Вспомнить всё

– А зря. Как раз в серо-зеленом духе.

Однако Рэю Меритану в тот вечер было совсем не до серо-зеленого духа: голова до сих пор раскалывалась после удара брошенным в Уилбера Мерсера камнем. Правда, заметив летящий камень, Меритан отпустил ручки ящика сочувствия, но не так быстро, как следовало. Угодивший Мерсеру прямо в висок увесистый обломок известняка рассек кожу до крови.

– Сегодня вечером мне довелось столкнуться с тремя мерсеритами, и все они выглядели – просто жуть, – заметил Глен. – Что там такое случилось с Мерсером за день?

– Мне-то откуда знать?

– Ну, мало ли… держишься ты нынче в точности как они. Голова болит, верно? Рэй, я же знаю тебя как облупленного! Ты ведь пройти спокойно не можешь мимо чего-нибудь нового, необычного… и вообще, какая мне разница, мерсерит ты или не мерсерит? Я просто подумал: может, тебе пилюля болеутоляющего не помешает?

– Ага, конечно! Это же всю идею на корню подорвет, – зло буркнул в ответ Рэй Меритан. – Болеутоляющее! Мистер Мерсер, не желаете ли укольчик морфия, чтобы наверх идти стало легче? Все боли, мучения – как рукой снимет!

С этим он провел пальцами по струнам, взял пару аккордов, спуская пар.

– Вы в эфире, – объявил режиссер передачи из аппаратной.

Из динамиков магнитофонной деки, установленной в аппаратной, грянули позывные их передачи, мелодия «Это слишком»[17 - «That's a Plenty» (англ.), одна из классических джазовых мелодий в стиле диксиленд, исполнявшаяся многими джазовыми музыкантами и коллективами.], и на камере номер два, нацеленной в сторону Гольдстрима, загорелась красная лампочка.

– Добрый вечер, леди и джентльмены! – скрестив руки на груди, заговорил Гольдстрим. – Что есть джаз?

«Вот и я говорю: что есть джаз? Что есть жизнь?» – подумал Меритан, потирая раскалывающийся от боли лоб.

Как-то он выдержит следующую неделю? Уилбер Мерсер на пороге гибели. С каждым днем ему приходится все горше и горше, и…

– И после недолгого перерыва для важного сообщения, – вещал тем временем Гольдстрим, – мы продолжим рассказ о занятных личностях – о серо-зеленом движении, а также о творческой жизни единственного и неповторимого Рэя Меритана!

На телеэкране, развернутом к Меритану, замелькали кадры рекламного ролика.

– Ладно. Давай пилюлю, – шепнул Меритан Гольдстриму.

Гольдстрим тут же протянул ему на раскрытой ладони плоскую желтую таблетку с насечкой поперек.

– Паракодеин, – пояснил он. – Строжайше запрещен законом, однако действенен. Является вызывающим привыкание наркотиком… странно, что у тебя – у тебя-то! – хоть пары пилюль при себе не нашлось.

– Раньше нашлось бы, – проворчал Рэй, запивая проглоченную пилюлю водой из разового картонного стаканчика.

– Ну да, а теперь ты с головой ушел в мерсеризм.

– Теперь я…

Осекшись, Меритан поднял взгляд на Гольдстрима. Конечно, в профессиональном качестве, по работе, оба они знали друг друга не первый год, однако…

– Я вовсе не мерсерит, Глен, – отрезал он, смерив Гольдстрима раздраженным взглядом. – Забудь об этом и думать. А голова у меня в тот самый вечер, когда какой-то безмозглый садист, которому по справедливости и следовало бы тащиться наверх по этому склону, угодил Мерсеру в висок острым камнем, разболелась чисто случайно, усек?

– Усек, – откликнулся Гольдстрим. – Насколько мне известно, Министерство охраны психического здоровья США вот-вот потребует от Министерства юстиции прижать мерсеритов к ногтю.

Вскинувшись, он с легкой улыбкой на губах повернулся к камере номер два и без запинки заговорил:

– Движение серо-зеленых зародилось около четырех лет назад в Пиноле, штат Калифорния, в стенах заслуженно знаменитого ныне на весь мир клуба «Дабл-Шот» – того самого клуба, где в 1993-м и 1994-м выступал Рэй Меритан. Сегодня Рэй исполнит для нас одну из своих самых известных, самых любимых публикой песен, «Когда-то, влюбленный в Эми». Итак, встречайте…

Выдержав паузу, он развернулся в сторону Меритана.

– Рэ-эй… Меритан!

– Планк-планк, – вторили ему струны арфы под пальцами Рэя.

«Наглядный урок, – думал Рэй Меритан, перебирая струны. – Наглядный урок для подростков, пример, кем вырастешь, не слушаясь маму, – вот что сделает из меня ФБР. Сначала паракодеин, потом мерсеризм… берегитесь, детишки!»

Глен Гольдстрим, оставшийся вне поля зрения камеры, поднял над головой аспидную доску с наскоро нацарапанной надписью:

ВПРАВДУ ЛИ МЕРСЕР – ИНОПЛАНЕТЯНИН?

Убедившись, что вопрос замечен, он нацарапал чуть ниже:

ВОТ ЧТО ОНИ ХОТЯТ ВЫЯСНИТЬ.

«Вторжение из дальнего космоса, – подумал Меритан, не прерывая игры. – Вот чем они напуганы… боятся неизвестности, точно малые дети. Вот они, наши правящие круги… крохотные, охваченные страхом детишки, играющие в ритуальные игры с игрушками немыслимой силы!»

Тем временем в аппаратной забеспокоились.

«Мерсер серьезно ранен», – донеслась до Рэя мысль одного из работников студии, собравшихся за стеклом.

Рэй Меритан немедленно насторожился и, машинально перебирая струны, сосредоточился на аппаратной целиком.

«Так называемые „ящики сочувствия“ официально запрещены».

Вот как? Рэй тут же вспомнил о собственном ящике сочувствия, стоящем перед телевизором дома, в гостиной.

«Организация, распространявшая и продававшая ящики сочувствия, объявлена незаконной. ФБР проводит аресты в ряде крупнейших городов. Очевидно, вскоре примеру США последуют и другие страны».

Серьезно ранен? Что значит «серьезно»? Смертельно?

А что с мерсеритами, державшимися в эту минуту за ручки ящиков сочувствия? Как они там? Медицинскую помощь получат?

«И как же быть с этими новостями? – размышлял режиссер. – Пустить в эфир сейчас же или дождаться рекламной паузы?»

Рэй Меритан, оборвав мелодию на середине, придвинул поближе микрофон-«пушку».

– Уилбер Мерсер серьезно ранен, – заговорил он. – Да, к этому все мы готовы, однако наше общее горе очень, очень велико. Мерсер… святой.

Глен Гольдстрим, вытаращившись на него, невольно разинул рот.

– Я верю в Мерсера, – во всеуслышанье, на все Соединенные Штаты объявил Рэй Меритан. – Верю: его мытарства, мучения, смерть многое значат для каждого.

Ну, вот дело и сделано. Он публично признался во всем… и для этого даже не потребовалось особого мужества.

– Молитесь за Уилбера Мерсера, – закончил он и вновь заиграл на арфе серо-зеленый джаз.

«Идиот, – подумал Глен Гольдстрим. – Сам же себя и выдал! Недели не пройдет, как угодишь за решетку, и твоей карьере конец!»