Сила лиса

сданы в архив, превращены в музей.

музей, греко-латинский кабинет:
гербарии, иконки, статуэтки,
прекрасной юной университетки
давным-давно подаренный портрет.

aere perennius[3 - Долговечнее меди (лат.)]: окислилась вся медь,
зелёная коррозия бессмертия
покрыла город и поймала в сеть
все изваяния, жаждущие смерти.

знакомы бюстов гордые черты,
мы здесь обречены перерождаться.
смотрел на памятник, подписанный – Гораций,
но пригляделся, друг мой, это ж ты.

недолговечна медь, она – металл,
век медный тоже, друг мой, быстротечен,
и статуи гекзаметр не вечен,
когда разбит латыни пьедестал.

ты за рулём фиата очень мил,
утилитарность вкусу не помеха,
фиату свойственно изящество доспехов,
которые ты, впрочем, не любил.

сегодня рождество и валит снег,
и множество народа в кегельбане.
на рождество мы с другом ходим в баню
уже который год, который век.

Я буду говорить, и задрожит динамик,
пространство искривляя между нами.
я буду говорить: мой голос из предмета
прольётся – проявитель из кюветы.
неповторимо сочетание света
и тени, тишины и крика,
зиры, кумина, лавра, базилика.
в кунжутном масле прокипячены,
они стать вкусом дня обречены,
как голос обречён на интонаций
нелепую игру. желание касаться
тревожит кожу и сверлит кору.
оно – предвосхищение побега.
ноябрь затянулся, жаждет снега.
взгляд трогает поверхность поутру.
я буду говорить о ноябре,
о снеге, горизонте и тумане,
о том, что жизнь поставила тире
между сезонами, людьми и временами.
тире – есть прочерк, прочерк между нами,
подобен он, конечно же, дыре.

зима, приди, укрой дыру шелками
и выбели, умой усталый год,
приподними нависший небосвод
с набухшими сырыми облаками.
увядший, заблудившийся в свободе,
я буду говорить о небосводе,
о скуке, о тоске, о непогоде.

и то, что я скажу – произойдёт.

Я вижу замок изо льда,
блестит его слюда.
она – вода, одна вода,
замёрзшая вода.

я вижу облаков стада,
ландшафты сизых туч.
они – вода, одна вода.
я знаю: мир текуч.

Жужжит машина, шестерёнками кружа,
и маятник, немного дребезжа,
дугу так неизменно повторяет,
как будто он упорно сотворяет

свой идеал в текстуре траекторий,
границу между воздухом и морем,
чтоб на воды поверхность набегать,
и к берегу нестись, и возвращаться вспять,

и о песок с разбегу разбиваться,
нырять вовнутрь – наружу подниматься,
он маятник – он создаёт волну,
одну – но идеальную одну.

монометр, хронометр, маяк,
и звук его передаваем так:
тик-так, динь-дон, туда-сюда,
нет – да, нет – да, нет – да, нет – да.

он гравитацией пленён, он так устроен:
он есть – и восхищения достоин.

Воистину волшебный водоём
был найден нами – мы оттуда пьём
живую восхитительную влагу