Необыкновенный паззл

– А то сам не видишь на чём едут – Shevrolet Cone, и хоть бы одна другая затесалась у них…

Автомобили увеличились в размерах уж настолько, что стали похожими на мощные, бронированной серии внедорожные танки. Выступавшие, между прочим, прямо в их сторону, словно специально нацелившись смять вместе со старым вязом.

Искандер в удивлении приподнял бейсболку:

– Однако, кто они? Кто ездит в таких уродливых бронепоездах осмысленно?

Шломо, сплюснув испуганно Миру к дереву, как будто замыслив спрятать её в нём, отвечал в тоске:

– Это из партии национал-освободителей, УРДА. Урдаки иным словом. Защита вольной степи козацкой, да только они же и разор добрым людям, особливо нам, семитам…

– Ну и ну, – только и присвистнул Искандер.

А уже мимо неслась, громыхая музыкальными басами изнутри, головная махина урдаков. Окна автомобиля щерились приспущенными стёклами-бойницами, из которых выглядывали пушки, над покатой крышей трепыхались прапора с солярно-орнаментальными символами. И было во всём этом особое, инфернальное чувство какой-то запредельной правоты, которую излучала собой каждый из внушительно двигавшихся шевролетов.

Что удивительно, но вся урда всё же проскальзывала мимо вяза, под сенью которого перетаптывались четверо случайных путников. Видимо, для национально-освободительных сил Украины интереса они не представляли, и даже освобождать их от наличности грозным козакам было просто-напросто лень, хотя, казалось бы, – выйди да распотроши как куропаток… Но нет, шли мимо размеренно, громыхая музыкой и ревя моторами, твёрдо переваливаясь на колёсах по рытвинам едва различимой тропы.

Провожал последнюю машину конармии Искандер недобрым взглядом, как бы предчувствуя будущую встречу уже лицом к лицу. Играл желваками, куксился, поигрывая внезапно превратившимися в кулаки ручищами. И только тогда начал успокаиваться, когда последний танк скрылся за горизонтом.

Оглядевшись, увидел он скорбную картину – и Миру, притихшую под руками еврея, и напуганного, всхрапывающего единорога. Конармия прошла, а неприятный осадок осел в душах…

– А что притихли-то? Ну, подумаешь, бандиты проехали, что мы не видели таковых что ли? Как приехали, так, стало быть, и проехали, урда, одним словом, пронеслась мимо, и поминай как звали. Пора и нам в путь, а, Шломо?

Закивал, распрямляясь, еврей, завздыхал с облегчением, поправляя котомку на плечах:

– И то правда, дело уж на вечер, а идти ещё не близко… Тогда, вперед шо ли, друзья?

Ободрившись кое-как, собравшись решительно и быстро, все снова бросились вперёд таким же порядком – Искандер со Шломо во главе, а Мира на Горемыке чуть погодя…

Уговор

Добрались до Староголубово действительно под вечер, когда солнце совсем упорхнуло за край света, и сумерки начали подпевать сверчками, а болотистая округа – зарекотала жабьими мелодичными всхлюпами.

Само по себе селение интереса для обступающего кругом мира не представляло абсолютно. Обычные, забытые богом и временем выбеленные хаты, выкрашенные краской заборчики с открытыми и по ночам воротцами, старинные модели авто, кое-где телеги с набросанной соломой. Вот и вся тебе деревня, душ на пятьдесят крестьянствующих, часть из которых вроде как даже не работала толком нигде-никак.

Особняком выделялся двухэтажный домик Шломо. Еврей по местным меркам считался коммерсантом. Ну а как не коммерсант, если организовал в этой сельской дыре настоящую ферму по производству овощей и всяческого мяса – предприятие, которое, между прочим, использовало новейшие технологические наработки с Запада. Это же хозяйство приохотило к труду местное население: кто грядками приходил заниматься, кто за курями ухаживал, кто коровёшек доил. Был, разумеется, и свой мясоруб, должностью хоть не гордящийся, но оправдывающей её в русле того, что кому-то ж надо орудовать на ферме с топором и ножом.

Хозяйство у еврея было организовано грамотно, со сбытом в разных городах области, – мода на эко-продукты не отступала. А раз так, то и прибыль была сносная, жить позволяла и Шломо с его Мойрой, помогала также кормить какими-никакими зарплатами местных. Машину вот только не покупал он сознательно, боясь езды памятливо в связи с трагедией, давно уже унёсшей жизнь его дочери… А продукцию реализовывал за счёт транспорта самих городских покупателей.

Встречавшая во дворе шломовского особнячка Мойра гостей на ночь глядя явно не ожидала. Но не растерялась особо: зная характер мужа, догадывалась, – абы кому свой кров он бы не предложил.

– Это что же за нечисть такая с рогом ещё? – только и вскинула удивлённо рукой на Горемыку.

– Тётя Мойра, это Горемычка, он говорящий, умеет считать и занудствовать, прямо как мама, – скатилась Мира в объятия к Мойре.

Искандер степенно постаивал в сторонке, ожидая знакомства с женой Соломона. И оно таки состоялось, – короткое, без особых эмоций, но и тут насыщенное неким подобием драмы. Так показалось во всяком случае Искандеру, ощутившему на себе юркнувший недоверчиво взгляд хозяйки.

Горемыку препроводили в хлев, где он был встречен густым конским ржанием (на что сам единорог отвечал вполне человеческим и осмысленным матерком), а Искандера пригласили в дом.

После того как расположился вещами он в чердачной мансарде, едва осмотрелся, умылся с дороги, уже был вызываем хозяевами вниз, в гостиную, на ужин.

Шломо и правда не обманул, стол был богато накрыт всякими национальными еврейскими кушаньями, о существовании которых Искандер ранее даже не подозревал.

– Садись, садись, пора бы перекусить по чести, весь день питались чем попало, а Мойра моя в кухмейстерстве искусница, это есть такое, – увещевал Шломо, суетливо подвигая по скатерти тарелочки, чашечки, судёнышки, блюдца со всякой мудрёной снедью.

Кушали неспешно, переговариваясь, присматриваясь друг к другу, определяя у кого что на уме притаилось. Искандер после пары бокалов вкуснейшего вина подтаял, да и начал рассказывать о своих путешествиях по Украине с Горемыкой. Рассказывал хорошо, насыщенно, приправляя где надо мудрёных или перчёных слов так, что уж и Мойра раскраснелась, вспотела от удовольствия, проникнувшись к татарину неким подобием симпатии.

После обильного ужина Шломо пригласил гостя на крылечко выкурить трубочку. Засели на ступеньках, прямо под раскинувшимся над головой куполом необъятно-звёздной южной ночи. Вокруг то тут, то там обозначалась различными звуками какая-то живность, а Искандер с Соломоном распространяли между собой важный разговор.

– Имею заметить, Искан, шо у меня хозяйство добротное. Скромное, небогатое, но добротное, грех жаловаться, спасибо создателю. Всё есть, всё, молочко сытное, яички отборные, фрукты-овощи вовремя собираем, мясо – лучшего мяса прямо до Одессы ты никак не встретишь, спроси на Привозе, все тебе скажут, шо надо брать у Шломо. И я рад, определённо счастлив в иные моменты такого существования жизни, ты можешь мне не поверить, но это теорема.

– Доказанная, однако, – поддакивал Искандер и лениво сплёвывал на землю.

– А вот чого мне сейчас не совсем хватает, так это рабочих рук на ферме. Мыколу выгнал в прошлом месяце, но ведь и было за шо, пьянствовал падла. С утра наливался самогонкой и толку от этого Мыколы уже ноль. Пьют у нас здесь, ты не поверишь, а зачем, когда вокруг такая красивая природа?

– Натура у человека в этом – пить. И ругаться, – философствовал в ответ Искандер, выпуская в ночь колечки дыма.

– Вот и я говорю, если бы не алкоголь, – Шломо в этом слове смешно упирал на первую букву «а», – то у нас бы ферма приносила доходу в два раза больше супротив того, шо имеется. И вот как мне эту прибыль таки организовать, не скажешь?

– Не скажу, не знаю. Я путешественник и шоумен, а не бизнесмен, что ты от меня хочешь, Шломо?

После короткой паузы еврей отвечал:

– А хочу я шо бы ты пошёл работать ко мне на ферму. Подумай сам, – место хорошее, обустроишься жить на мансарде, кормить моя Мойра будет от пуза, а ведь ещё и зарплату тебе положим хорошую. Такую, шо вот прямо пятнадцать тысяч гривен в месяц. А? Каково? Единорога твоего приспособим для шоу в деревне, и это будет отдельная песня, ребятишки только обрадуются. Ну шо, Искандер? Думай быстрее, пока мы курим эти чудные трубки, второго такого предложения я никому не делаю.

Искандер и правда задумался. Рассчитывал всё очень веско про себя, расставляя приоритет «за» и «против», сооружая аргументы для того, чтобы вежливо отказаться. Но кажется, что отказываться-то особо не нужно – предложение играло заманчиво во всех комфортных и денежных параметрах.

– Так это… А чего делать-то надо у тебя тут? – предпринял всё же попытку прощупывания татарин.

– Ай, да шо тут делать. Чинить всякое, в амбаре крыша подтекает вон, красить, гвозди вбивать, доски стругать. Положим организовывать новую теплицу я стекольщика позову, но ведь и ему подсобить нужно будет. Такое вот, работа на самое вспомогательное, но так шобы с качеством и без пьянки ежедневной. Ну или выпить вина вечерком разве шо, но так шобы совсем немножко, без фанатизма… Ну шо ты там, решаешь уже?

И ещё посидел-подумал Искандер, но видно – проформы ради, внутренне он согласился, что видно по его бесхитростному лицу было.

Протянул наконец ладонь в сторону Шломо, и тот горячо хлопнулся об неё своей ладонью.

– Только с одним условием, Соломон, чтобы и Горемыка мой обижен в твоём хозяйстве не был. Так он лошадь бесполезная, считать умеет немного, да и то, криво, но всё ж уже родной мне человек, обидеть нельзя никак…

На радостях еврей приобнял татарина:

– Об чём диалог, дорогой Искан, будет твой Горемыка как царь на троне, знай только просыпайся, кушай да в туалет сходить не забывай…

На том и порешили в этих уютных, в призрачной прозрачности тёмных украинских сумерках двое приятных с виду и в общении мужчин. А вокруг всё так же продолжали свои концерты сверчки, и в отдалении допевала песню малиновка, а фоном глухо взлаивала чья-то соседская собака – деревня уходила на ночь.

Летние дни

Так оно, собственно, всё и повелось. И стоит рассмотреть – как именно конкретно, вот прямо взять один из этих староголубовских дней.

К примеру, 30-го июня. Искандер вскакивает рано, по звонку даже не с телефона, а разбуженный заправленной на определённое время в старинные ходики кукушкой. Широко зевает, тянется, глядит из окошка мансардочки во дворик, где уже вовсю орудует солнышко – хороша жизнь, ободряюща.