты не посвящаешь досуг вещам серьезным, а не пустяковым, – я прошу тебя, если позволишь, поведать о том, что [и] тебе самому, насколько понимаю, доставит удовольствие, и мне угодит. (2) Первое, о чем я хочу спросить тебя: был ли ты на торжестве, возобновляемом с непрестанным веселием на протяжении довольно многих дней? А второе: принимал ли ты участие в беседе, о которой говорят среди первых [людей государства] и которую превозносят величайшими похвалами? О ней я бы [и] от отца услышал, если бы он, отбывший из Рима после тех пиров, не задержался в Неаполе. Но недавно я был среди неких [людей], восхищающихся силой твоей памяти, позволившей тебе многократно воспроизвести по порядку все, что тогда было сказано».

(3) [Постумиан]: «Одно [только] то, Деций, – как ты и сам, насколько позволяет твоя молодость, мог видеть и слышать от [своего] отца Альбина – казалось нам наилучшим на всем пути жизни, чтобы я, поскольку была бы возможность отдохнуть от защитительных речей при тяжбах, способствовал какой-нибудь встрече и собеседованию образованных и тебе подобных людей. (4) Ведь хорошо воспитанный человек нигде не может отдохнуть ни с большей пользой, ни более достойно, чем в благоприятной обстановке ученого и непринужденного разговора и учтивых вопросов и ответов.

(5) Что до пира, о котором ты спрашиваешь, ты говоришь несомненно о том, который недавно был у Веттия Претекстата с участием ученейших [людей] из знати и прочих и [который], переносимый затем [в дома] к другим [участникам пира], приобрел разнообразие вследствие приятной перемены мест?»

[Деций]: «Я собирался спросить о том самом [пире] и хотел бы, чтобы ты описал, каков он был. Поскольку все прочие участники пира являются твоими друзьями, не думаю, чтобы ты от него уклонился».

(6) [Постумиан]: «Конечно, мне следовало присутствовать там, и мой приход не был бы нежеланен, но в те дни мне было нужно изучить многие дела друзей, я, приглашенный тогда на обед, ответил, что это для меня время размышления, [а] не еды, и убедил, чтобы они поискали другого [человека], никаким занятием сильно не увлеченного и свободного от забот. (7) И так было сделано. Претекстат велел, чтобы вместо меня был приглашен речистый и образованный муж Евсевий, выдающийся ритор среди греков – [причем] все признали это в наш век, – достаточно знающий латинскую науку».

(8) [Деций]: «Так откуда [же] тебе известно то, что ради устройства жизни было столь приятно и учтиво, как я [теперь от тебя] слышу, преподано и упорядочено в отношении обильнейших примеров деяний и содержания разнообразных учений?»

(9) [Постумиан]: «Когда в день [зимнего] солнцестояния, что последовал за праздниками Сатурналий, в которые проводились эти пиры, свободный от судебных забот, в весьма веселом [расположении] духа я был дома, в этот [день] пришел Евсевий вместе с немногими из своих приверженцев и тотчас сказал с улыбкой на лице: (10) “Признаю, Постумиан, что я премного тебе благодарен, как за прочее, так [и] за то, что ты, испросив позволения у Претекстата, уступил мне место на обеде. И так я понимаю, что не только твоя занятость, но [и] сама еще удача сопутствует и помогает, чтобы ты сделал мне что-нибудь приятное”.

(11) “Хочешь ли ты, – спросил я, – возвратить нам то, что столь благодарно и столь охотно признаешь долгом, и этот наш досуг, которым [нам] очень редко приходится пользоваться, провести [как бы] на том [пире], чтобы [нам] показалось, будто мы сейчас находимся среди тех, среди кого ты находился тогда?”

(12) “Я сделаю, как ты хочешь, – ответил он. – Расскажу же я тебе не о пище или питье, хотя они и были там весьма обильны, [однако] без излишества, а возвращусь душой, насколько смогу, [к тому], что они наговорили за столько дней или на пирах или, в немалой степени, помимо обеда”.

(13) Когда я это выслушал, мне показалось, что я приблизился к жизни тех, кого мудрецы называли блаженными. И вот [то], что было сказано накануне, [после того] как я [словно] бы поприсутствовал среди них, было удостоверено, когда ко мне заглянул Авиен, и я все [это] доверил записи, чтобы забвение ничего не унесло. Если [же] ты высказываешь [желание] услышать об этом от меня, [то] не думай, что хватит одного дня для повторения [того], что было сказано за столько дней».

(14) [Деций]: «Стало быть, Постумиан, он рассказал, какая и между кем или с чего возникла беседа? В таком случае я, [твой] неутомимый слушатель, наготове». (15) Тогда он начал рассказ.

Когда склоняющимся к вечеру днем, за которым предстояло последовать сатурнальному празднику, Веттий Претекстат получил возможность собраться дома с [друзьями], выражающими [на то свое] желание, туда пришли Аврелий Симмах и Цецина Альбин, весьма близкие как по возрасту, так и привычкам и увлечениям. Их сопровождал Сервий, недавно объявленный учителем среди словесников, [человек] удивительной учености и вместе с тем приятный в [своей] скромности, с направленным в землю взором и как бы стремящийся быть незамеченным. (16) Когда [Претекстат] увидел их, он двинулся навстречу, ласково поприветствовал и сказал, повернувшись к Фурию Альбину, который тогда случайно пришел вместе с Авиеном: «Желаешь ли ты, мой Альбин, чтобы о том предмете, о котором между нами начал завязываться разговор, мы пообщались с теми, кто, ты видишь, весьма кстати пришел и кого мы по праву назвали бы светочами нашего общества?»

(17) «Почему бы мне не желать [этого] больше всего? – говорит Альбин. – Ведь [ни] о чем другом, [кроме] как о научных вопросах, не может быть привлекательного разговора ни для нас, ни для них».

(18) И когда они уселись, тогда Цецина [промолвил]: «Что бы это ни было, мой Претекстат, но я не должен сомневаться (хотя до сих пор так и не знаю [ничего толком]), что оно является значительнейшим по определению, так как и вам доставило повод для собеседования, и мы приглашены в нем поучаствовать».

(19) [На это Претекстат ответствовал]: «Как тебе надлежало бы знать, между нами была та беседа, в которой мы говорили [о том], когда начинаются Сатурналии, то есть обсуждали [то], когда берет начало завтрашний день, так как завтрашний день даст начало праздникам, посвященным Сатурну. (20) Мы затронули [лишь] кое-что немногое при этом обсуждении. Но, так как хорошо известно, что ты отыскиваешь [все], что бы ни скрывалось в книгах, – возможно, ты отвергнешь это из-за [своей] скромности – я хочу, чтобы ты вынес на [всеобщее] обозрение [все], что ты выведал и понял относительно исследуемого нами [начала Сатурналий]».

Глава 3

(1) Тогда Цецина [говорит]: «Так как от вас, кто вовлекает меня в эту беседу, ничего из всего [того], что разработано в старину, ни незнание не скрывает, ни забывчивость не утаивает, я считаю излишним распространяться среди знатоков об известном. Но, чтобы никто не думал, будто я недооцениваю достоинств [нашего] совещания, я обращусь [к тому] немногому, что подскажет мне [моя] слабая память». После того как он увидел, что все приготовились слушать и настроились [на это], он начал так: (2) «Марк Варрон в книге О делах человеческих, в которой он написал [также] о днях, говорит: “Считается, что люди, которые рождены с середины ночи до середины ближайшей ночи, [то есть] в эти двадцать четыре часа, рождены в один день”

. (3) Кажется, что этими словами он провел такую черту раздела дней [рождения]: [тот], кто рожден после заката солнца до середины ночи, [рожден] в тот [день], за которым последовала ночь; напротив же, [тот], кто рождается в последующие шесть часов ночи, рожден в тот день, который рассвел бы после этой ночи

.

(4) [О том] же, что афиняне иначе рассматривают [границы дня], Варрон также написал в этой же самой книге. Они говорят, что весь тот промежуток времени от заката солнца до вновь заходящего солнца является одним днем. Вавилоняне, далее, [считают] по-другому. Одним днем они называют промежуток [времени] от взошедшего солнца до его же начинающегося [нового] восхода. А умбры говорят, что одним и тем же самым днем является [время] от полудня до следующего полудня. (5) “Но это, – говорит Варрон, – слишком [уже] несообразно. Ведь днем рождения того, кто у умбров родился в шестом часу календ, должна будет считаться и половина [дня] календ и [тот день], который будет после календ, вплоть до шести часов этого дня”

.

(6) А [то], что римский народ считает отдельные дни [именно] так, как Варрон сказал, – от середины ночи до середины ближайшей [ночи], доказывается многими доводами. Ведь одни римские священнодействия суть дневные, другие – ночные. И те, которые являются дневными <…> время с шести часов наступающей ночи отдается ночным священнодействиям

. (7) Также обряд и обычай птицегадания (mos auspicandi) учит тому, что имеет место то же самое соблюдение [сроков дня]. Ведь должностные лица, поскольку им надлежит в течение одного дня и за птицами наблюдать

и сверх того исполнить то, чему предшествовало птицегадание, наблюдают за птицами после полуночи и исполняют [подсказанное знамением] после восхода солнца, и [при этом] считается, что они гадали по птицам и исполняли [указанное] в один и тот же день

. (8) Кроме того, когда народные трибуны, которым не разрешается отсутствовать в Риме ни одного полного дня, уезжают после полуночи и возвращаются после [зажжения] первого светильника до середины наступающей ночи, не считается, что они отсутствовали [весь] день, так как они, возвратившись раньше шести часов ночи, какую-то часть его проводят в Городе

.

(9) Я также читал, что правовед Квинт Муций обыкновенно говорил, что женщина собиралась бы прервать [срок наступления зависимости от мужа] за четыре дня до наступающих январских календ

, не является прервавшей [этот срок] по закону, так как она начала жить у мужа на основании бракосочетания с январских календ

. Ибо не могло пройти трех ночей, в течение которых она должна бы была отсутствовать у мужа для прерывания [срока зависимости] согласно [Законам] Двенадцати таблиц

, потому что последние шесть часов третьей ночи принадлежали бы [уже] другому году, который начался с календ

.

(10) Вергилий тоже изображает это самое [понимание дня], намеком и иносказательно выразив смысл старинного распорядка, как [это] приличествовало человеку, занимающемуся стихотворчеством

: