Dominium Mundi. Спаситель мира

Подошла Геновева и с сочувствием положила руку ей на плечо, но Клоринда резко оттолкнула ее.

Этим утром она приняла важное решение. Она пойдет поговорить с ним и попытается все уладить, даже если придется извиниться за угрозы. До сих пор Клоринда еще никогда в жизни ни у кого не просила прощения, хоть и знала, что бывала не права. Она понимала, что хвастаться нечем, если ты слишком горда, чтобы достойно признать свои ошибки; однако она еще ни разу не сделала над собой такого усилия. Танкред все изменил. Она даже сказала себе, что, если потребуется, станет умолять его забыть те глупости, которые наговорила ему накануне.

И вот теперь вся ее прекрасная решимость оказалась бесполезной. Возможно, они больше никогда не увидятся.

Эта мысль заставила ее взвиться из кресла с твердым намерением мчаться в суд и любой ценой встретиться с Танкредом. Но тут дверь с треском распахнулась, и она замерла на месте.

В казарму, держась за бок и задыхаясь, ворвался молодой человек, которого Клоринда где-то мельком видела, – возможно, один из помощников в механической мастерской.

– Я прибыл… так быстро… как мог, – с трудом выговорил он, пытаясь перевести дух. – Это Жермандьера… меня послала, потому что… мессенджеры не работают… в здании трибунала…

Клоринда мгновенно поняла: что-то произошло. Она метнулась к молодому человеку.

– Говори! – приказала она.

– Там… скандал. Лейтенант… слетел с катушек! Жермандьера велела сказать вам, что…

Но заканчивать фразу ему не пришлось: Клоринда вихрем вылетела за дверь и со всех ног кинулась прочь.

Старшина Геновева даже не попыталась помешать ей. Бесполезно, и она это знала. Она только смотрела, как та удаляется широким шагом в косых лучах заходящего солнца.

– Что за бардак, – в конце концов пробормотала она себе под нос. – Что за нелепый бардак.

* * *

Ошарашенный Танкред не мог опомниться.

Он стоял в центре зала, лицом к пятерым судьям, сидящим за длинным столом. Белесый свет, отвесно падающий с висящих над ними ламп, обводил их глаза и щеки черной тенью, придавая им вид выстроившихся в ряд черепов. Заседание проходило за закрытыми дверями. Едва прибыв, Танкред удивился, не обнаружив в зале ни одного сеньора, и даже Петра Пустынника. Роберта тоже не было видно, но герцогу этого и не требовалось, чтобы повлиять на приговор.

За Танкредом пришли три четверти часа назад и препроводили сюда, не дав времени надеть приличествующий мундир. Ему пришлось защищать себя, оставаясь в грязном экзоскафандре. В любом случае он быстро осознал, что это не имеет никакого значения. Начало заседания доказало, что весь процесс представляет собой клоунаду, которой судьи едва давали себе труд придать минимум правдоподобия. Обвинения были так несуразны, что он даже не пытался возражать.

Все происходило как будто отдельно от него, и это отдаленное зрелище не имело к нему никакого отношения. Картинка размытая, звук приглушенный. Он уже знал, что его военная карьера вконец испорчена, но теперь он постепенно осознавал, что то же происходит и с его жизнью. С ним решили покончить раз и навсегда, окончательно выведя из игры. Тогда он замкнулся в молчании и думал только о Клоринде.

На этот раз он был уверен, что потерял ее безвозвратно. Поскольку суд организовали буквально за несколько часов, она, возможно, даже еще не знала, что с ним случилось. Он так хотел бы увидеть ее до начала суда, чтобы объяснить причины своего поступка и сказать, как сильно ее любит, несмотря на все их расхождения, и будет любить, даже если их разлучат навсегда.

Голос прокурора доносился до него как сквозь стену, но мало-помалу тяжесть обвинений и очевидная подтасовка излагаемых фактов вернула к действительности.

– …отказался от сражения, столкнувшись с трудностями, а затем увлек за собой войска, доверенные под его ответственность, полагая, что его трусость станет таким образом менее очевидна. Солдат, показывающий свою спину противнику, достоин лишь презрения, но, когда этим солдатом является офицер при исполнении своих прямых обязанностей, следует проявить твердость и наказать его со всей суровостью. Некоторые свидетели заявляют, что он даже бросил свое оружие на землю в надежде, что атамиды пощадят его, и они…

– Ложь! – выкрикнул Танкред. – Кто, по-вашему, поверит в это? Слишком многие видели меня в сражении, чтобы знать, что я не трус…

– Не мешайте суду! – рявкнул сидящий в центре главный судья, ударив молотком по столу.

Гнев судьи не был наигранным, однако Танкред заметил, что вызван он не столько неповиновением обвиняемого, сколько ситуацией в целом. Возможно, высокопоставленному чиновнику не очень нравилось участвовать в пародии на правосудие.

– Этот… офицер, – продолжил обвинитель, сделав вид, что засомневался, можно ли в данном случае применить это слово, – этот офицер сознательно отказался исполнять приказы, дав команду к ничем не обоснованному отступлению, в то время как бой протекал без явного перевеса противника и солдаты были близки к победе…

– Дайте себе хотя бы труд сделать ваше вранье правдоподобным! – снова взорвался Танкред. – Этот бой был проигран изначально, и все солдаты погибли бы…

– Прекратите прерывать прокурора! – взревел судья, отчаянно колотя молотком. – Замолчите!

– …по вине этого бездарного маркиза де Вильнёв-Касеня, – тем не менее продолжил Танкред. – Проверьте тактические данные, и увидите, что это правда! Но правда, разумеется, мало вас заботит, как я вижу.

– Стража! – заорал главный судья, обращаясь к людям, расставленным по периметру зала. – Заставьте обвиняемого замолчать!

Стражники переглянулись, не очень понимая, что судья имеет в виду. Если следует просто вырубить обвиняемого, чтобы вынудить его хранить молчание, это выполнимо; а вот если предлагается физически обуздать его, чтобы помешать говорить, то ни у одного из них не возникло желания даже попытаться. Никто не двинулся с места, а прокурор как ни в чем не бывало продолжил излагать хитросплетения лжи.

Дрожа от возмущения, Танкред упорно опровергал каждое из нелепых обвинений, которые слышал, понимая при этом, что изменить ничего невозможно: его привели сюда не для того, чтобы судить, а лишь для того, чтобы приговорить. Он поискал глазами инициатора своего падения, Роберта де Монтгомери, ожидая увидеть, как тот затаился в тени, где-нибудь за занавесками, и наслаждается своей победой. Но его давний враг был не так глуп, чтобы показаться в трибунале, которым манипулировал.

Поскольку заседание было закрытым, он не видел вокруг ни одного знакомого лица, в котором мог бы найти хоть какое-то утешение. Ни Льето, ни Энгельберта, ни одного из солдат 78-го. И тем более ни Боэмунда или Годфруа Бульонского, по-прежнему находившихся на фронте, и, уж конечно, Альберика. И к тому же, кроме его людей, никто наверняка не был в курсе того трагического фарса, который разыгрывался здесь.

Танкред вдруг почувствовал себя одиноким, всеми покинутым, брошенным на растерзание псам, которые только и ждут сигнала к травле, чтобы прикончить его. И вскоре этот сигнал прозвучал. Главный судья с очевидной поспешностью выпалил общепринятую литанию из псевдоюридических формулировок, призванную закрыть заседание военного суда, и перешел к объявлению приговора: лишение всех званий и не подлежащее пересмотру исключение из армии, пятнадцать лет каторжных работ в военном остроге по возвращении на Землю, а пока – немедленное заключение в тюрьму для особо опасных преступников в Новом Иерусалиме.

Экс-лейтенант не мог опомниться.

Он не ожидал, что удар окажется таким сильным. Это было начисто лишено всякого смысла. Конечно, его семья попытается официально обжаловать столь несоразмерный приговор. Вот только… еще ни одно решение военного трибунала не было никогда отменено. Это стало бы опасным прецедентом. Никто не пойдет на такой риск, особенно теперь, когда НХИ ввязалась в межзвездную войну. Можно сколько угодно взывать к королю Франции или даже к папе, ничто не поможет. Реальность предстала перед Танкредом во всей своей неприглядности. Как минимум пятнадцать следующих лет он проведет на каторге.

Его психологические барьеры рушились один за другим, а гнев перерастал в ярость. Они зашли слишком далеко. Они хотели не наказать его, а уничтожить.

Потрясенный приговором, Танкред внезапно осознал, что единственный выход – просто уйти. Сбежать из этого сумасшедшего дома! В отличие от той пучины чувств, в которую несколькими месяцами раньше его погрузил дисциплинарный совет, сегодняшний абсурдный вердикт, напротив, вернул ему неожиданную ясность сознания. Туман, затмевающий мысли, рассеялся. Он понял, что у него остается единственный способ спасти свою жизнь от того, что все более походило на катастрофу. Некая миссия. Он должен попытаться исправить зло, причинению которого способствовал. Он должен положить конец этой войне, спасти атамидов от людей, а людей – от них самих.

– Обвиняемый! – прогремел председательствующий. – Хотите произнести последнее слово, прежде чем приговор вступит в силу?

Танкред машинально повернул голову на голос, но взгляд его был устремлен в другое место. Мысли с небывалой быстротой проносились у него в мозгу.

Приговор…

Если он позволит, чтобы эти безумцы бросили его в тюрьму, то, вполне вероятно, никогда оттуда не выйдет и будет окончательно обречен на беспомощность!

И тогда в его сознании словно произошла вспышка, образовался невыносимый разрыв, где за краткий миг столкнулось множество образов, которые накладывались и проникали друг в друга, тасуя и смешивая сцены, которые он видел и пережил, наяву или во сне.

Следуй линиям.

Его сны…

Следуй линиям.

Все его странные сны вдруг обрели новый смысл.

Следуй за моим голосом/по моим полосам.

Пора было выйти из тьмы пещеры и встретить снаружи огни солнца.

Следуй линиям, если хочешь жить.

Он должен уйти, удалиться, покинуть своих, возможно, навсегда.

Их видно только издалека.