Мы вас построим

Однако в доме Мори меня ждал сюрприз: его дочь Прис, оказывается, уже выписалась из клиники в Канзас-Сити, куда она была помещена по настоянию Федерального бюро психического здоровья.

Я знал от Мори, что девочка перешла под наблюдение этой организации на третьем году средней школы, когда ежегодная плановая проверка обнаружила у нее тенденцию к «нарастанию сложностей», как теперь это называется у психиатров. Или, попросту говоря, к шизофрении.

– Пойдем, она поднимет тебе настроение, – сказал Мори, заметив мою нерешительность у двери. – Это как раз то, что нужно нам обоим. Прис так выросла с тех пор, как ты видел ее в последний раз, – совсем взрослая стала. Ну, входи же!

Он за руку ввел меня в дом.

Прис, одетая в розовые бриджи, сидела на полу в гостиной. Она заметно похудела с нашей последней встречи, прическа также изменилась – стала намного короче. Ковер вокруг был усеян разноцветной кафельной плиткой, которую Прис аккуратно расщелкивала на правильные кусочки при помощи кусачек с длинными ручками. Увидев нас, она вскочила:

– Пойдем, я покажу тебе кое-что в ванной.

Я осторожно последовал за ней.

Всю стену ванной комнаты занимала мозаика – там красовались разнообразные рыбы, морские чудовища, обнаружилась даже одна русалка. Все персонажи были выполнены в совершенно невообразимой палитре. Так, у русалки оба соска оказались ярко-красными – два алых пятнышка на груди. Впечатление было одновременно интригующим и отталкивающим.

– Почему бы тебе не пририсовать светлые пузырьки к этим соскам? – сказал я. – Представляешь, входишь в сортир, включаешь свет – а там блестящие пузырьки указывают тебе дорогу!

Очевидно, эта цветовая оргия являлась результатом восстановительной терапии в Канзас-Сити. Считалось, что психическое здоровье человека определяется наличием созидательной деятельности в его жизни. Десятки тысяч граждан находились под наблюдением Бюро в качестве пациентов клиник, разбросанных по всей стране. И все они непременно были заняты шитьем, живописью, танцами или переплетными работами, изготовлением поделок из драгоценных камней или кройкой театральных костюмов. Практически все эти люди находились там не по доброй воле, а согласно закону. Многие, подобно Прис, были помещены в клинику в подростковом возрасте, когда обостряются психические заболевания.

Надо думать, состояние Прис в последнее время улучшилось, иначе бы ее просто не выпустили за ворота клиники. Но, на мой взгляд, она все еще выглядела довольно странно. Я внимательно разглядывал ее, пока мы шли обратно в гостиную. Маленькое суровое личико с заостренным подбородком, черные волосы, растущие ото лба характерным треугольником. По английским поверьям, это предвещает раннее вдовство. Вызывающий макияж под Арлекина – обведенные черным глаза и почти лиловая помада – делал ее лицо нереальным, каким-то кукольным. Казалось, оно прячется за странной маской, надетой поверх кожи. Худоба девушки довершала эффект – невольно на ум приходили жуткие создания, застывшие в Пляске Смерти. Кто их вызвал к жизни и как? Явно уж не при помощи обычного процесса метаболизма. Мне почему-то подумалось: наверное, эта девушка питалась одной только ореховой скорлупой. Кто-то мог бы, пожалуй, назвать ее хорошенькой, пусть и немного необычной. А по мне, так наш старина Стэнтон выглядел куда нормальнее, чем эта девица.

– Милая, – обратился к ней Мори, – мы оставили Эдвина М. Стэнтона в доме папы Луиса.

– Он выключен? – сверкнула глазами юная леди, этот огонь впечатлил и напугал меня.

– Прис, – сказал я, – похоже, твои врачи в клинике разрыли могилу с монстром, когда выпустили тебя.

– Благодарю. – На ее лице не отразилось никаких чувств. Этот ее абсолютно ровный тон был знаком мне еще по прежним временам. Никаких эмоций, даже в самых критических ситуациях – вот манера поведения Прис.

– Давай приготовим постель, – попросил я Мори, – чтоб я мог лечь.

Вдвоем мы разложили кровать в гостевой спальне, побросали туда простыни, одеяла и подушку. Прис не изъявила ни малейшего желания помочь, она попросту вернулась к своей черепице в гостиной.

– И как долго она работала над своей мозаикой? – спросил я.

– С тех пор, как приехала из клиники. Знаешь, первые две недели после возвращения она должна была постоянно показываться психиатрам в районном Бюро. Ее ведь фактически еще не выписали, сейчас она на пробной адаптационной терапии, своего рода свобода в кредит.

– Так ей лучше или хуже?

– Намного лучше. Я ведь никогда не рассказывал тебе, насколько плоха она была там, в старшей школе. Благодарение богу за Акт Макхестона! Я не знаю, что с ней было бы сейчас, если бы болезнь не обнаружили своевременно. Думаю, она разваливалась бы на части из-за параноидальной шизофрении или вообще превратилась в законченного гебефреника[6 - Гебефрения – юношеская форма шизофрении, протекающая с ребячливостью, дурашливой веселостью, кривлянием, бессмысленным шутовством.]. Так или иначе, пожизненное заключение в клинике ей было бы обеспечено.

– Она выглядит довольно странно, – сказал я.

– А как тебе нравится ее мозаика?

– Нельзя сказать, чтоб она украсила твой дом…

– Что ты понимаешь! – рассердился Мори.

– Я спросила, он выключен? – Прис стояла в дверях спальни. Выражение лица было недовольным и подозрительным, как будто она знала, что мы говорили о ней.

– Да, – ответил Мори. – Если только Джереми вновь не включил его, чтобы продолжить дискуссию о Спинозе.

– Интересно, насколько велик интеллектуальный багаж вашего протеже, – спросил я. – Если вы просто накачали кучу случайных сведений, боюсь, он ненадолго заинтересует моего отца.

Ответила мне Прис:

– Он знает все, что знал настоящий Эдвин М. Стэнтон. Мы исследовали его жизнь до мельчайших подробностей.

Я выставил их обоих за дверь, разделся и лег в постель. Мне было слышно, как Мори пожелал спокойной ночи дочери и поднялся к себе в спальню. Затем наступила тишина, нарушаемая лишь щелканьем в гостиной. Прис продолжала трудиться.

Где-то с час я лежал в постели, пытаясь заснуть. Порой мне это удавалось, но назойливое «щелк-щелк» вновь возвращало меня к действительности. В конце концов, отчаявшись, я включил свет, снова оделся, пригладил волосы и вышел из комнаты. Прис сидела все в той же причудливой позе йога, как и два часа назад. Огромная куча нарезанных плиток громоздилась рядом.

– Я не могу заснуть при таком шуме, – пожаловался я.

– Плохо. – Она даже не подняла глаз.

– Я вроде бы как гость в вашем доме…

– Ты можешь пойти еще куда-нибудь.

– Я знаю, что это все символизирует. – Во мне невольно нарастало раздражение. – Кастрацию тысяч и тысяч мужчин. Стоило ли ради этого покидать клинику? Чтобы сидеть здесь ночь напролет и заниматься подобной ерундой!

– Я просто делаю мою работу.

– Какую еще работу? Рынок труда переполнен, детка. Ты никому не нужна.

– Меня это не пугает, я знаю, что уникальна. У меня уже есть предложение от компании, занимающейся обработкой Эмиграции. Там большой объем статистической работы.

– Ага, будешь сидеть и решать, кто из нас может улететь с Земли, а кто нет!

– Ошибаешься, это не для меня. Я не собираюсь быть рядовым бюрократом. Ты слышал когда-нибудь о Сэме К. Барроузе?

– Нет, – ответил я, хотя имя показалось мне смутно знакомым.

– О нем была статья в «Лук». В возрасте двадцати лет он ежедневно вставал в пять утра, съедал миску размоченного чернослива и пробегал две мили по улицам Сиэтла. Затем возвращался домой, чтобы принять холодный душ, побриться, и уходил изучать свои книги по юриспруденции.

– Так он юрист?

– Уже нет, – ответила Прис. – Посмотри сам, вон там, на полке, копия журнала.

– Какое мне дело до этого? – проворчал я, но все же отправился, куда она мне указала.

Действительно, на обложке красовалась фотография мужчины с подписью:

СЭМ К. БАРРОУЗ, САМЫЙ ПРЕДПРИИМЧИВЫЙ МУЛЬТИМИЛЛИОНЕР АМЕРИКИ

Статья была датирована 18 июня 1981 года, то есть информация довольная свежая. Фотограф и впрямь захватил момент, когда Сэм Барроуз совершал утреннюю пробежку по одной из центральных улиц Сиэтла. Серая футболка, шорты цвета хаки и совершенно невыразительные глаза. Как камешки, налепленные на лицо снеговика. Очевидно, широкая, на все лицо, улыбка призвана была компенсировать недостаток эмоций.