Душа за работой: От отчуждения к автономии

Мир одушевился. Тела обнажились и слились в пространстве свободной эротики, в пространстве отказа от труда, в пространстве, где можно укрыться от репрессивного доминирования экономического фактора. Общество декларировало свою автономию по отношению к экономическим законам, человеческая солидарность и взаимная симпатия людей пересилили скаредность и фиксацию на властных инстинктах и накопительстве.

Однако в определённый момент указанная волна, нацеленная на обретение души, отхлынула к своей противоположности. Это произошло в тот момент, когда цифровые технологии и сетевая организация коммуникации стали проявлять себя как механизмы порабощения человеческих душ. При этом центр тяжести производственного процесса сместился к эксплуатации умственной энергии, а душа оказалась подчинена динамике производства стоимости.

Душа, вовлечённая в процесс труда, – вот она, новая форма отчуждения. При этом энергия вожделения оказывается в ловушке «предприятия-для-себя»; либидинальная устремлённость теперь регулируется экономическими законами; внимание индивида теперь захвачено временной сотовой сетью – благодаря ей любой элемент умственной деятельности призван превратиться в капитал.

В первой части настоящей книги я попытаюсь воссоздать историю взаимоотношений между философией и трудовой деятельностью в период 1960-х годов с точки зрения динамики отчуждения.

Во второй части речь пойдёт о последующей эволюции общественной мысли в эпоху киберкультуры и цифровых технологий на фоне порабощения души и тела, опутанных сетью временного оцифрованного труда.

Наконец, в заключительной части я хотел бы реконструировать генезис тех философских категорий, которые способны в наше время обеспечить понимание феномена временности как общей рамы трудовой деятельности и существования человека в эпоху цифры.

В этих целях нам придётся обратиться к некоторым выводам философов-постструктуралистов. Мы будем исходить из разгоревшейся в 1970-х годах полемики между теорией желания Делёза и Гваттари, с одной стороны, и теорией взрыва Жана Бодрийяра, с другой.

I. Рабочих и студентов объединяет общая борьба

В 1960-х годах марксизм был точкой притяжения для различных школ мысли: структурализма, феноменологии неогегельянства. Масштабный социальный взрыв, прогремевший в разных странах в 1968 году, может быть истолкован как закономерный результат теоретической рефлексии, развивающейся на разных концептуальных уровнях в рамках разных теоретических проектов.

В 1968 году— с не имеющей прецедента в истории человечества синхронностью – в каждой части мира возникли мощные протестные движения, в которые включились студенты и рабочие, боровшиеся как с капиталистическим молохом, так и с авторитаризмом социалистических режимов. И в этом смысле революционный подъём 1968 года можно считать самым ранним феноменом осознанной глобализации.

Установка на интернационализм присутствовала в сознании участников движений. Университет в Беркли выступил против войны во Вьетнаме, а в Шанхае шли демонстрации в поддержку парижских студентов. Студенты в Праге боролись против советского авторитаризма, а в Милане главным врагом было капиталистическое государство. При этом во всех случаях протесты наполнялись одним и тем же позитивным смыслом: рождался совершенно новый с исторической точки зрения союз между массовым интеллектуальным трудом и протестом рабочих против промышленной эксплуатации.

Протестные выступления против войны во Вьетнаме во время съезда Демократической партии США. Чикаго, район Грант-парка. 26 августа 1968. Фото Уоррена Лефлера

Хотя события 1968 года и были глубоко укоренены в социально-политической истории XX века, а в идеологическом плане подпитывались школами мысли XX столетия, они стали началом развала индустриального общества и выхолащивания идеи национального государства.

Рабочие и студенты – бином, который свидетельствовал о переходе общей структуры распределения труда в новое качество и о формировании нового типа инновационного потенциала по сравнению с имевшим ранее место в XX веке. Распространение интеллектуального, технического и научного труда было отличительным признаком десятилетия. Политический потенциал движения 1968 года был обусловлен численным ростом студенчества, которое становится частью рабочей силы, имеющей схожие черты в разных странах.

В период 1960-х годов промышленные рабочие демонстрируют растущую отчуждённость от процесса организации труда; в конечном итоге эта отчуждённость перерастает в открытое неподчинение и организованный протест.

В некоторых отраслях производства (например, в автомобильном производстве) труд носил массовый и обезличенный характер. И именно в этих отраслях отказ от труда оказался наиболее сильным. В середине 1960-х годов автомобилестроение всей Европы испытало несколько мощных ударов рабочей борьбы, саботажа и абсентеизма, пока технологическая перестройка отрасли не ослабила рабочее сопротивление и не восстановила капиталистический контроль.

Протестные выступления против войны во Вьетнаме во время съезда Демократической партии США. Чикаго, район Грант-парка. 26 августа 1968. Фото Уоррена Лефлера

Такая перестройка потребовала значительных интеллектуальных усилий и выразилась в первую очередь в замене человеческого труда машинным, в автоматизации целых производственных циклов и подчинении человеческого фактора автоматизму технических устройств. Таким образом, превращение интеллекта в производительную силу может рассматриваться как ответ на отказ от промышленного труда. Это столкновение между отказом рабочих от труда и развитием инновационного характера интеллектуального труда в конечном счёте привело к концу системы производственных отношений индустриального толка.

Забастовка профсоюзов завода Fiat перерастает в столкновение с полицией.

Турин, пьяцца Статута (площадь Конституции). 7 июля 1962

«Рабочих и студентов объединяет общая борьба» – таков, возможно, ключевой лозунг красного десятилетия в Италии. В 1968–1969 годах слова эти звучали во весь голос на многочисленных демонстрациях, ассамблеях и забастовках. Значение этого лозунга не сводилось к политическому и идеологическому союзу или к поверхностно понятой солидарности. Слова эти означали органическое взаимодействие между трудом и интеллектом и формирование того самого всеобщего интеллекта, о котором писал Маркс в Grundrisse («Экономических рукописях 1857–1859 годов»). Теоретическая проблематика, социологические исследования и, наконец, философская критика указанного десятилетия были непосредственным образом вовлечены в социокультурное становление студенческого движения и в процесс его сближения (в культурном и производственном аспектах) с движением за отказ от труда. Возможно, именно итальянский неомарксизм (его нередко именуют «операизмом») следует считать той школой мысли, представители которой осознали важность взаимосвязи между борьбой рабочих и технологическим и интеллектуальным преобразованием производства.

Фигура интеллектуала в эпоху современности

В настоящее время значение слова «интеллектуал» потеряло то богатство смысла, которое оно имело в XX веке, когда с ним были связаны не только вопросы социального знания, но также этики и политики. Между тем в последние десятилетия XX века интеллектуальный труд полностью изменил свою природу и постепенно оказался поглощён сферой экономического производства. С того момента, когда, благодаря цифровым технологиям, оказалось возможно связать и сплести в единую сеть изолированные фрагменты когнитивного труда, интеллектуальная работа была подчинена процессу производства стоимости. В этом новом контексте политические и идеологические формы левых движений XX века обнаружили свою полную непригодность.

Просветительская идеология определяет интеллектуалов не как конкретную социальную группу, но как воплощение системы универсальных ценностей. Роль, приписываемая Просвещением интеллектуалу, заключается в том, чтобы обосновывать и гарантировать (на рациональной основе) соблюдение прав человека, равенство всех граждан перед законом и универсальность права.

Философское обоснование в эпоху современности фигура интеллектуала получает в философии Канта. В этом контексте интеллектуал предстаёт как фигура, не зависимая от социального опыта, – во всяком случае, не обусловленная обществом в своих познавательных и этических установках. Интеллектуал в понимании Просвещения – носитель универсальной, абстрактно-гуманистической рациональности – социальной реализации кантовского «я думаю». Интеллектуал – это гарант свободомыслия любого толка, это выражение всечеловеческой гуманистической рациональности. И в этом смысле он является также гарантом демократии. Демократия не может иметь корней в культуре и не может выражать принадлежность её идеологов к какой бы то ни было традиции; она является лишь следствием широчайшего спектра возможностей и решений, она рождается из возможности доступа к социальным институтам для всех индивидов (как семиотических субъектов, которые обмениваются знаками, чтобы приобщиться к универсальной рациональности). В этом смысле фигура интеллектуала противостоит романтическому представлению о народе (а точнее, выпадает из этого представления). И действительно, универсальное мышление, которое и дало жизнь современному пониманию демократии, выходит за рамки историзма культуры и её территориальной привязки. Демократия не может нести на себе печать той или иной культуры, того или иного народа, той или иной традиции; она призвана быть незаинтересованной игрой, построенной на изобретении заново правил и традиций; она не должна утверждать принадлежность к той или иной социальной группе.

Совершенно иное понимание проблемы присутствует в историческом диалектическом материализме. Здесь интеллектуал предстаёт как носитель определённого исторического послания, который призван связать историю мысли с историей социальных классов. В одиннадцатом из «Тезисов о Фейербахе» Маркс следующим образом определяет роль познания в историческом процессе:

До сих пор философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его

.

Марксист-интеллектуал осознаёт себя инструментом исторического процесса, направленного на построение бесклассового общества. Коммунистический проект превращает теорию в материальную силу, а знание – в инструмент преобразования мира. Лишь в той мере, в какой интеллигент участвует в борьбе за уничтожение классов и наёмного труда, он становится носителем вселенской миссии.

В политической философии XX века интеллектуалу отводится центральное место. Сказанное в наибольшей степени относится к революционной коммунистической традиции, начиная с Ленина. В своей книге «Что делать?» Ленин возлагает на интеллигенцию миссию по руководству прогрессом в интересах рабочего класса. Интеллигент – как воплощение чистого духа – не выражает интересов какого-либо отдельно взятого класса, но отдаёт себя служению классовому интересу, занявшему центральное место в политической повестке; осознаёт себя составной частью партии как воплощения коллективного разума. С точки зрения Ленина, интеллигенция – не класс, поскольку она не имеет специфических общественных интересов. Она может выступать в роли посредника и организующего начала по отношению к революционному сознанию, основанному на той или иной философской системе. В этом смысле фигура интеллектуала во многом сравнима с чистым становлением духа, развёртыванием самосознания в гегелевском понимании. С другой стороны, рабочие хотя и выражают определённые общественные интересы, лишь в том случае способны перейти от чисто экономической фазы (гегелевское социальное бытие-в-себе) к сознательной политической фазе (самосознание per se), если они организуются в политическую партию, которая бы аккумулировала и выражала философское наследие.

В теории Грамши фигура интеллектуала подвергается дальнейшему уточнению и конкретизации. Однако интеллектуал, которого имеет в виду Грамши, сохраняет все приметы интеллектуала гуманистического типа, отделённого от динамики производства. И лишь во второй половине XX века фигура интеллектуала меняет саму свою природу, поскольку имеет место массовое внедрение интеллектуальной деятельности в технологический процесс производства. В произведениях Сартра, сыгравшего ключевую роль в формировании подготовившей события 1968 года духовной атмосферы, понятие «интеллектуал» по-прежнему вписано в большей степени не в производственную и социальную перспективу, но в проблематику, связанную с сознанием.

Интеллектуал – это кто-то, кто вмешивается в то, что его не касается, и намеревается оспаривать совокупность знаний и опирающееся на них поведение во имя глобальной концепции человека и общества. «Интеллектуалами» не назовёшь учёных, которые работают над расщеплением атома, чтобы улучшить оружие для атомной войны, – они только учёные, и всё. Но если те же учёные, испугавшись разрушительной мощи оружия, которое они создают, собираются вместе и пишут манифест, чтобы предостеречь от использования атомной бомбы, они становятся интеллектуалами. Действительно, во-первых, они выходят за рамки своей компетенции: конструировать бомбу – это одно, а осуждать её использование – совсем другое; во-вторых, они злоупотребляют своей славой и своими полномочиями, влияя на общественность, скрывая при этом непреодолимую пропасть между их научными знаниями и их политической (основанной на совершенно иных принципах) оценкой оружия, которое они разрабатывают; в-третьих, они порицают использование бомбы не по причине её технического несовершенства, но во имя крайне спорной системы ценностей, высшая из которых – человеческая жизнь

.

В этом рассуждении Сартра интеллектуал – тот, кто избрал для себя путь служения универсальным ценностям, при том, что по своему социальному статусу он вовсе не обязан этого делать. Но когда интеллектуальный труд превращается в производительную силу, когда учёные становятся работниками в процессе когнитивного производства, а поэты – работниками рекламной индустрии, тогда уже не приходится рассуждать ни о какой универсальной функции интеллектуала. Интеллектуальный труд делается составной частью автономного капиталистического процесса. В 1968 году подобного рода проблемный сдвиг уже неявным образом присутствовал, хотя лишь небольшая часть студенческого движения чётко осознавала это.

В эпоху массового образования и научно-технической трансформации производства роль интеллектуалов изменилась. Теперь это уже не класс, независимый от производства; не группа свободных индивидов, которые добровольно берут на себя реализацию чисто этического и намеренно познавательного выбора; теперь это массовый социальный субъект, который стремится стать составной частью общего процесса производства. Паоло Вирно использовал термин «массовая интеллектуальность», чтобы описать социальный субъект, который формируется за счёт распространения интеллектуальных навыков в развитом индустриальном обществе. Подъём студенческого движения в 1960-х годах был симптомом обновления социального сценария и дал импульс к формированию такого нового явления, как массовая интеллектуальность.

Взгляд итальянского операизма

Теоретики итальянского операизма (Марио Тронти, Раньеро Панцьери, Тони Негри, Романо Альквати) дали оригинальную интерпретацию социальным изменениям 60-х годов. Лично я предпочитаю именовать данное направление в философской мысли «композиционизмом», поскольку основная теоретическая заслуга его представителей заключается в переформулировании проблемы политической организации общества с точки зрения «социального состава».

Композиционизм по-новому формулирует ленинское определение партии как коллективного разума; он пренебрегает самим понятием «интеллект» и предлагает пересмотреть марксистское понятие «всеобщего интеллекта».

О «всеобщем интеллекте» Маркс писал в одном из фрагментов Grundrisse, который получил название «Фрагмент о машинах»:

Природа не строит ни машин, ни локомотивов, ни железных дорог, ни электрического телеграфа, ни сельфакторов и т. д. Всё это – продукты человеческого труда, природный материал, превращённый в органы человеческой воли, властвующей над природой, или человеческой деятельности в природе. Всё это – созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществлённая сила знания. Развитие капитала – показатель того, до какой степени всеобщее общественное знание превратилось в непосредственный фактор производства, и отсюда – показатель того, до какой степени условия самого общественного жизненного процесса подчинены контролю всеобщего интеллекта и преобразованы в соответствии с ним; до какой степени общественные производительные силы созданы не только в форме знания, но и как непосредственные органы общественной практики

.

В эпоху коммунистических революций, в первой половине XX века, марксистско-ленинская традиция игнорировала «всеобщий интеллект». Вследствие этого интеллектуальная составляющая рассматривалась ею как нечто чисто внешнее, как политическое направление, вписывающееся исключительно в чисто духовную область философии. Однако по ходу постиндустриальной трансформации производства именно «всеобщий интеллект» постепенно становится ключевой производительной силой. В конце XX столетия, благодаря внедрению цифровых технологий и созданию глобальной информационной сети, общая динамика развития общества оказывается подчинена «всеобщему интеллекту». Ленинское определение партии бесповоротно сходит со сцены. Кроме того, утрачивает конкретное наполнение тезис Грамши об «органическом» интеллектуале – ведь он был основан на связи интеллектуала и идеологии. Между тем в наше время первостепенное значение имеет совершенно новое социальное сообщество, которое можно было бы назвать «когнитариат», выражающее социальную субъективность «всеобщего интеллекта».

Если мы хотим понять нынешние социальные изменения, нам нужно сосредоточить внимание на социальной функции когнитивного труда. Речь идёт не о том, чтобы выстроить некий авангард, который бы выступал в роли организующего начала по отношению к коллективному интеллекту, но о том, чтобы способствовать возникновению социальных движений когнитивных работников, которое могло бы повлиять на всё социальное производство. Главной задачей нашего времени становится создание такой субъективности, которая могла бы охватить самые разные сферы общественного производства, перекомбинируя их в рамках парадигмы, нацеленной не на извлечение, но на общественное благо.

Интеллектуальный труд перестаёт быть особой социальной функцией, изолированной от общей системы трудовых отношений. Он проникает во все сферы общества. В самом деле, создание технико-лингвистических интерфейсов позволило сделать процесс производства и социальную коммуникацию постоянно изменяющимся процессом. Интеллектуальный труд функционирует в современном мире уже не по законам диалектики и ленинизма, он не основан более на представлении о тотальности и тотализирующей субверсии; он трансформируется по принципу рекомбинации. Рекомбинирование – это не захват власти и не субверсия, оно открывает скрытую сущность социума.

Рекомбинировать означает соединять воедино отдельные элементы знания на основании критериев, отличных от функционирующих сегодня; заново определять функционирование когнитивных и технических фрагментов на основе критериев, не совпадающих с доминирующими в данный исторический момент.

II. Субъективность и отчуждениЕ

В марксистской философии 1960-х годов можно вычленить три направления.

Первое развивает идеи молодого Маркса, его гуманистический пафос и поднятую им проблему субъективности. При этом представители этого направления подчёркивают свою преемственность по отношению к Гегелю, к его «Феноменологии духа».

Второе направление сосредоточено в первую очередь на идеях «Капитала», а также на других произведениях Маркса, написанных после его эпистемологического разрыва с гегельянством. Это направление можно связать со структурализмом.

Третье направление, впитавшее в себя концептуальное воздействие феноменологии, настаивает на важности Grundrisse. Понятие всеобщего интеллекта является ключевым для этого направления.