– Мистер Мэнвилл еще не пришел? – с надеждой спросил он.
– Эй, вы, у конторки! – раздался за спиной новый голос, мужской.
Обернувшись, Слейд обнаружил позади рослого темноволосого человека с цепким взглядом и огнем в глазах.
– Вы не в своем столетии, – объявил незнакомец.
Слейд гулко сглотнул.
– Я – Мэнвилл, сэр, – представился темноволосый, решительно шагнув к Слейду и крепко пожав ему руку. – Вам, – продолжал он, – настоятельно необходимо убраться отсюда. Понимаете, сэр? Убраться отсюда, и как можно скорее.
– Но я хотел воспользоваться вашими услугами, – неуверенно промямлил Слейд.
Глаза Мэнвилла вспыхнули ярче прежнего.
– Я имею в виду, убраться в прошлое, – пояснил он, подкрепив сказанное красноречивым жестом. – Как вас зовут? Хотя постойте: кажется, припоминаю. Вы – Джесси Слейд из бюро «Конкорд» – вон, напротив.
– Да, верно, – подтвердил изрядно впечатленный Слейд.
– Что ж, ладно. За дело, – объявил мистер Мэнвилл. – Идемте ко мне в кабинет. Мисс Фриб, меня не беспокоить ни по какому поводу! – бросил он великолепно сконструированной девице за конторкой.
– Хорошо, мистер Мэнвилл, – откликнулась та. – Не волнуйтесь, сэр, об этом я позабочусь.
– Не сомневаюсь, мисс Фриб.
С этими словами мистер Мэнвилл увлек Слейда за собой в великолепно обставленный кабинет. Стены украшали древние карты вперемешку с гравюрами, а мебель… Переступив порог, Слейд невольно разинул рот. Старо-американская мебель, ручной работы, деревянные колышки вместо гвоздей, новоанглийский клен… сколько же все это стоило?!
– А можно ли… – неуверенно начал он.
– Да, в этом кресле эпохи Тринадцати колоний действительно можно сидеть, – подтвердил мистер Мэнвилл. – Только осторожнее: если слишком податься вперед, чего доброго, опрокинется. Все никак не соберемся заказать резиновые колпачки на ножки.
Казалось, необходимость обсуждать подобные пустяки его здорово раздражает.
– Итак, мистер Слейд, – резко, без церемоний продолжил Мэнвилл, – скажу попросту: очевидно, вы – человек недюжинного интеллекта, а значит, мы вполне обойдемся без формальной велеречивости.
– Да, – согласился тот, – так будет лучше всего.
– Мы организуем путешествия во времени определенного, специфического характера, отсюда и наше название, «Муза». Известно вам, что оно значит?
– Э-э, – в легкой растерянности, однако отнюдь не желая сдаваться, промычал Слейд, – муза – это существо, приносящее… э-э…
– Вдохновение, – нетерпеливо закончил за него мистер Мэнвилл. – Слейд, будем говорить прямо: вы начисто лишены творческой жилки. Отсюда и скука, и недовольство жизнью. Акварелью вы пишете? Музыку сочиняете? Может, скульптуры из корпусов космических кораблей и шезлонгов со свалки куете? Нет. Ничем подобным вы не занимаетесь, жизнь ведете абсолютно пассивную, так?
– В яблочко угодили, мистер Мэнвилл, – кивнув, подтвердил Слейд.
– Никуда я не угодил, – раздраженно отрезал тот. – Вы, Слейд, мысль мою не улавливаете. Творцом вам, за полным отсутствием такового начала, не стать никогда. Вы слишком обычны, серы, и я вовсе не призываю вас немедленно взяться за китайскую живопись или плетение корзин. Я не из психологов-юнгианцев, всерьез полагающих искусство панацеей от всех личных бед. Послушайте, мы можем помочь вам, – откинувшись на спинку кресла и ткнув пальцем в сторону Слейда, объявил он. – Можем, но для этого вы должны захотеть, постараться помочь себе самому. Поскольку сам вы к творчеству не способны, единственная ваша надежда – вот с этим-то мы и поможем – вдохновить человека творческого, одаренного, на что-либо стоящее. Понимаете?
– Да, мистер Мэнвилл, – поразмыслив, ответил Слейд. – Понимаю, и еще как.
– Вот и славно, – кивнув, похвалил его Мэнвилл. – С нашей помощью вы можете вдохновить на великие свершения прославленного композитора вроде Моцарта или Бетховена, или ученого вроде Альберта Эйнштейна, или скульптора вроде сэра Джейкоба Эпстайна – любого из множества гениальных писателей, музыкантов, поэтов! Можете, скажем, встретиться с сэром Эдуардом Гиббоном во время его путешествий по Средиземноморью, завязать с ним непринужденную беседу и сказать что-нибудь наподобие: «Хм-м-м, взгляните на эти руины, останки древней культуры! Просто диву даюсь: как же Римская империя при всей ее мощи пришла в упадок? Как докатилась до полного разрушения и гибели? Как превратилась в развалины?»
– Боже правый, – трепеща, с жаром выдохнул Слейд, – я понимаю, Мэнвилл! Все понимаю! Такие-то разговоры и подтолкнут Гиббона взяться за величайший труд об истории Рима, за «Историю упадка и разрушения Римской империи», а помогу ему… а помогу ему я!
– «Помогу»? – усмехнулся Мэнвилл. – Мягко сказано, Слейд, мягко сказано! Без вас этот труд попросту не появится на свет. Вы, Слейд, станете для сэра Эдуарда подлинной музой!
Потянувшись за спину, он извлек из комода сигару – «Упманн», года примерно 1915-го – и закурил.
– Наверное, все это нужно обдумать без спешки, – решил Слейд. – Убедиться, что я вдохновлю того, кого следует. Нет, разумеется, они все заслуживают вдохновения, но…
– Но вам хотелось бы подыскать того, кто лучше всех соответствует именно вашим психологическим потребностям, – согласился Мэнвилл, попыхивая ароматным сизым дымком. – Возьмите нашу брошюру, – предложил он, протянув огромный многокрасочный трехмерный буклет-раскладушку, – прочтите дома, в спокойной обстановке, и возвращайтесь, как только соберетесь с мыслями.
– Благослови вас Господь, мистер Мэнвилл, – с чувством поблагодарил его Слейд.
– И главное, не волнуйтесь, – добавил тот. – Мир вовсе не собирается рухнуть прямо на днях… уж нам-то, служащим «Музы», это точно известно.
Поразительно, однако Слейд впрямь ухитрился искренне, без натяжки, улыбнуться ему в ответ!
В «Музу Энтерпрайзес» Джесси Слейд вернулся два дня спустя.
– Мистер Мэнвилл, я знаю, кого хочу вдохновить, – сделав глубокий вдох, сообщил он. – Думал я, думал и понял: пожалуй, для меня лично важнее всего будет отправиться в Вену и подать Людвигу ван Бетховену идею создания той самой Девятой «Хоральной симфонии». Помните, там в последней, четвертой, части баритон выводит так: бум-бум, де-да, де-да, бум-бум, райский дух, слетевший к нам… ну, и так далее. Сам-то я не музыкант, – признался он, покраснев от смущения, – однако всю жизнь восхищался Девятой «Хоральной» Бетховена, особенно…
– Опоздали, – оборвал его Мэнвилл.
– Э-э… в каком смысле? – не понял Слейд.
– Место музы Бетховена уже занято, мистер Слейд.
Раздраженно хмурясь, Мэнвилл уселся за громадный двухтумбовый дубовый стол со сдвижной крышкой, изготовлен году в 1910-м, не позже, извлек из ящика толстенный, окованный сталью гроссбух и зашелестел страницами.
– Вот. Два года назад миссис Руби Уэлч из Монпелье, штат Айдахо, отправившись в Вену, подсказала Бетховену тему хоральной, заключительной, части Девятой симфонии.
Звучно захлопнув гроссбух, Мэнвилл смерил Слейда вопросительным взглядом.
– Итак, второй вариант?
– Я… мне нужно подумать, – с запинкой пробормотал Слейд. – Подумать еще какое-то время.
– Думайте. До трех пополудни. У вас два часа, – сообщил Мэнвилл, взглянув на циферблат наручных часов. – Всего хорошего, Слейд.
С этими словами он поднялся на ноги, и Слейд тоже машинально поднялся.
Спустя еще час Джесси Слейд, оглядев тесный кабинет, клетушку, отведенную ему в консультационном бюро по вопросам призыва «Конкорд», вдруг – в один миг, точно осененный свыше – понял, кого и на что ему хочется вдохновить. Немедленно накинув пальто, он извинился перед настроенным к нему вполне сочувственно мистером Гнаттом и поспешил через улицу, к дверям «Музы Энтерпрайзес».
– О-о, мистер Слейд! Быстро вы, быстро, – удовлетворенно отметил Мэнвилл, увидев его на пороге. – Идемте в кабинет.
Войдя к себе первым, он аккуратно затворил за обоими дверь.
– Ну что ж, выкладывайте.