– Я знаю. А между тем во Франции никто никогда не умирал от укуса отшельника. Никаких мутаций, вы уверены?
– Да.
– Ладно. Во всяком случае, это работа не для нас.
Адамберг чувствовал, что лейтенант колеблется, выбирая между логикой и искушением.
– Я пришел поговорить с вами об отчете.
Вуазне похлопал себя по круглому животику. Эта дурацкая привычка давала о себе знать, когда он был смущен или доволен собой, так что проявлялась она довольно часто.
– Я о том допросе Карвена, как бы это сказать… Нельзя ли выбросить те пассажи, когда он обращается со мной как с пустым местом, разглагольствует про апперцепцию и щеголяет цитатами?
– Что с вами, Вуазне? Может, вы еще захотите, чтобы мы вырезали куски из видеозаписи и склеили ее скотчем?
– Эти пассажи несущественны для следствия.
– Они существенны для того, чтобы показать характер Карвена. С каких это пор у вас появилась идея фальсифицировать отчеты о следственных действиях?
– Начиная с той самой апперцепции. Это так и не прошло.
– А мне что делать с арахнологом и головогрудью, можете сказать? Проглотите эту апперцепцию, примите как неизбежность и переварите.
– Но в отчете головогрудь не упоминается.
– Кто знает, Вуазне?
Адамбергу позвонил Вейренк, и Вуазне вышел из кабинета, похлопывая себя по животу.
– Я услышал голос Вуазне у тебя в кабинете и прошел мимо. Лучше нам встретиться в другом месте.
– Где?
– Давай снова сходим в “Гарбюр”. Вчера Данглар испортил нам удовольствие.
Эстель, сразу же решил Адамберг. Ее рука на плече коллеги накануне вечером. Вейренк уже так долго один, а его крайняя требовательность к женщинам и их разнообразным качествам заметно снижает возможность выбора. У Адамберга, наоборот, другие проблемы из-за слишком скромных запросов. Эстель, подумал он, Вейренк возвращается туда ради нее, а вовсе не ради капустного супа, пусть даже пиренейского.
Глава 11
Эстель поставила супницу с гарбюром на греющую подставку, чтобы гости могли не торопиться и блюдо не остыло: ведь это были они, Адамберг и Вейренк, особенно Вейренк. Лейтенант как бы невзначай выбрал другое место и уселся лицом к стойке, а не спиной, как накануне вечером.
– Ты же мне говорил, что от укуса паука-отшельника во Франции до сих пор никто не умирал, – сказал Вейренк.
– Это правда. В то время как гадюка убивает от одного до пяти человек в год.
– Это все меняет.
– Ты меня перестал понимать?
– Я этого не говорил. Расскажи мне об этой женщине, которая подарила тебе дохлого паука.
– А мужчины обычно дарят меховые манто. Какая глупость! Представь себе: ты обнимаешь женщину, у которой на спине висят шестьдесят дохлых белок.
– Ты собираешься носить своего паука на спине?
– Луи, он уже лежит тяжким грузом на моих плечах.
– А у меня на голове – шкура леопарда, – заявил Вейренк, проводя рукой по своей густой шевелюре.
Адамберг почувствовал, как нутро у него свело, – так бывало всякий раз, когда Вейренк вспоминал ту историю. Они были мальчишками, там, в горах. Маленького Луи Вейренка четырнадцать раз полоснули ножом по голове. Потом на рубцах выросли волосы – рыжие, такие, которые называют огненными. Это издали бросалось в глаза, поэтому Вейренка никогда не привлекали к слежке. Сегодня вечером под низко висящей лампой в ресторане эти пряди ослепительно сверкали в его темных волосах. Его шевелюра действительно напоминала шкуру леопарда с рисунком наоборот.
– Что сказала тебе эта женщина? – спросил Вейренк.
Адамберг поморщился, откинулся назад и стал раскачиваться на задних ножках стула, положив ладони на стол.
– Это непросто, Луи. У меня такое впечатление… нет, не впечатление. Я думаю, что где-то я все это видел.
– Что? Эту женщину?
– Нет. Паука-отшельника.
У него опять одеревенел затылок, и он потряс головой, чтобы избавиться от этого ощущения.
– Да нет же, я его никогда раньше не видел. Или видел. Что-то похожее на него. Очень давно.
– Разумеется, ты его видел. Но только дня три назад. В интернете.
– А вчера он был на экране компьютера Вуазне. Я почувствовал волнение, отвращение.
– Пауки у многих вызывают отвращение.
– Но не у меня.
– Не забывай, у нас еще чувствуется ужасный запах мурены.
– И это перемешалось. Паук и мурена. Эта вонь тоже сыграла свою роль, я знаю.
– Ты точно помнишь, что было на экране Вуазне?
– Я никогда не помню слова, зато хорошо помню картинки, это да. Я мог бы описать тебе каждый предмет, который люди разложили на столах, чтобы не сдуло сквозняком их бумаги. Я мог бы нарисовать тебе то дерево в горах, когда…
– Оставь ты в покое эту историю! Мне очень нравятся мои рыжие волосы.
– Прекрасно.
– На экране Вуазне – что там было?
– Ничего особенного. Увеличенное фото паука довольно светлого коричневого цвета, внизу голова, а наверху – заголовок синими буквами: “Европейский паук-отшельник, или паук-скрипач”. Вот и все.