Бесприютный

Марк редко пил кофе, от него он начинал нервничать, и все считали, что ему он не нужен, потому что и без того было похоже, как будто он пьет по десять чашек в день. С другой стороны, кофе отнюдь не успокаивал и Люсьена Девернуа, который любил произносить речи. Но поскольку Люсьен всегда не прочь был поскандалить, он ни за что на свете не лишил бы себя возбуждающего напитка. Что до Матиаса Деламара, он был кроткого нрава и порой просто поражал своей молчаливостью, кофе ничего тут не менял. Тем временем, пока крестный налил три чашки, Марк пытался разложить гладильную доску. Матиас пришел ему на помощь. Марк включил утюг, подвинул к себе корзину, доверху набитую бельем, и бережно разложил на доске блузку.

– Это хлопок с вискозой, – сказал он, – нужно гладить осторожно.

Потом он кивнул, как бы убеждая самого себя соблюдать это новое правило, и стал рассказывать подробности истории с Мартиным питомцем. Время от времени он замолкал, чтобы побрызгать на белье из пульверизатора, Марк был категорически против утюгов с паром. Матиас считал, что Марк прекрасно справляется. С тех пор как уже три недели Марк брал гладить на дом, четверо мужчин нередко задерживались внизу, собравшись вокруг дымящейся гладильной доски, над которой колдовал Марк. Он подсчитал, что за четыре часа уборки в день и два часа глажки дома у него выходило семь тысяч двести франков в месяц. По утрам у него оставалось время на Средние века, и пока он прекрасно успевал разбирать бумаги по арендным договорам тринадцатого века по утрам и ходить пылесосить после обеда. Однажды вечером, глядя, как Люсьен натирает большой стол мягкой тряпкой и при этом разглагольствует о том, что чистота это его страсть, Марк Вандузлер, который до этого ничего не смыслил в уборке, решил заняться ею профессионально. И это после двенадцати лет безработицы в Средних веках. Он попросил Марту быстренько обучить его и меньше чем за две недели нашел четырех клиентов. Люсьен, пессимист по натуре, с большой тревогой наблюдал за превращением своего друга в уборщика. Его не беспокоило то, что Средневековье потеряет исследователя, потому что Люсьену, как историку, занятому исключительно современностью и катаклизмами Первой мировой войны, было наплевать на Средние века. Но он боялся, что Марк не сможет привыкнуть к новой работе и что на деле все окажется гораздо труднее. Однако, против ожидания, Марк держался стойко, и теперь ему даже было интересно сравнивать чистящие средства, например, те, что чистят и полируют, с теми, что просто чистят. Первые только грязь развозят, считал Марк.

Он закончил рассказ о Марте и убийце, и сейчас каждый по-своему переживал, думая, что им придется прятать этого типа и наблюдать за ним.

– Где мы его поселим? – деловито спросил Матиас.

– Там. – Марк указал на маленькую комнату, смежную с большой. – Где же еще?

– Его можно поселить в сарае для инструментов, на улице, – предложил Люсьен, – и запирать на щеколду. Сейчас на улице нехолодно.

– Ну да, а вся улица будет видеть, как мы носим ему еду, и через два дня жди полицию. А про туалет ты подумал? Ты, что ли, будешь за ним ведро выносить?

– Нет, – сказал Люсьен. – Просто нет желания жить в одном доме с психом. Не приучены мы сидеть взаперти с убийцей.

– Ты, похоже, совсем ничего не понял, – сказал Марк, повышая голос. – Все дело в Марте. Хочешь, чтобы ее посадили?

– Утюг! – крикнул Матиас.

Марк чертыхнулся, хватая утюг.

– Вот видишь, болван. Еще чуть-чуть – и я бы сжег юбку мадам Туссен. Я тебе уже объяснил, что Марта верит своему Клеману, она верит, что он невиновен, и нам остается верить в то, во что верит Марта, пока мы не убедим ее в обратном.

– Так бы сразу и сказал, – вздохнул Люсьен.

– Короче, – подытожил Марк, выключая утюг, – мы поселим его в маленькой комнате внизу. Снаружи закроем ставни. Предлагаю, чтобы сегодня ночью его сторожил Матиас.

– Почему именно Матиас? – спросил крестный.

– Потому что я устал, потому что Люсьен против этой затеи и доверять ему нельзя, а Матиас человек надежный, храбрый и сильный. Он один сможет справиться. Пусть он будет первым, а мы примем эстафету завтра.

– А меня ты не спросил, – заметил Матиас. – Ну ладно. Посплю у камина. Если он…

Марк жестом остановил его.

– Вон они, – сказал он. – Зашли в ворота. Люсьен, на стене ножницы! Сними и спрячь. Не стоит черта дразнить.

– Я этими ножницами резанец подстригаю, – сказал Люсьен, – и там им самое место.

– Сними! – крикнул Марк.

– Я надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, – сказал Люсьен, медленно снимая ножницы, – что ты неизлечимый трус, Марк, и что в окопе тебе делать нечего. Впрочем, я тебе это уже много раз говорил.

Потеряв терпение, Вандузлер-младший ринулся к Люсьену и схватил его за грудки.

– Заруби себе на носу раз и навсегда, – процедил он сквозь зубы, – что во времена твоих греба-ных окопов я бы скрывался в тылу, лежа в постели с четырьмя женщинами и наслаждаясь поэзией. А что до ножниц, которыми ты стрижешь свой резанец, я не хочу увидеть их сегодня ночью в животе какой-нибудь девчонки. Вот и все.

– Ладно, – сказал Люсьен, разводя руками, – раз ты так беспокоишься…

Он открыл буфет и кинул ножницы за кучу тряпок.

– Гвардия сегодня не в духе, – пробормотал он. – Из-за жары, наверно.

Вандузлер-старший открыл дверь и впустил Луи и Клемана.

– Входи, – сказал он Луи. – Мы переругались, но ты не обращай внимания. Прибытие этого молодого человека всех взбудоражило.

Воке стоял опустив голову, и никто не поздоровался и не назвал себя. Луи усадил его за стол, подталкивая рукой в спину, а Вандузлер пошел разогреть кофе.

Только Марк подошел к гостю и с интересом пощупал его стриженые черные волосы.

– Хорошо, – сказал он, – Марта очень хорошо поработала. Дай сзади посмотрю.

Парень наклонил голову вперед, потом снова поднял.

– Прекрасно, – заключил Марк, – она тебя и тональным кремом намазала… Хорошо. Чертовски хорошая работа.

– Пришлось потрудиться, – сказал Луи. – Если бы ты видел его фоторобот…

– Похож?

– Более чем. Пока у него не будет десятидневной щетины, пусть никуда не выходит. Хорошо бы ему очки подобрать.

– У меня есть, – сказал Вандузлер-старший. – Довольно большие солнечные очки. Сейчас как раз сезон, за темными стеклами можно хорошо спрятаться, да и глаза не заболят.

Все молча ждали, пока крестный вскарабкался на пятый этаж. Клеман шумно мешал ложкой, не говоря ни слова. Марку показалось, что он сейчас заплачет, что ему страшно среди незнакомых людей без Марты.

Крестный принес очки, и Марк осторожно примерил их Клеману.

– Открой глаза, – сказал он ему. – Они с тебя не падают?

– Кто падает? – робко спросил Клеман.

– Очки.

Клеман покачал головой. Он выглядел совершенно изнуренным.

– Допивай кофе, и я покажу тебе твою комнату, – сказал Марк.

Он повел Клемана за руку в комнату и, когда они вошли, закрыл дверь.

– Вот, пока поживешь здесь. Не пытайся открыть ставни, они заперты снаружи. Не нужно, чтобы тебя видели. И не пытайся бежать. Хочешь что-нибудь почитать?

– Нет.

– Тебе нужно радио?