Рыцари веры

Он не предполагал, что все так обернется, но природное упрямство не позволяло сидеть сложа руки. Ради брата Ордена он обязан докопаться до истины.

Поразмыслив, Хан решил обратиться за консультацией к наставнику по физической подготовке. Пройдя в номер, он включил ноутбук и сделал вызов по скайпу.

– Хан, что между вами произошло? Я встретила Богдана в коридоре, и он вне себя! – В комнату ввалилась растерянная Ирен, желая получить объяснения.

Как назло именно в этот момент наставник ответил.

– Ирен, нельзя врываться без стука! – ледяным тоном одернул ее Хан. – Это даже ребенку непростительно. Чему вас в школе учат? Выйди. Я занят.

– Но… – растерянно пролепетала девочка, удивленная холодным взглядом карих глаз.

Потом увидела экран скайпа и суровое, словно высеченное из камня, лицо мужчины, притихла и спешно удалилась из комнаты.

– Простите, наставник, – извинился Хан, – это младшая сестра Богдана.

– Я в курсе. Что ты хотел? Ты взволнован.

– Я хотел кое-что спросить.

Наставник, чей орлиный нос и густые черные брови с не менее черными кудрями выдавали в нем уроженца Греции, благосклонно кивнул. Хан вместе с Богданом ходили у него в любимцах. А это значило, что гонял он их нещадно и постоянно наращивал нагрузки. Но при этом всегда мог что-то подсказать или дать хороший совет.

– Возможно ли, что человек, лишь пару недель назад увидевший сноуборд, внезапно стал кататься на уровне профи?

– Пару недель назад? И все?

Хан припомнил разговор с девчонками. Кажется, до этой поездки Лиля еще несколько раз пыталась учиться. Но это несерьезно.

– В общем, да.

– За год – возможно. За две недели – маловероятно. Хорошо научиться – да. Но с хорошим инструктором и после долгих часов тренировок. Говорю тебе как сноубордист с тридцатилетним стажем. Почему ты решил, что он – профи?

– После двух недель катания – сальто вперед при прыжке с крутого обрыва и приземление на крышу сарая, – мрачно проговорил Хан. – Еще различные финты и пируэты после, и все это время оставаться на ногах, словно рыба в воде.

Наставник присвистнул.

– Это женщина? – его голос стал на градус ниже, взгляд налился вниманием и тяжестью.

– Нет, – поспешил Хан соврать, – нет. Просто… один идиот.

«Идиот здесь я», – подумал он обреченно, представляя, как его слова выглядят с точки зрения наставника.

Но тот не рассердился. Напротив, кивнул чуть задумчиво и миролюбиво сообщил:

– Идиот так идиот. Это все?

– Да. Спасибо большое.

– Хан, – уже перед тем, как выключить скайп, проговорил наставник, – ты помнишь лозунг Ордена?

– Да направит нас сила Господа правильным путем, – тут же отозвался Хан.

– Помни об этом, – мягко сказал наставник и первым разорвал связь.

Хан уставился на экран ноутбука, где теперь красовался рабочий стол: простой лес, пронизанный утренним солнцем.

Наставник не стал мучить его вопросами, но сделал весьма тонкий намек, который Хан великолепно понял.

– Мог ли я ошибиться? – пробормотал он и тут же мотнул головой: нет, не мог. Потому что своими глазами видел, как легко и изящно Лиля выполняла любые трюки, которые не всякому опытному сноубордисту под силу. Да что там опытному! Не все мировые лидеры спорта на такое способны.

Хан прислушался, но в номере царила тишина. Видимо, Ирен затаилась в своей комнате. Обиделась. Ладно, сейчас не до пустых обид подростка.

Очень медленно, словно нехотя, Хан навел курсор мышки на темный значок на рабочем столе, отдаленно напоминающий древнее кольцо. На экране появилась просьба ввести пароль, после чего открылось окно, похожее на обычный текстовый документ. На латыни. Список того, что члены Ордена называли бесовской мерзостью или скверной. То, что угрожало миру и пагубно действовало на женский род.

Если Лиля одержимая, то он не завидует Богдану.

Спустя час Хан потянулся, выпрямляясь. Голова была тяжелой, настроение – паршивым. Одна из бесовских мерзостей идеально укладывалась в схему поведения Лили. Хан с радостью бы ошибся.

Еще никогда в жизни он не желал так ошибиться!

* * *

С ощущением, что ее все предали, Ирен осталась вечером в номере, заказав туда ужин. Даже принесенные Ханом извинения за резкость не улучшили ей настроения. Не желая выглядеть ребенком, который дуется, сама извинилась, сказав, что была не права. Спускаться к ужину отказалась, мотивируя тем, что будет смотреть фильмы, и сделала вид, что не заметила облегчения, мелькнувшего в его глазах.

Можно подумать, она не видит, что всем мешает. Брат, увлеченный рыжей стервой, к ней даже не заходит, а Хан… Было тоскливо осознавать, что для него она всего лишь обуза.

Обида на самых близких людей жгла. Ирен чувствовала себя никому не нужной. Мать ее с детства не замечает, вечно витая в своих мыслях. Отец всегда холоден и требует послушания. Только брат с Ханом ее баловали и любили, а она купалась в их обожании. И вот настала пора, когда даже для них она превратилась в надоедливого ребенка, который мешает им развлекаться. Сами говорят, что эти дешевые девки для них ничего не значат, но при этом проводят все свое время с ними.

Теперь даже предложение Хана стать ее мужем выглядело в ином свете. Он такой же, как все. Она должна будет следить за домом, принимать гостей, рожать детей, а развлекаться он будет вот с такими простолюдинками. Перспектива стать похожей на мать вызвала привкус горечи во рту. Никогда не перечить мужу, всегда слушаться его.

«Мужчина всегда прав! – вспомнила она слова, которые им твердили в школе. – Отец – ваш господин, а после него им станет ваш муж, а покорность – главная добродетель женщины».

В душе росли протест и бунт против такого положения вещей. Она же на каникулах, так почему должна сидеть в номере, когда Хан и Богдан развлекаются? Мало того что учится в закрытой школе, так и здесь вынуждена придерживаться строгого режима.

Сейчас, находясь далеко от дома, как никогда захотелось ощутить вкус свободы.

«Почему я должна угождать чужим желаниям? Разве мои не важны?» – спрашивала себя Ирен.

А в данный момент она не хотела сидеть в номере!

Выключив надоевший телевизор, Ирен спрыгнула с кровати и пошла одеваться. Рассудив, что в ресторане отеля могут находиться Хан со своими прилипалами или брат, она сразу направилась в бар. И как назло стоило ей войти туда, как она увидела Богдана, сидящего к ней спиной, и его рыжую стерву. Эти голубки были настолько увлечены друг другом, что Ирен поспешила прочь. Напоследок взгляд скользнул по семейной паре с двумя детьми чуть младше ее самой. Они сидели недалеко от входа, расположившись на мягких диванах, и что-то весело обсуждали, смеялись. От них повеяло таким теплом, уютом, что у Ирен защемило сердце.

Почему их семья не такая? Почему они никогда не собирались вот так вместе, смеясь? Всю жизнь ее сопровождают одни лишь запреты и правила. Глотая набежавшие слезы, девочка выбежала на улицу, желая скрыться и побыть одной. Ноги сами принесли к склону, и она села там на скамейку. Вдалеке слышался смех молодежи, а Ирен как никогда чувствовала себя чужой на этом празднике жизни.

– За что?! – отчаянно закричала она, адресуя свой вопрос небесам. Чем заслужила такую жизнь?

Вечный контроль. Ирен задыхалась, чувствуя себя птицей в золотой клетке. Одета, обута, не голодает, но никакой свободы. Даже вещи сама себе не имеет права выбрать.

Некоторое время она горько рыдала, ничего не замечая вокруг, и возникший белоснежный платок перед самым лицом стал полнейшей неожиданностью.