Лед и пламя

– Нет, я только хочу сказать, что ей на двадцать лет меньше, чем тебе.

– И что из этого?

– Ничего. Но уж как-то быстро вы все решили.

– Чтобы привезти ее сюда, нужно было сначала жениться на ней. Таково было условие Амели. Да и ее можно было понять: ведь она оставляла страну, все, ей же нужны были какие-то…

– Гарантии?

– Если хочешь. Но ведь это законно, попробуй не согласиться! Сорвать с места четверых детей, покинуть страну, оставить там всех друзей, близких, знакомых…

– А что ты знаешь о ее семье, роде занятий?

– Она не работала. Воспитывать четверых детей – это, знаешь ли, не шутка, на это уходит все свободное время. А вот насчет ее семьи я ничего не знаю.

– Иными словами, ты вообще о ней ничего не знаешь?

– Я знаю, что она мне нравится и что под закат жизни я стал счастливым и опять могу назвать себя женатым человеком. Это достаточно ясно?

Тон его обрел суровость. Ангус не желал уступать сыну ни пяди.

– Что ж, достаточно откровенно. Конечно же, мне все ясно, – сказал Скотт.

– Прекрасно, ибо больше к этому разговору я не вернусь. А ты как думал? Что шестьдесят – уже конец жизни? Что человеку больше уже ничего не нужно? Поживи с мое, и тогда, возможно, ты поймешь. Я еще полон сил и хочу воспользоваться остатком отпущенной мне жизни. Со дня смерти твоей матери, чем, ты думаешь, я занимался? Заботился о тебе, этих чертовых винокурнях, да еще, будь она неладна, прядильной фабрикой, которую захотелось Мэри, нужно было поддерживать ее на плаву. Дабы обеспечить тебе полноценную семейную жизнь, я разрывался между своей сестрой и двоюродным братом, ты полагаешь, я испытывал бездну удовольствий? Но теперь пришло и мое время немного пожить, так что ты давай бросай этот похоронный вид и постарайся подладиться к мачехе, ты меня понял?

– И не только к ней, а еще и к троим ужасным дебилам и доченьке.

Перед лицом возмутительного спокойствия Скотта Ангус собрал в кулак все свое хладнокровие.

– Кейт – милая девочка, к тому же, сам знаешь, ее не видно и не слышно. Что до мальчишек… Не хотел бы ты немного ими заняться, так сказать, взять их под свое крыло на правах старшего брата?

– Надеюсь, это шутка?

– Вовсе нет.

– Если ты ожидаешь от меня реальной помощи в делах поместья, чтобы тебя разгрузить, то знай, что это занятие на полный рабочий день.

– Разгрузить? Меня? – возмутился Ангус. – Это наши с тобой совместные дела, и, главное, в этом поместье – твое будущее. Не строй из себя пай-мальчика, который просто помогает своему отцу. Если бы мне нечего было тебе оставить, кем бы ты стал?

– Я бы освоил другое ремесло, – спокойно ответил Скотт, уставившись отцу прямо в глаза.

За четыре года до этого они уже однажды касались этой темы. Скотт высказал идею стать врачом или, что еще лучше, ветеринаром, и отец тогда смеялся до колик, прежде чем развеять в пух и прах такую возможность. Что стало бы с винокурнями, полями, прядильной фабрикой, стадами? Для единственного потомка Джиллеспи другого выбора не было, кроме как заниматься всем сразу, тем, что оставят ему предки.

– Подойди к этому посерьезнее, – отрезал Ангус.

– Я вполне серьезен.

Скотт поместье любил, всегда интересовался его делами, и то, что отец нередко демонстрировал свои тиранические замашки, отнюдь его не смущало. Во время путешествия по Европе он часто думал о Джиллеспи, трепеща от желания поскорее туда вернуться. Но мачеха, неожиданно свалившаяся с небес, резко изменила его взгляд на вещи.

– Вы рассчитываете с Амели иметь детей? – вдруг спросил он задумчивым тоном.

– Об этом не может быть и речи!

– Да неужели? Ей нет и сорока, и она вполне может захотеть еще детей, твоих детей, которые будут носить твое имя.

Ангус резко ударил кулаком по столу, уронив к ногам Скотта резак для бумаги.

– Боишься за наследство? – хихикнул он с презрительной яростью.

Скотт понял, что задел чувствительную струну. Отец его вовсе не был простофилей, даже наоборот, в какой-то мере он не был лишен цинизма, однако в последней фазе своей сентиментальной жизни вполне мог попасть впросак, поддаться чувству.

– Мое «наследство» это никак не может затронуть. До сих пор ты мне говорил, во всяком случае, что оно будет принадлежать мне в силу традиционных обязательств.

Наступило короткое молчание, во время которого они, набычившись, не отрывали глаз друг от друга.

– Откуда столько враждебности? – наконец спросил Ангус. – Может, ты просто встал не с той ноги? Но уверен, со временем все между вами наладится.

Первая встреча Амели и Скотта действительно прошла не слишком хорошо. Оба мгновенно прониклись непонятной взаимной антипатией, и было заметно, что обоим неловко в присутствии друг друга. В глазах Амели Скотт представлял собой несомненное препятствие для планов, которые она строила насчет своих детей, а Скотт тоже не собирался скрывать неприязни к новой, неизвестно откуда взявшейся мачехе. Во-первых, она была на двадцать лет моложе отца, во-вторых, притащила с собой четверых отпрысков, а в-третьих, явно намеревалась вести себя в поместье как настоящая хозяйка.

– Все будет хорошо, пусть пройдет время! – стоял на своем Ангус.

Он произнес это с таким жаром, что Скотт был неприятно поражен изменением его тона. Неужели он на самом деле верил, что сляпанная таким образом «семья» сможет жить в гармонии? Неужели для того, чтобы «полюбить» друг друга, им будет достаточно совместного проживания? Но, что и говорить, Ангус, безусловно, имел право вступить во второй брак, он находился в собственном поместье и имел все основания диктовать другим свою волю.

– Мы еще поговорим об этом, – пробормотал Скотт.

Их дискуссия явно зашла в тупик, бесполезно было останавливаться на мелочах.

– Нет! – запротестовал Ангус, чья ярость словно обрела новую силу. – Для меня эта глава закрыта. Я жду от тебя как минимум вежливого обхождения с мачехой и доброжелательности по отношению к ее детям. Никакого другого поведения я не потерплю под моей крышей!

Лишний раз он напомнил сыну, что по-прежнему оставался главой клана. Клана, который давно считал слишком ничтожным по численности и который благодаря ему только что значительно увеличился. Даже если он и собирался постепенно передать все свои дела по управлению поместьем сыну, то верховную власть над кланом он пока не собирался ему отдавать.

Скотт поднялся с места, изобразив на лице подобие принужденной улыбки, и вышел, не произнеся ни слова.

* * *

Кейт слушала, как мать расписывала ей изменения, которые собиралась произвести в ее комнате.

– Этот ужасный пожелтевший бархат мы заменим на светлый чинц[2 - Чинц – лощеная хлопчатобумажная ткань, поверхность которой производит впечатление натертой воском. Имеет особенное покрытие, придающее характерный блеск и противостоящее загрязнению, не пачкается и не смачивается водой.]. Тебе нравятся цветочные узоры? Или нет, скорее это будут розовые полосы на кремовом фоне с занавесками и подушками в тон.

– Но это же все будет так дорого стоить! – воскликнула Кейт, расширив глаза от удивления.

– Таких проблем у нас больше не будет, дорогая. Кроме того, я должна подыскать тебе красивый туалетный столик с большим зеркалом. Мне кажется, я видела нечто подобное в одной из незанятых комнат, а муж мне предоставил возможность делать в твоей комнате все, что мне вздумается, лишь бы это было тебе по вкусу. Признайся, это очень мило с его стороны! Если ты увидишь какой-нибудь предмет мебели, который тебе понравится, ты можешь установить его здесь. Например, тебе совершенно необходим хороший письменный стол, чтобы делать домашние задания…

Она ходила взад-вперед и все говорила, говорила… Но Кейт не разделяла ее энтузиазма. Зная мать, она понимала, что та все равно украсит спальню по собственному усмотрению. Тем не менее ей и самой не хотелось бы видеть здесь этот вылинявший бархат. Неужели это правда, что они могли распоряжаться любыми вещами в особняке, которые им понравились? Кейт не была уверена, что ее «тетя», которая держала бразды правления в доме до их приезда сюда, пришла бы от этого в восторг. А Скотт, интересно, как бы он к этому отнесся?

Как только она подумала о нем, то сразу перестала слушать мать. Вот здорово, что в особняке рядом с ней будет такой приятный и милый человек. Ангус внушал девочке страх, его кузен Дэвид – тоже, Мойру она тоже слегка побаивалась, и только Скотт проявлял к ней искреннее дружелюбие.

И до чего же он привлекателен! Для девочки ее возраста он воплощал романтического героя, словно явившегося из ее любимых книг. Красивый, высокий, темноволосый, с сумрачным взглядом синих глаз, атлетического сложения, но в то же время стройный, с приятным мужским голосом и очаровательной улыбкой: не Скотт, а настоящее совершенство. Сам факт, что он считался теперь ее старшим братом, вызывал у нее восхищение.