Шабоно. Истинное приключение в магической глуши южноамериканских джунглей

Шабоно. Истинное приключение в магической глуши южноамериканских джунглей
Флоринда Доннер

Редкая, прекрасная книга Флоринды Доннер, женщины-сталкера из группы магов Нагваля Карлоса Кастанеды, приглашает читателя совершить путешествие в мир индейцев племени яномама из Южной Америки. Объединяя в себе правду и вымысел, она передает захватывающие картины призрачного света джунглей, необычные настроения и чувства, и, что самое удивительное, она передает ощущение волшебства и силы индейского ритуала.

Очаровательная, тонкая, волшебная и правдивая книга…

В «По-моему, «Шабоно» – это шедевр литературы, магии и социальной науки».

Карлос Кастанеда

Флоринда Доннер

Шабоно

Пятиногому пауку, который носил меня на своей спине

Все права зарезервированы, включая право на полное или частичное воспроизведение в какой бы то ни было форме.

SHABONO

A True Adventure in the remote and Magical Heart of the South American Jungle

© 1982 by Florinda Donner

Опубликовано с согласия HarperOne, подразделение HarperCollins Publishers

© ООО Книжное издательство «София», 2024

Вступление

Индейцы яномама, известные также в антропологической литературе как ваика, шаматари, барафири, ширишана и гвахарибо, населяют наиболее изолированные районы вдоль южных границ Венесуэлы и северных – Бразилии. По приблизительной оценке, их от двадцати до тридцати тысяч, и живут они на площади приблизительно в семь тысяч квадратных миль. Эта территория заключена между истоками рек Ориноко, Мавака, Сьяпа, Окамо, Падамо и Вентуари – в Венесуэле и Урарикуэра, Катримани, Димини и Арача – в Бразилии.

Яномама живут в разбросанных по лесу деревушках, называемых шабоно, которые состоят из крытых пальмовыми листьями хижин. Население каждого из этих отдаленных друг от друга поселений варьируется между шестьюдесятью и сотней человек. Некоторые шабоно располагаются неподалеку от католических или протестантских миссий или в других районах, доступных белому человеку, другие – глубже в джунглях. И в наше время существуют настолько изолированные деревни, что у них до сих пор отсутствуют всякие связи с внешним миром.

Эта книга повествует о моей жизни с итикотери, жителями одного из таких неизвестных шабоно, и представляет собой что-то вроде субъективного антропологического исследования, которое я проводила, изучая целительские практики в Венесуэле.

Моя работа как антрополога основывается на том, что именно объективность определяет качество антропологического исследования. Но так случилось, что во время моего совместного существования с этой группой людей яномама мне не удалось сохранить дистанцию и независимость, необходимые для такого исследования. Особые узы признательности и дружбы с ними сделали для меня невозможным интерпретировать факты или делать выводы из того, что я видела или чему научилась. Возможно, оттого, что я женщина, или из-за моих физических особенностей и некоторых черт характера вначале я была склонна не доверять индейцам. Они же приняли меня как послушную чудачку, и я могла, улучив удобный момент, приспосабливаться к особому ритму их жизни.

Работая над этой книгой, я сделала в предварительных записях два изменения. Первое нужно было сделать с именами – название итикотери, так же как и имена всех описанных в книге людей, вымышленное. Второе изменение коснулось стиля. Для драматического эффекта я изменила последовательность событий, а для удобства чтения представила диалоги, используя свойственный английскому синтаксис и грамматические структуры. Разве можно было литературно перевести их язык, если я не способна даже достаточно компетентно судить о его сложности, гибкости и высокопоэтических метафорических выражениях. Многообразие суффиксов и префиксов придает языку яномама тончайшие оттенки значений, которые не имеют аналогов в английском языке.

Несмотря на то что я долго и настойчиво училась, пока сумела различить и воспроизвести большинство их слов, я никогда не смогу говорить на их языке свободно. Однако неспособность овладеть языком не стала помехой при общении с ними. Я научилась «говорить» намного раньше, чем овладела адекватным словарем. Общение было скорее физическим ощущением, чем фактическим обменом словами. Насколько точным был такой взаимообмен, это уже другое дело. И для меня, и для них это было эффективно. Они прощали меня за то, что я не всегда могла выразить или понять все, что они передавали словами; кроме того, они и не рассчитывали, что я справлюсь со всеми тонкостями и сложностями их языка. Яномама так же, как и мы сами, имеют свои собственные предубеждения: они считают, что белые инфантильны и поэтому менее понятливы.

Основные имена итикотери (еетее со teh ree) действующие лица

Часть первая

Глава 1

Я почти спала, но все же могла ощущать людей, двигающихся вокруг меня. Как будто очень издалека доносилось тихое шуршание босых ног по грязному полу хижины, покашливание, отхаркивание и слабые голоса женщин. Я медленно открыла глаза. Еще не совсем стемнело. В полутьме я могла видеть Ритими и Тутеми, их обнаженные тела, склонившиеся над очагом, где еще тлели угли ночного огня. Листья табака, наполненные водой бутыли из тыквы, колчаны, полные стрел с отравленными наконечниками, черепа животных и пучки зеленых бананов, подвешенные к потолку из пальмовых листьев, казалось, замерли в воздухе под слоем поднимающегося дыма.

Зевнув, Тутеми встала. Она потянулась, затем, перегнувшись через край гамака, взяла Хоашиве на руки. Тихонько хихикая, она приблизила лицо к животу ребенка. Пробормотав что-то неразборчивое, она запихнула свой сосок в рот ребенка и со вздохом опустилась в гамак.

Ритими достала несколько сухих листьев табака и окунула их в тыквенную флягу с водой, затем взяла один влажный лист и, прежде чем свернуть его в шарик, посыпала золой. Положив шарик между десной и нижней губой, она принялась шумно сосать его, продолжая готовить два других. Один она дала Тутеми, а потом подошла ко мне. Я закрыла глаза, притворяясь, что сплю. Присев на корточки у изголовья моего гамака, Ритими сунула свой пахнущий табаком, влажный от слюны палец между моей десной и нижней губой, но не оставила шарик у меня во рту. Посмеиваясь, она направилась к Этеве, который наблюдал за ней из своего гамака. Она сплюнула свой шарик на ладонь и протянула ему. Легкий вздох вырвался из ее губ, когда она поместила третий шарик себе в рот и улеглась сверху на Этеву.

Хижина наполнилась дымом от очага, и огонь окончательно согрел прохладный сырой воздух. Пылающий день и ночь очаг был центром каждого жилища. Пятна копоти, остающиеся на пальмовых перекрытиях, отделяли один семейный очаг от другого, так что никто не строил стен между хижинами. Они располагались так близко, что смежные крыши частично перекрывали друг друга, создавая впечатление одного громадного кольцевого жилища. Главный проход в шабоно состоял из нескольких узких промежутков между двумя-тремя хижинами. Каждая хижина поддерживалась двумя длинными и двумя короткими шестами. Более высокая сторона хижины была открыта и обращена к расчищенному месту в центре шабоно. Снаружи низкая сторона хижины была закрыта закрепленной у крыши клиньями стеной из коротких столбов.

Тяжелый туман окутывал деревья вокруг. Листья пальм, свисающие с внутренней стороны хижины, причудливо вырисовывались на сером фоне неба. Охотничья собака Этевы подняла голову и, не проснувшись полностью, широко зевнула. Я закрыла глаза, впадая в дремоту от запаха бананов, жарящихся на огне. У меня затекла спина и болели ноги после того, как я практически целый день провела на корточках, выпалывая сорняки в садах неподалеку.

Я неожиданно открыла глаза оттого, что гамак сильно раскачивался, а маленькое колено давило мне на живот. Инстинктивно я опустила сетку гамака, чтобы уберечься от тараканов и пауков, постоянно падавших с пальмовой крыши.

По крыше и вокруг меня смеясь ползали дети. По сравнению с моей кожа у них была нежнее и теплее. Практически каждое утро с тех пор, как я приехала, дети приходили ко мне и трогали своими пухлыми руками мое лицо, грудь, живот и ноги, уговаривая меня назвать каждую часть тела. Я притворилась, что сплю, и громко захрапела. Два малыша приютились у меня по бокам, а маленькая девочка сверху, давя своей темной головкой в мой подбородок. Они пахли дымом и пылью.

Когда я впервые пришла в их деревню глубоко в джунглях между Венесуэлой и Бразилией, то не знала ни слова на их языке. Но для восьмидесяти человек, населяющих шабоно, это не стало препятствием для того, чтобы принять меня. Для индейцев не понимать их язык равносильно тому, что ты aka boreki – немой. То есть меня кормили, любили и прощали; ошибки не замечались, как будто я была ребенком. Большинство моих промахов сопровождались неистовыми взрывами смеха, который сотрясал их тела до тех пор, пока они не валились на землю и слезы не наполняли их глаза.

Давление крошечной ручки на мою щеку прервало мои воспоминания. Тешома, четырехлетняя дочь Ритими и Этевы, лежащая на мне, открыла глаза и, пододвинув свое лицо к моему, начала моргать густыми ресницами напротив моих.

– Разве ты не хочешь вставать? – спросила малышка, запуская свой палец в мои волосы – Бананы готовы.

Мне не хотелось покидать теплый гамак.

– Интереcно, сколько месяцев я провела здесь? – спросила я.

– Много, – в унисон ответило три голоса.

Я не удержалась от улыбки. В ответе слышалось звучание более трех голосов.

– Да, много месяцев, – тихо произнесла я.

– Ребенок Тутеми еще спал у нее в животе, когда ты пришла, – прошептала Тешома, приютившись напротив меня.

Я не то чтобы перестала отдавать себе отчет о времени, но дни, недели и месяцы потеряли свои четкие границы. Только настоящее имело здесь значение. Для этих людей важно было лишь то, что происходило каждый день среди зеленых покровов леса. Вчера и завтра, говорили они, так же неопределенны, как и мимолетные сны, хрупкие, как паутина, которая заметна, лишь когда луч света проникает сквозь листву.

В течение нескольких первых недель отсчет времени был у меня навязчивой идеей. Я не снимала самозаводящиеся часы днем и ночью и записывала в дневник каждый восход солнца, как будто от этого зависело мое существование. Я не могу точно определить, когда именно во мне произошло странное коренное изменение. Но верю, что все это началось даже до того, как я приехала в поселение итикотери, – в маленьком городке восточной Венесуэлы, где я изучала целительские практики.

После транскрибирования, перевода и анализа многочисленных магнитофонных записей и сотен страниц заметок, собранных в течение многих месяцев работы с тремя целителями в районе Барловенто, я начала серьезно сомневаться в целях и обоснованности моих исследований. Все попытки впихнуть информацию в имеющие смысл теоретические рамки оказались бесплодными, потому что материал изобиловал противоречиями и несоответствиями. Основной смысл моей работы был в том, чтобы определить значение, которое целительские практики имеют для самих целителей и для их пациентов в контексте повседневной деятельности.

Особый интерес представляло исследование того, как социальные условия в терминах здоровья и болезни отражались на их совместной деятельности. Я убедилась, что необходимо овладеть особой манерой, при помощи которой целители относятся друг к другу и к своим знаниям; только таким образом я смогу ориентироваться в их социуме и внутри их собственной системы интерпретаций. И тогда отчет превратился бы в систему, которой я могла бы оперировать, не налагая собственный культурный опыт.

Занимаясь этой работой, я жила в доме доньи Мерседес, одной из трех целителей, с которыми работала. Я не только записывала на магнитофон, наблюдала и интервьюировала целителей и их многочисленных пациентов, но также принимала участие в лечебных сеансах, полностью погружаясь в новую обстановку.

Но несмотря на все свои усилия, я день за днем сталкивалась с вопиющим несоответствием их лечебных практик с их собственным толкованием этих практик. Донья Мерседес смеялась над моим замешательством и считала его следствием недостатка гибкости в принятии изменений и новшеств.

– Ты уверена, что я говорила это? – спросила она после прослушивания одной из записей по моему настоянию.

– Ну не я же! – едко заметила я и начала читать свои заметки, надеясь, что она осознает противоречивость информации, которую мне дает.

– Это прекрасные звуки, – сказала донья Мерседес, прерывая мое чтение. – И ты действительно имеешь в виду меня? Ты сделала из меня настоящего гения. Прочти мне заметки о твоих сеансах с Рафаэлем и Серафино.

Так звали двух других целителей, с которыми я работала.