Пришельцы ниоткуда

– Вольный и благородный синзун.

– Какой подвиг дает ему право на белую тунику?

– Он спас сына и дочь ур-шемона.

– Какую награду просит этот вольный и благородный синзун?

– Он просит ахен-ретон.

– Что скажут сын и дочь ур-шемона?

– Они согласны! – хором ответили Ульна и Акейон.

– Что скажут вольные и благородные спутники ур-шемона?

– Они согласны! – в один голос отозвались офицеры и экипаж.

– Мы, Хелон, ур-шемон, командир звездолета «Тсалан», находящегося на дружественной планете Элла, от имени всех шемонов Арбора, шемонов Тирана, Сиора, Сертина, Арбор-Тиана и Синафа, от имени всех синзунов Шести Планет, от имени всех мертвых синзунов, от имени всех синзунов, которым еще предстоит родиться, торжественно награждаем синзуна с планеты Земля, который стоит перед нами, и даем ему за верность и мужество звание синзуна-тхена и ахен-ретон седьмой степени.

Ропот удивления пробежал по рядам. Ульна улыбалась.

– Подойди к помосту, – сказал мне Акейон.

Должно быть, я выглядел довольно комично: смуглый и черноволосый, в белом плаще, на голове – золотой обруч и шлем-усилитель с тонкими дрожащими усиками антенн. Я прошел вперед, еще толком не осознавая, что происходит, и остановился у помоста.

И тогда все синзуны хором запели странную и прекрасную песню, ту самую песню, которую я слышал тем утром, когда впервые увидел Ульну, песню Покорителей Пространства. Меня сотрясла дрожь – дрожь восторга, близкого к благоговению. Я почувствовал, как с меня снимают белый плащ и надевают другой. Песня отзвучала. Теперь на моих плечах был розовый плащ с золотой каймой.

– С этого мгновения, землянин, – продолжал Хелон, – ты – такой же синзун, как и мы. Вот ключи от «Тсалана» и оружие, на которое ты отныне имеешь право, если только наши хозяева-хиссы позволят тебе его носить, – добавил он, улыбнувшись Ассзе.

Хелон протянул мне два символических никелевых ключа – в действительности синзуны, как и хиссы, давно уже не пользуются этими примитивными способами открывать двери – и короткую трубку из сверкающего металла.

– Церемония окончена, – добавил он для меня. – Мы надеемся, что сонг Всеволод Клер согласится разделить с нами трапезу.

– Сонг – это твой титул, – пояснил мне Акейон. – Это самый высокий титул после шемона, ур-шемона и витиана. Он дает тебе право взять в жены любую арборийскую девушку, даже дочь ур-шемона. – после этих слов он лукаво взглянул на Ульну, которая тотчас же залилась румянцем.

Глава 2

Кальвено? вот-вот погаснет!

Вскоре после этой церемонии принятия меня в синзуны я отправился вместе с ними на Рессан, где заседал Большой совет Союза человеческих миров. Собственно говоря, в совет входило всего по одному представителю от каждой планеты, но на Рессане существовали и целые колонии различных человечеств Союза, насчитывавшие от пяти до двадцати тысяч обитателей каждая. Основное население Рессана – примерно сто семьдесят миллионов – составляли хиссы.

Пять тысяч ксиллов поддерживали постоянную связь между колониями и их метрополиями, однако с теми планетами, где еще свирепствовали войны, хиссы общались лишь в крайних случаях, и человечества этих планет, вследствие Закона исключения, в Союзе представлены не были.

На Рессане находились самые совершенные лаборатории. На протяжении многих веков слияние разных цивилизаций порождало необычайные успехи в области науки и искусства. Почти все Мудрецы Эллы проходили стажировку в университетах Рессана.

Совет межпланетного Союза собирался каждые пять эллийских месяцев. Делегатом от Эллы, который, согласно конституции, является председателем Совета, тогда был Аззлем. В тот раз заседание совпало с прибытием представителей двух новых человечеств, двух первых известных человечеств с красной кровью, и должно было пройти с особой торжественностью, так как эти два новых человечества оказались неуязвимыми для смертоносных излучений мисликов. По правде сказать, будучи официальным представителем планеты, на которой все еще продолжались войны, я, в принципе, не имел права на нем присутствовать.

Мы вылетели на рассвете. Дня за три до этого в той части Эллы, где я жил, начался сезон дождей, и на астропорт обрушился сильнейший ливень. Мне предстояло лететь с синзунами, а не в большом ксилле, пилотируемом Суйликом. Мне уже доводилось летать в ксиллах, к тому же я не без удовольствия думал о том, что полечу вместе с Ульной.

Ты уже, вероятно, понял, что я с первого же взгляда проникся к ней живейшей симпатией. Судя по некоторым признакам – в частности, по многочисленным шуткам ее брата, – она, похоже, отвечала мне взаимностью. Да и потом, несмотря на дружбу с Суйликом, Эссиной и другими хиссами, я все же чувствовал себя чужим среди этих зеленокожих существ, а среди синзунов, напротив, был словно среди земляков.

Звездолет начал набирать высоту под проливным дождем, но уже через несколько секунд мы пробили слой туч и устремились к небу. Я сидел в кабине управления вместе с Ульной, Акейоном и реном – так по-синзунски называется старший помощник командира корабля – Арном, кузеном Ульны, который и управлял судном. В одном отношении техника синзунов все же уступает хисской: хотя в звездолете воздействие ускорения на наши тела сведено к минимуму, устранить его полностью, как в ксиллах, синзунам еще не удалось. Зато сохраняется ощущение колоссальной мощи, совершенно отсутствующее при взлете ксилла.

Полет прошел без каких-либо происшествий. Пройдя вдалеке от Марса, мы взяли курс прямо на Рессан. Эта планета, в силу своей большей удаленности от Иалтара, меньше Эллы и значительно холоднее. Вскоре мы заметили ее на переднем экране – зеленоватый шар, выраставший на глазах.

Сели мы в северном полушарии, неподалеку от Дворца миров. Он стоит на высоком плато, окаймленном снежными хребтами, дикими и обрывистыми. Внизу их склоны покрыты темной зеленью. Вся растительность Рессана зеленая, но не такая, как на Земле, а гораздо более темная, скорее даже зелено-синяя, однако вокруг дворца хиссы посеяли свою желтую траву. Сверху это ярко-желтое пятно выглядело забавно, – казалось, ты смотришь на клумбу золотистых бутонов, раскрывшихся где-то посреди поля.

Синзунов было мало для организации самостоятельной колонии – всего двести семь, – поэтому нас разместили в Доме чужестранцев, расположенном близ дворца, который в промежутках между сессиями Совета обычно пустует. Первое заседание должно было состояться только через неделю – разумеется, эллийскую неделю, восьмидневную, – и какое-то время мы могли чувствовать себя там полноправными хозяевами.

Эти восемь дней – дней примерно таких же, как и эллийские, то есть насчитывающих двадцать семь земных часов каждый, – оказались одними из лучших в моей жизни. К нам присоединились Суйлик и Эссина, и вместе с ними, Ульной и Акейоном я совершал восхитительные прогулки по диким и прекрасным окрестностям. Надо было только возвращаться засветло: если днем на Рессане температура вполне умеренная, то ночи морозные – температура часто падает до минус десяти, а то и ниже. Правда, после несколько расслабляющего климата Эллы холод доставлял мне одно удовольствие! Синзуны тоже переносили его хорошо, зато хиссы оказались ужасными мерзляками и если засиживались у нас до темноты, то потом, чтобы пройти по плато до своего ксилла, вынуждены были надевать скафандры.

Неподалеку я нашел снежный склон и с помощью механиков звездолета соорудил себе пару лыж. О, видел бы ты, насколько ошеломленными выглядели хиссы и синзуны, когда впервые увидели меня мчащимся вниз по склону и вздымающим снежную пыль! Впрочем, синзуны вскоре последовали моему примеру, и я получил звание лыжного тренера планет Иалтара! Соблазнить Суйлика и Эссину оказалось куда труднее, и ко дню заседания Совета они научились проходить, не падая, разве что по нескольку метров.

Аззлем прибыл накануне вместе со вспомогательным персоналом хиссов, отвечавшим за освещение и отопление дворца. На следующий день, с самого рассвета, начали прибывать ксиллы и реобы, и уже часам к десяти утра все плато, насколько хватал глаз, было покрыто сверкающими чечевицами и металлическими птицами. Потом двери открылись, и процессия делегатов потянулась к дворцу.

Мы наблюдали за ней, взобравшись на ксилл Суйлика. Впереди шествовал Аззлем, за ним – Хелон. Затем перед нами продефилировали представители всех миров, которых я уже видел на Большой эллийской лестнице, но на сей раз во плоти и крови. Господи, что за зрелище! Мимо меня проходили создания с зеленой, синей и желтой кожей, большие и маленькие, прекрасные, уродливые и ужасающие, как гигант-кайен с глазами омара, прибывший из галактики, расположенной почти так же далеко, что и наша, но в другой стороне. Некоторые так сильно напоминали хиссов, что их можно было бы спутать, и Суйлик лукаво подтолкнул меня, когда мимо прошел крен с планеты Мара – там производят тошнотворный напиток абен-торн, которым гостеприимно угощают всех чужеземцев. Процессию замыкали существа, в которых уже не было ничего человеческого, кроме разума; некоторые походили на страшных панцирных насекомых. Кортеж порождал ошеломляющее ощущение бесконечного разнообразия природы.

– Да, – меланхолично заметил Суйлик, – человеческих планет так много, что едва ли хоть кому-нибудь удастся побывать на всех без исключения.

Пропустив делегатов, мы тоже проследовали во дворец. Если снаружи он представлял собой массивный голый монолит, то внутри помещения были украшены фресками и скульптурами, созданными художниками различных планет, а в стены внешней галереи были встроены панорамы столиц всех человеческих миров. Мы прошли через зимний сад с удивительными растениями: Суйлик показал мне пышный, словно сделанный из золота цветок, заключенный в прозрачный герметический шар. Это был знаменитый стенет с планеты Ссин Первой вселенной. Из-за него там нет ни зверей, ни птиц, потому что эти восхитительные цветы источают ядовитый аромат, смертельный для всего живого даже в ничтожных дозах.

По лестнице из полупрозрачного зеленоватого камня, похожего на обсидиан, мы поднялись к маленькой ложе, нависшей над залом заседаний. Справа от меня оказалась Ульна, слева – хрупкое женственное создание с бледно-голубой кожей, иссиня-черными волосами и огромными фиолетовыми глазами, хр’бенка с планеты Фарен звезды Вессар Одиннадцатой вселенной.

Внизу, в амфитеатре, рассаживались по местам делегаты Союза. Перед каждым был маленький пюпитр с блестящими сложными приборами. Стояла удивительная для столь многочисленной аудитории тишина.

У хиссов очень развито искусство мизансцены. Свет погас, узкий луч прожектора осветил сначала возвышение, затем поднявшуюся из люка площадку, на которой в сверкающих металлических креслах сидели Аззлем и еще четыре представителя других планет, в том числе и Хелон. Никто не шевельнулся, не издал ни звука. Аззлем встал и заговорил. Он говорил по-хисски, но благодаря мощным усилителям мысли каждый слышал его на своем родном языке. Он сообщил о решениях, принятых между сессиями, рассказал о моем прибытии, о синзунах и о нашей чудесной неуязвимости перед излучениями мислика. Отныне благодаря нам борьба с мисликами вступает в новую фазу: из оборонительной она превратится в наступательную, и первым ее этапом будет глубокая разведка в тылу врага, в самом сердце одной из Про?клятых галактик. Возможно, пролетят века, прежде чем враг будет отброшен. Но время отступления прошло. Оружия для уничтожения мисликов вполне достаточно: все, что дает тепло, уже и есть оружие! Только до сих пор им трудно было пользоваться, потому что излучения мисликов убивали слишком многих.

Аззлем говорил долго. Он доложил собранию, представлявшему собой цвет человечеств вселенных, об особенностях наших организмов. По-видимому, иммунитет землян объясняется тем, что в наших телах, как и в телах мисликов, присутствует некоторое количество железа. Несмотря на это сходство с порождениями Мрака, мы были признаны людьми без всяких оговорок. Синзуны могли сразу вступить в содружество планет, поскольку уже давно покончили с войнами. Землян, к сожалению, пока можно было считать лишь союзниками, но их цивилизация еще молода, и Аззлем надеялся, что скоро они с полным правом займут свое место в Союзе человеческих миров.

– Вступительная речь, – без всякого почтения к оратору шепнул мне Суйлик. – Особого значения ей придавать не стоит. Настоящая работа начнется в комитетах. Закон исключения не позволяет принять тебя в Союз, но ты включен в хисскую группу.

– Почему в хисскую? – спросил я.

– Пусть ты и принят в ряды синзунов, обнаружили тебя мы. Не забывай об этом!

Аззлем сел. Несколько минут царила тишина. Затем раскатами загремела неизвестная мне хисская песня. Не скажу, чтобы она меня тронула. Я уже говорил, что их музыка слишком сложна для нас: она включает в себя столь высокие и низкие звуки, что мы уже не в состоянии их воспринимать. Но, повернувшись к Эссине и Суйлику, я был потрясен выражением их лиц. На них отражался экстаз, мистическое единение со всеми существами зеленой или синей крови. Внизу, в зале, освещенном сиреневым светом, на всех лицах было такое же выражение отрешенности и покоя. Моя соседка с бледно-голубой кожей также подпала под очарование этой песни. Казалось, песня не увлекла только восседавшего на помосте Хелона, Ульну с братом да меня. И вдруг в моей памяти всплыл забытый образ: когда-то, еще на Земле, я видел в кинохронике толпу фанатиков Лурда[5 - Лурд – город во Франции, один из крупнейших в Европе центров паломничества католиков.], ожидающих чуда. Такие же лица были у представителей всех человечеств вселенных.

Песня звучала не смолкая: то было воззвание к Богу-Создателю, животворящему, всепобеждающему Свету.

Снова воцарилась тишина. Все эти существа из иных миров долго еще сидели неподвижно в глубокой задумчивости. Наконец Аззлем подал знак, и собравшиеся начали расходиться.

– Я и не знал, – сказал я Суйлику, – что вы, хиссы, обратили все человечества в свою веру!

– Мы их не обращали! Да ты и сам знаешь, что я – неверующий. Слова песни не так уж важны. Но музыку написал много веков назад Риенсс, величайший композитор Эллы-Вен, и она до сих пор приводит нас в экстаз. Видимо, точно так же она действует и на другие человечества. А поскольку у всех религий в глубине глубин есть нечто общее… Но неужели ты сам ничего не почувствовал?

– Нет. Думаю, и на синзунов ваш гимн не произвел впечатления.

– Молчи! Не говори так! Хотя бы до поры до времени. Мои соотечественники в этом смысле суеверны. Люди-насекомые тоже ничего не чувствуют, и вначале это вызывало немало трудностей. Поговаривали даже об их исключении из Союза. Правда, вас не исключат! В борьбе с мисликами вы – наша единственная надежда.