Приключение Питера Симпла

Мы заговорили о нападении на корсара, которое было отражено.

– А, – сказал один адъютант, – вы много побили на нем народа. Он ушел отсюда месяца четыре назад. Капитан Карно поклялся сразиться с вами при первом случае.

– Он сдержал свое слово, – ответил я и рассказал им о битве с тремя корсарами и взятии одного из них. Это очень удивило их и, полагаю, огорчило.

– Ну, друг мой, – сказал генерал О'Брайен, – вы будете жить у меня, пока останетесь на острове, и если в чем нуждаетесь, дайте мне знать.

– Боюсь, что я нуждаюсь в хирурге, – ответил я, – у меня так болит бок, что я едва дышу.

– Так вы ранены! – вскричал генерал О'Брайен встревоженно.

– Не опасно, полагаю; но чувствую сильную боль, – отвечал я.

– Покажите, – сказал один офицер. – Я хирург, положитесь на меня. Снимите мундир.

Я с трудом исполнил это требование.

– У вас переломлены два ребра, – продолжал он, щупая мой бок, – и очень значительный ушиб. Вы должны лежать в постели или на софе несколько дней. Через четверть часа я вернусь наложить повязку, а через десять дней вылечу в награду за то, что вы отдали мою дочь, взятую в плен на «Викторине» вместе с прочими дамами.

Офицеры между тем распрощались и оставили меня одного с генералом О'Брайеном.

– Я вам говорю раз и навсегда, – сказал он. – Помните: мой кошелек и все, что мне принадлежит, в вашем распоряжении. Если вы не примете и этого, я подумаю, что вы нас не любите. Это ведь не в первый раз, Питер; тогда вы расплатились со мной честным образом, хотя, впрочем, я в это дело вовсе не вмешивался. Селеста сама распорядилась, – прибавил он улыбаясь. – Я, разумеется, не мог вообразить, что это вы, одетый в женское платье, так бесстыдно танцуете по всей Франции на ходулях. Но вы должны рассказать мне обо всех ваших приключениях по порядку. Селесте не терпится увидеть вас. К ней пойдете или подождете, пока позаботится о вас хирург?

– Пойду, если позволите, генерал. Но прежде, могу ли я попросить, чтоб позаботились о моих матросах: они не ели со вчерашнего дня, все в ушибах и вдобавок все утро работали. Да еще попрошу вас послать тележку за теми, которые так изуродованы, что не могли идти с нами, и лежат на берегу.

– Мне следовало об этом раньше подумать, – ответил он, – но, кстати, я заодно велю похоронить несчастных, оставшихся на берегу. Пойдемте теперь к Селесте.

Глава сорок пятая

Я вошел вслед за генералом в изящно убранную комнату, в которой нашел Селесту, ожидающую меня. Она бросилась навстречу. С каким наслаждением я взял ее за руку и взглянул в ее очаровательное личико! Мы не могли выговорить ни слова. С минуту я держал ее руку в своей, не в силах отвести от нее глаз; генерал же, стоя около нас, с улыбкой переводил взгляд с нее на меня и обратно. Наконец он отошел к окну; я поднес ее руку к губам.

– Мне кажется, это сон, – проговорила Селеста.

Я не мог отвечать и только смотрел на нее. Какой прекрасной стала она, как выросла! Выражение ее безукоризненного лица было так полно ума и чувства. Глаза, наполнившиеся слезами, так кротко, так ласково блестели, что я готов был упасть перед ней на колени.

– Пойдемте, друг мой, – сказал генерал О'Брайен, – вы видели Селесту, теперь хирургу надо видеть вас.

– Хирургу! – вскричала испуганная Селеста.

– Да, моя милая; но ничего страшного: пара ребер переломлена.

Я вышел вслед за генералом О'Брайеном из комнаты, но в дверях обернулся, чтобы взглянуть на Селесту. Она отошла к софе и закрыла глаза платком.

Хирург дожидался нас; он перевязал бок, приложил к нему какую-то прохладительную примочку, и я тотчас же почувствовал большое облегчение.

– Я должен уйти, – сказал генерал О'Брайен, – вам надобно полежать часа два, а потом, если я не возвращусь, то вам известен путь к Селесте.

Я лег, чтоб исполнить его желание, но лишь только заслышал топот лошади, встал и отправился в гардеробную. Тут была Селеста; она поспешила осведомиться о моей ране. Я отвечал, что она не опасна и что пришел именно для того, чтобы доказать это. Мы сели на софу.

– Я так несчастлив, Селеста, – сказал я, – что никогда не удается мне явиться перед вами в приличном виде. Когда вы видели меня в первый раз, я был ранен; во второй – одет женщиной; в последний раз – вымаран грязью и порохом, теперь опять возвращаюсь к вам раненный и в повязках. Не знаю, удастся ли когда предстать перед вами джентльменом.

– Не платье – лицо джентльмена, Питер. Я так счастлива видеть вас, что не обращаю внимания на платье. Но я еще не поблагодарила вас за любезность, оказанную мне при последней нашей встрече; папенька никогда этого не забудет.

– И я еще не поблагодарил вас, Селеста, за кошелек, который вы бросили мне в шляпу, когда встретили меня при попытке бежать из Франции. Я никогда не забывал вас, а с тех пор, как мы виделись в последний раз, вы ни на минуту не выходили у меня из головы. Представить себе не можете, как я благодарен урагану за то, что он выбросил меня к вашим ногам. Крейсируя с кораблем, я часто осматривал город в подзорную трубу, представляя, что в доме, который попадал мне на глаза, обитаете вы, я чувствовал себя счастливым, когда мы близко подходили к берегу, потому что это приближало меня к вам.

– И я тоже, Питер, часто следила за вашим кораблем, радовалась, когда он подходил ближе и боялась его батарей. Какая жалость, что вы и батюшка не служите вместе: мы были бы так счастливы.

Мы разговаривали так около двух часов, показавшихся нам десятью минутами. Я чувствовал себя влюбленным, но не думаю, чтоб Селеста подозревала, что и она влюблена; впрочем, пусть читатель сам судит об этом по тому маленькому разговору, который я выше передал.

На следующее утро я вышел посмотреть, не увижу ли корабля, и, к величайшему удовольствию, заметил его, шедшего к берегу милях в шести от входа в гавань. На нем были теперь очень порядочные мачты с брам-стеньгами вместо тожелей. Углубившись на три мили в гавань, он спустил единственный оставшийся у него бот, который направился к берегу, распустив парламентерский флаг на носу. Я поспешил в свою комнату и написал О'Брайену подробный отчет о случившемся, намереваясь отослать его с ботом; в нем, между прочим, я просил прислать мои вещи, потому что я не имел с собой ничего, кроме того, что было на мне. Как только я закончил его, вошел генерал О'Брайен.

– Друг мой, – сказал он, – я только что принял парламентера, присланного капитаном О'Брайеном; он хочет знать о судьбе экипажа своих ботов и просит позволения доставить оставшимся в живых их платье и имущество.

– Я как раз описал ему эту историю и между прочим прошу его именно о том, о чем он просит вас, – ответил я и подал ему письмо, которое он, прочитав, возвратил мне.

– Но, друг мой, – сказал он, – вы очень превратного мнения о нас, французах, если думаете, что мы намерены удерживать вас в плену. Во-первых, то, что вы освободили стольких французских подданных, когда овладели «Викториной», дает вам право на такое же снисхождение; во-вторых, вы не были взяты в плен, а попали сюда велением судьбы; Провидение этой бурей ослабляет вражду между народами и побуждает к общему человеколюбию, которое так прекрасно выказали ваши храбрые матросы. Вы, следовательно, вольны отправиться с вашими людьми. Но мы все-таки будем считать себя вашими должниками. Как бок сегодня?

– Очень плохо, – отвечал я, не в силах снести мысль о столь скором возвращении на бриг, прошедший день я вынужден был рано расстаться с Селестой и идти спать. Я очень мало успел с ней поговорить и еще не рассказал генералу О'Брайену истории моего побега) из Франции.

– Не думаю, – продолжал я, – что могу отправиться на корабль сегодня, но очень благодарен за вашу доброту.

– Хорошо, хорошо! – возразил генерал, понявший мою мысль. – Я не считаю, что вам необходимо отправиться сегодня. Я отошлю матросов и ваше письмо. Кроме того напишу капитану О'Брайену, что вы в постели и до послезавтра не встанете. Согласны?

Мне этот срок показался коротким, но я видел, что:, генерал ждет моего согласия, а потому я согласился.

– Бот может привезти ваше платье, – сказал он. Сейчас я велю сказать капитану О'Брайену, что если он потрудится послезавтра войти в гавань, то я пришлю вас на борт корабля в одном из наших ботов.

Сказав это, он взял письмо и вышел из комнаты. Лишь только затворилась дверь, я почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы идти к Селесте, ожидавшей меня, и рассказал ей обо всем случившемся В это утро я сидел вместе с ней и генералом и рассказывал им о своих приключениях, которые очень забавляли генерала, о поступке моего дяди и надеждах, слабо питаемых мною, со временем раскрыть обман. Не умолчал о том, как незавидно будет мое будущее, если это мне не удастся. В этом месте моего рассказа генерал стал задумчив и серьезен. Когда я закончил, наступило время обеда, и я узнал, что вместе с письмом от О'Брайена привезли мое платье. Он писал, как убивало его предположение о моей гибели и как обрадовала весть о спасении. Оказалось, что лишь только я отчалил с ботами, он вошел в каюту и, случайно взглянув на барометр, заметил, к удивлению своему, что он понизился на два дюйма, что было признаком урагана. Это вместе с особенным состоянием атмосферы заставило сделать все нужные приготовления, и, лишь только с этим справились, начался ураган. Корабль осел на корму и оставался в этом положении с полчаса, но необходимости срубить мачты, чтобы снова привести его в прямое положение, не было. На следующее утро они обогнули мыс на расстоянии не более полукабельтова от него. В заключение О'Брайен писал, что мысль о моей смерти так огорчала его, что, если бы не экипаж, ему было бы все равно – спасется ли корабль или погибнет. Он написал генералу О'Брайену письмо, в котором благодарил его за доброту и уверял, что, попадись ему хоть пятьдесят кораблей, он не станет брать ни одного, пока я не возвращусь на борт, хотя бы ему пришлось быть отставленным от службы за нерадение к обязанностям. Он прибавлял, что бриг с подставными мачтами ходит так же быстро, как прежде, и что, лишь только я возвращусь на борт, он отправится к Барбадосским островам. «Что касается твоих больных ребер, Питер, это ничего, – продолжал он, – я знаю, что ты метишь теперь на Адамово ребро[19 - По Библии, Бог из ребра Адама, первою человека на земле, создал женщину, Еву, которую и дал ему в жены.]; но подожди немного, мальчик мой. Ты будешь лордом – я тебе обещал; это цель, от которой мы ни за что не свернем. Прощай!»

Оставшись наедине с Селестой, я показал письмо О'Брайена. Я читал генералу то место, в котором О'Брайен говорит, что не станет брать призов, пока я на берегу; он отвечал, что в таком случае следовало бы меня подольше продержать; но, заметил он, О'Брайен честный человек и стоит своего имени.

Дойдя до места, где говорилось о ребре Адама, о котором я совершенно забыл, Селеста попросила меня объяснить, потому что хоть и хорошо читала и говорила по-английски, но не настолько знала язык, чтобы понимать игру слов. Я перевел ей.

– Право, Селеста, – сказал я, – я совсем забыл об этом замечании О'Брайена, иначе не показал бы вам письма; но, впрочем, он говорит правду. После вашей ласки как мог я не полюбить вас? О, стоит ли говорить, что я счел бы за величайшее счастье, если бы вы полюбили меня настолько, чтобы стать со временем моей женой! Не сердитесь за откровенность, – прибавил я, заметив, что она краснеет.

– Ах, нет, я не сержусь, Питер. Напротив, мне очень лестно то, что вы сейчас сказали.

– Но, – продолжал я, – я немного могу предложить вам… почти ничего. Я не такой жених, какого, может быть, желает ваш батюшка; но я имею надежды.

– Мой милый папенька любит меня, Питер; вас также он любит с того дня, как в первый раз увидел: ему так понравилось чистосердечие и честность вашего характера. Он мне часто в этом признавался и вспоминал о вас.

– Ну так, Селеста, скажите, могу ли я думать о вас и надеяться, что если когда-либо снова встретимся, то для того, чтобы уж больше не разлучаться?

И, взяв ее за руку, обнял за талию.

– Не знаю, что сказать вам, – ответила она. – Я поговорю с батюшкой или, может быть, вы сами поговорите; но во всяком случае, кроме вас, я ни за кого не выйду.

Я поцеловал ее и крепко прижал к груди. Селеста, залилась слезами и положила свою голову на мое плечо, В эту минуту вошел генерал О'Брайен, но ни я, ни Селеста не сдвинулись с места.