Парижские сестры

Наступило потрясенное молчание, пока Клэр и начальница осознавали то, что произнесла Мирей, но затем мадемуазель Ваннье снова овладела собой.

– Так, Мирей. Ты устала с дороги. Да и не время сейчас для разговоров. Поднимайся наверх с Клэр. Отоспись как следует за ночь, а завтра ты вновь начнешь работать вместе со всеми. – Ее тон немного смягчился, когда она добавила: – Хорошо, что ты вернулась.

Только тогда Клэр, застывшая от неожиданно изменившегося облика своей подруги и от произнесенных ей шокирующих слов, быстро подошла к Мирей и заключила ее в крепкие объятия.

– Пойдем, – сказала она, беря сумку из рук Мирей. – На кухне есть хлеб и сыр. Ты, должно быть, здорово проголодалась. – Легким быстрым шагом она пошла вперед, а Мирей гораздо медленнее последовала за ней по лестнице.

Чувствуя, что Мирей нужно немного времени, чтобы приспособиться к возвращению домой, Клэр занялась приготовлением для нее кровати, а затем накрыла скудный ужин для них двоих. Разделив свой недельный паек, Клэр на мгновение задумалась, что же они будут есть завтра, но сразу же отбросила эту мысль. Гораздо важнее для Мирей плотно поесть сегодня вечером. Возможно, она сумеет найти немного овощей для супа. И теперь, когда Мирей здесь, они смогут удвоить рацион, что поможет продержаться дальше.

– К столу! – позвала она. Но так как Мирей не появилась сразу, она отправилась на ее поиски.

Мирей открыла дверь в комнату, которую занимала Эстер, когда приехала в Париж как беженка из Польши, беременная и отчаянно стремящаяся защитить свое еще не рожденное дитя. Несколько месяцев спустя в этой же крошечной мансарде родилась ее дочь и получила имя Бланш. Клэр вспомнила страх, который она почувствовала, увидев, как Эстер откинулась на подушки, держа в руках новорожденного ребенка. Она никогда не забудет выражение изможденного восторга на лице Эстер, когда она всматривалась в темно-синие глаза своей девочки, и сила ее любви мгновенно показалась Клэр исходящей из самых глубин сердца матери.

Клэр обняла Мирей за плечи.

– Что с ней случилось? – тихо спросила она.

Бросив безразличный взгляд на железную раму кровати с разодранным матрасом, Мирей тихо рассказала, как они попали в поток беженцев из Парижа, когда немецкие войска прорвали линию Мажино и продвинулись к столице. Дорога на юг была забита толпами мирных жителей, когда одинокий самолет атаковал их, снова и снова возвращаясь ради очередного обстрела народа пулеметным огнем.

– Эстер ушла, чтобы попытаться найти еду для Бланш. Когда я ее нашла, ее лицо выглядело таким спокойным. И кровь была повсюду, Клэр. Просто повсюду.

Широко раскрытые глаза Клэр сощурились, когда из них потекли слезы.

– А Бланш? – спросила она. – Она тоже умерла?

Мирей покачала головой. Потом она повернулась, чтобы взглянуть на Клэр, встретившись с ней взглядом, в котором вспыхнуло неповиновение.

– Нет. Бланш они не достали. Теперь она в безопасности с моей семьей в Суд-Уэсте. Мои мама и сестра присматривают за ней. Но ради ее же собственной безопасности ее происхождение должно оставаться в секрете, пока нацисты продолжают свое варварское преследование еврейского народа. Ты понимаешь, Клэр? Если кто-нибудь спросит, просто скажи, что Эстер и Бланш мертвы.

Клэр кивнула, безуспешно пытаясь утереть поток слез рукавом.

Мирей протянула руку и яростно схватила Клэр за плечи яростной хваткой, которая не могла остаться без внимания.

– Прибереги слезы, Клэр. Когда все это закончится, мы станем скорбеть, но пока еще время не пришло. Сейчас мы должны сделать все возможное, чтобы дать отпор, противостоять этому кошмару наяву.

– Но как, Мирей? Немцы повсюду. Что ж тут поделаешь, если наше правительство отказалось от Франции.

– Всегда можно что-то сделать, какими бы незначительными и маленькими ни казались наши усилия. Мы должны сопротивляться, – она сделала особый акцент на последнем слове, и глаза Клэр расширились от страха.

– Ты хочешь сказать… Ты что, собираешься вмешаться?

Темные кудри Мирей танцевали, как в старые добрые времена, когда она проявляла решительность, и на ее лице было написано явное неповиновение, когда она кивнула. Затем она спросила:

– А ты, Клэр? Что ты собираешься делать?

Клэр покачала головой.

– Я не уверена… Я просто не знаю, Мирей. В подобной ситуации обычные люди, как мы с тобой, просто бессильны.

– Но, если, как ты выражаешься, обычные люди ничего не предпримут, кому же придется сделать этот шаг вперед и выступить против нацистов? Ведь не политикам из Виши, которые теперь лишь марионетки нового режима, и не французской армии, батальоны которой гниют в полувырытых могилах вдоль линии Восточного фронта. Мы – все, что осталось, Клэр. Обычные люди, такие как ты и я.

После паузы Клэр ответила.

– Но ты не боишься, Мирей? Вступать на столь опасный путь… прямо под носом у немецкой армии? Париж теперь принадлежит им. Они повсюду.

– Однажды я действительно испугалась. Но я видела, что они сделали с Эстер и со многими другими, которые были на дороге в тот день. С «обычными людьми». Теперь меня переполняет злость. И она сильнее страха.

Клэр пожала плечами, и Мирей ослабила свою хватку.

– Слишком поздно, Мирей. Мы должны признать, что все изменилось. Франция не единственная страна, которая пала перед немцами. Пусть теперь сражаются союзники. В наши дни полно войн, так что для того, чтобы остаться в живых, не обязательно искать неприятности в других местах.

Шагнув назад в узкий коридор, Мирей потянулась к ручке двери в комнату Эстер и плотно закрыла ее.

Клэр нервно затеребила подол рубашки, не зная, о чем говорить дальше.

– Тут есть кое-что на ужин… – начала она.

– Все в порядке, – ответила Мирей с улыбкой, которая не смогла изгнать грусть из ее глаз. – Сегодня мне вовсе не хочется есть. Наверное, я просто распакую свои вещи и немного посплю.

Она повернулась к своей спальне, но затем остановилась, не оглядываясь. Ее голос был спокойным и тихим, когда она сказала:

– Но ты ошибаешься, Клэр. Никогда не бывает поздно.

Гарриет

Когда я лежу в незнакомой темноте своей новой спальни, слушая ночные звуки Парижа, доносящиеся с улиц внизу, я размышляю над началом истории моей бабушки, которое рассказала Симона. Я считаю, что ее слова нужно обязательно запечатлеть, поэтому начала записывать их в дневник, который привезла с собой. Поначалу я намеревалась использовать его для ведения записей о своей работе в течение предстоящего года в Париже, но история Клэр и Мирей, кажется тесно связанной со мной, очень важной для понимания того, кем я являюсь, поэтому я так настойчиво и стремлюсь зафиксировать каждую деталь.

Перечитывая первые несколько страниц, я вынуждена признать, что слегка разочарована тем фактом, что примкнуть к отряду Сопротивления первой решила Мирей, а не Клэр, которая, откровенно говоря, по сравнению с ней выглядела трусливой. Но каждый раз я напоминаю себе, что она была молода и еще не успела столкнуться с теми ужасами войны, которые уже повидала Мирей.

Гул дорожного движения на двух улицах бульвара Сен-Жермен прерывается требовательным воплем полицейских сирен. И этот внезапный шум заставляет мое сердце забиться сильнее. Когда я прислушиваюсь к их затиханию, сквозь мое окно на чердаке начинают проглядывать тускло-оранжевые городские огни. Я протягиваю руку и касаюсь решетки кровати за головой. Прохладный металл успокаивает, несмотря на шум ночного города. Матрас, на котором я лежу, несомненно, появился сравнительно недавно и достаточно удобен, но может ли оказаться так, что каркас кровати тот же самый и стоит здесь уже долгие годы? Спала ли здесь Клэр? Или Эстер с Бланш?

Я переворачиваюсь на бок, стараясь заснуть. Под тусклыми отблесками фотография на комоде слабо светится в своей рамке. Я могу различить лишь три фигуры, их лиц в темноте не видно.

Вспоминаю предостережение Симоны, которое она сделала ранее: мне следует задавать вопросы только в том случае, если я абсолютно уверена, что хочу знать ответы. Интересно, что хуже: познать ужасы войны, как это выпало на долю Мирей, или решить остаться в стороне, как поступила Клэр?

Симона, должно быть, поняла, что я немного разочарована пассивностью моей бабушки и ее нежеланием участвовать в борьбе против оккупации. Возможно, именно поэтому она и не хотела рассказывать мне ее историю. Но кто может заранее знать, каково это – когда вторгаются в вашу страну? Какой может быть жизнь, полная лишений и страхов, под постоянным давлением иностранного контроля, под дамокловым мечом случайных всплесков жестокости? Как можно заранее предугадать реакцию человека на все это?

Наконец я засыпаю. И мне снятся ряды девушек в белых халатах, склонившие головы над своей работой, когда они сшивают бесконечную реку кроваво-красного шелка.

1940

Мирей вздрогнула, делая вид, что ждет автобуса, стоя у табачной лавки на улице Бюффон. Было очень холодно, и ее ступни замерзли. Она знала, что, вернувшись в квартиру, опустит их в таз с горячей водой, где они будут зудеть и гореть, словно обмороженные.

Чтобы отвлечься от холода, она в очередной раз перебрала в уме полученные инструкции, дабы убедиться в том, что поняла все правильно. Ожидать здесь, пока человек в серой фетровой шляпе с зеленой лентой не войдет в магазин. Когда он выйдет, в его руках будет номер газеты Le Temps. Затем ей нужно зайти в магазин и тоже купить экземпляр газеты, предварительно спросив у продавца, остались ли у него вчерашние номера. Из-под стойки он передаст ей сложенную газету. Она должна спрятать ее в сумочку. Затем дойти до станции метро Гар д’Остерлиц и сесть на поезд до Сен-Жермен-де-Пре. Прибыв на место, сесть за столик в дальнем углу Cafе de Flore, пока не появится мужчина с волосами песочного цвета, на котором будет шелковый галстук с рисунком пейсли[5 - Пейсли – узор в виде капли с заостренным и загнутым вверх концом. Он имеет и другие названия: индийский или восточный огурец, турецкий боб, манго, а в Индии его именуют «бута», что в переводе означает «огонь». – Примеч. пер.]. Приблизиться к нему и поприветствовать, как знакомого; затем он закажет ей кофе. Положить свернутую газету на стол и пить кофе. Затем собраться и уйти, не забирая газету.

Это был не первый раз, когда она передавала сообщения по сети подпольных связных. Вскоре после того, как она вернулась в Париж, когда она отпарывала кусочки шелка, которые потом можно было бы использовать в качестве подкладки для вечернего платья, ей довелось переговорить с агентом, который, как она догадывалась, участвовал в Сопротивлении. Через него ее представили члену подпольной организации, и вскоре она начала получать и другие задания подобного рода. Она знала, что они сначала проверяли ее, дабы удостовериться, что она действительно та, за кого себя выдает, и что она действительно может быть надежным курьером. Она даже не была уверена, на самом ли деле сообщения, которые она передавала, были настоящими. Но сегодняшнее задание немного отличалось от обычного, и она предположила, что близость места встречи к Гар д’Остерлиц, бывшей одним из пунктов прибытия в Париж для поездов с востока и юга, а также пунктом отправления для транспорта в рабочие лагеря, имела особое значение. Поэтому она попыталась не обращать внимания на холод, просачивающийся сквозь подошвы ее туфель, стоптанных за то множество миль, которое ей довелось в них отшагать, и делала вид, что изучает расписание автобусов; наконец краем глаза она заметила человека в «хомбурге», входящего в табачную лавку.

* * *